Поздняк на Новый год - Наталия Романова

Через две недели я вернулась к тому, с чего начинала на первом курсе. Даже отклеенные обои, висящая проводка и облупившаяся стена в туалете были теми же самыми, как и Чешская стенка. 

Почти три месяца я провела как в тумане, не замечая ничего вокруг. Пыталась держать удар, улыбаться всем чертям, Родионам и Алёнам назло. Встречалась со старыми друзьями, смеялась, радостно изображая свободную женщину, даже договорилась встретить новый год с ними, как и всегда за последние десять лет.

Родион, кстати, спокойно отнёсся к моему вопросу, как он смотрит на то, что мы в одной дружеской компании встретим новый год. Сказал: «Отлично».

Вот только компания эта оказалась если и дружеской, то дружила не со мной, а с Родионом. Мне же осталось… ничего мне не оставалось. Друзья – и те испарялись по очереди, просто я старалась не замечать, а замечая, старательно не придавала значения.

Мне нужно было во что бы то ни стало держать лицо. И чем всё закончилось? Чем? Воображаемым любовником-травматологом по имени Егор со стрижкой андеркат. Интересно, она хоть модная?

В кинофильмах героини мелодрам предаются унынию в компании тазика мороженого и трёхъярусного торта весом примерно пятьдесят килограммов. Я на героиню фильма не тянула, поэтому решила печалиться в куда более приятной и знакомой каждой совершеннолетней девушке в моей ситуации компании – бутылки вина.

Вот только никакого алкоголя в доме не было, как-то не приходило в голову завести стратегический запас, а ведь могла бы и подумать. Впрочем, я могла бы и подумать о том, что вкладывать доход от своего жилья в квартиру сожителя – так себе идея. И о том, что он заведёт любовницу, я тоже могла заранее подумать. Но не подумала.

Вздохнув, я отправилась в магазин. Идти было недалеко, всего-то пару перекрёстков, так что, до часа икс, когда прекращают продажу алкоголя, я точно успевала.

В алкогольном отделе я долго кружила вокруг стеллажей с бутылками, пытаясь вспомнить, какое же вино мы чаще всего пили с Родионом. Я не была гурманом, отличить дорогое французское от кубанского разливного не могла, поэтому выбором алкоголя у нас заведовал Родион. Мне же был важен один критерий – не отравиться. Поэтому я и пыталась вспомнить, что именно мы пили, а вовсе не из-за обуявшей меня сентиментальности, как можно подумать.

В результате на кассовой ленте оказалась примерно знакомая мне бутылка красного вина, сетка апельсинов, два крепких зелёных яблока, виноград, сыр и молочный шоколад.

На обратном пути ветер усилился, поднялась метель, если не буря. Просто апокалипсис какой-то. Ледяной ветер бил в лицо хлопьями заледеневшего снега. Прохожие еле передвигались, матеря погоду и местные власти, которые в очередной раз удивились приходу зимы. Скажите, пожалуйста, который год такая неожиданность – зима в декабре! Ничто же не предвещало!

Ноги у меня расползались, я изо всех сил старалась держать равновесие, благодаря бога за собственную предусмотрительность хотя бы в этом вопросе. Никаких каблуков зимой я не признавала. Тракторная подошва ботинок – моё всё. Ручки пакетов резали пальцы, несмотря на перчатки, к тому же авоська вышла достаточно увесистая, что не добавляла устойчивости.

Почти у самого дома, осталось-то пройти всего несколько метров до подъезда, я, сама не поняла как, упала. Сначала почувствовала сильную боль в лодыжке, будто кто-то сделал мне подножку, потом в копчике – это когда шлёпнулась на пятую точку. В завершении же хорошо приложилась затылком. Сверху на меня свалился мой собственный пакет с апельсинами и вином.

Я лежала и смотрела, как оранжевые апельсины и два зелёных яблока катились в свете фонаря на белоснежном покрове декабря, а совсем рядом лежала бутылка вина, вернее то, что от неё осталось, густая же жидкость медленно и тягуче вытекала на снег, подбираясь к моему серебристому пуховику.

Снежинки кружились, вдоль земли стелилась позёмка, время от времени налетая мне на лицо. Завораживающее зрелище…

– Дочка, ты как? – услышала я мужской голос, словно сквозь толстый слой ваты.

– Скорую надо, – ответил ему женский обеспокоенный голос. – И когда это только закончится? Жалобы надо писать, я говорила, надо писать! Вон, молодая совсем, а если насмерть угробилась? Сажать всех надо. Ворюги! Ты скорую-то вызывай, Степаныч, а то пока доедут, девка не от травм, так от холода околеет.

– Может, поднять её?

– А если она позвоночник повредила? Или ребро прошило лёгкое, показывали тут по телевизору, я своими глазами видела. Нельзя трогать. Вызывай скорую.

Я лежала, не шевелясь, и представляла, что будет, если у меня сломался позвоночник или рёбра, или ещё что-нибудь жизненно важное. Правду сказать, ничего особенно не болело, кроме копчика, вернее даже того места, что пониже – не зря я много лет занималась танцами и ходила на фитнес, выходит, самортизировала задница. Хорошо, побуду приличной женщиной, не задница, а попа. Попочка полного сорок восьмого размера. И ещё шумело, гудело, шуршало в голове, и болела лодыжка.

Но воображение всё равно рисовало картины, как я провожу остаток жизни со сломанным позвоночником, повреждёнными лёгкими, отбитым головным мозгом… хотя последним я, очевидно, страдала и без травмы.

Потащиться в такую погоду за продуктами, когда существует служба доставки и нет ни одного знакомого травматолога по имени Егор. И не Егора, кстати, тоже.

Скорая помощь в лице фельдшера лет пятидесяти с моими травмами разбираться не стала. Доктор принюхался к красной жидкости, которая за это время успела подползти под меня, тяжело и осуждающе вздохнул. Уложил меня на холодную каталку, ничуть не волнуясь о повреждениях позвоночника, моих несчастных лёгких, которые наверняка прошило осколками рёбер, и посиневшей от удара заднице, а так же о лодыжке, которая и вправду болела, и о кружащейся голове. А так же о моей несчастной душе, в которую плюнули и даже не дали залить горе вином.

В приёмном покое центральной городской больницы, куда меня доставили без почестей и удобств, я провела шесть часов. Примерно через три часа я хотела уйти, но мои документы находились в заложниках, сил же на споры с дамой,