Кэтрин Спэнсер - Сквозь огонь

Она видела, как мужчина рядом с ней падает на руль, а сама она неистово пытается расстегнуть ремень безопасности, чтобы дотянуться до заднего сиденья, где ее малыш сидит в детском кресле. Автомобиль качало и крутило из стороны в сторону. Мейва стремилась спасти своего драгоценного сыночка во что бы то ни стало. Она готова была даже жизнь за него отдать, если понадобится.

Она видела, как кровь тонкой струйкой течет по его бледному личику. Но тут женщина почувствовала, что она погружается в ужасающую тишину, в то время как ее душа неистово кричит и рвется к сыну. Потом мир перевернулся вверх дном, и не было ничего, кроме темноты.

Теперь Мейва ярко, даже слишком ярко, видела перед собой все кусочки мозаики, соединенные в ужасающую картину.

Запертая комната на Пантеллерии — детская Себастьяна, наполненная различными вещами, необходимыми ребенку. Игрушки, музыкальные шкатулки, кроватка, мягкие одеяла. Одеяло она сшила еще до того, как сын появился на свет. Она пела ему колыбельные, читала книжки, хотя он был слишком мал, чтобы понять смысл.

Ах, милый мой! О боже, пожалуйста, о боже!

Сползая на пол, Мейва обхватила себя руками, пытаясь справиться с болью, которая разрывала ее на части.

— Мейва!

Она смутно видела, как Дарио пытается усадить ее на диван, и услышала беспокойство в его голосе. Мейва обмякла в его руках.

— Как ты можешь оставаться рядом со мной? — рыдала она. — Как ты можешь прикасаться ко мне? Из-за меня наш красивый маленький мальчик погиб!

— Это не так, — нежно проговорил Дарио, приглаживая ее волосы.

Она плакала, доведенная до безумия:

— Я помню все, Дарио. Я видела его!

У женщины перехватило дыхание, так как в голове снова и снова прокручивался фильм ужасов, в котором ей была отведена главная роль.

Муж держал ее за плечи — мягко, но крепко.

— Это тебе только кажется. Себастьян не умер, любовь моя. Ты слышишь меня? Он жив.

— Ты врешь! — закричала Мейва, с нечеловеческой силой вырываясь из его рук. — Ты врал мне все это время.

— Да, я лгал, — признался он. — Но я делал это, чтобы защитить тебя, пока ты не была готова посмотреть правде в глаза. Но я никогда не солгу о ребенке. Даю слово, наш сын жив и здоров.

Ее прелестный ребенок с большими голубыми глазами… Его кожа мягче пуха и слаще, чем лепестки роз…

— Его спасло автокресло, Мейва.

— Нет, — отрезала она. — Я видела кровь. Я видела, Дарио.

— Это ни о чем не говорит. Всего лишь незначительный порез.

Уверенность, с которой говорил Дарио, и правдоподобное объяснение согрели лучом надежды ее утопающую во тьме и унынии душу.

— Небольшой порез? И все?

— Не совсем. У Себастьяна была травма селезенки, и он несколько дней провел в больнице, но сейчас все в порядке. Даже лучше. Он расцветает.

— Тогда где же он? — Мейва все еще плакала. Она мечтала подержать сына на руках. — Почему я не видела его, когда выписалась из больницы?

— Я отправил его к моим родным, пока тебе не станет лучше.

— К твоим родным?! — Она отшатнулась, будто он ее ударил. — Если он с твоей матерью…

— Себастьян живет не с мамой, Джулиана приглядывает за ним на Пантеллерии. Он сейчас там с ее дочерью и няней.

У Мейвы перехватило дыхание от столь дерзкого признания, хотя, казалось бы, уже ничто не могло шокировать ее.

— Все это время он жил в соседнем доме, и ты не сказал мне? Как ты посмел?

— Мейва… — Дарио попытался обнять ее.

Она стряхнула его руки:

— Ты намеренно держал сына подальше от меня.

— И от себя тоже, и если ты думаешь, что это было просто, то ошибаешься. — Дарио поднял руки вверх, сдаваясь. — Не строй из себя жертву. Я считал, что так будет лучше.

— Лучше для кого?

— Для тебя, Мейва. Я думал…

— Мне плевать, что ты думал. Я хочу к сыну. — Она плакала, и горе отнимало у нее последние силы в тот момент, когда они были больше всего нужны. — Будь ты проклят, я хочу видеть своего ребенка!

— Завтра, — пообещал Дарио. — Мы завтра же вернемся на остров.

— Я хочу увидеть его немедленно.

— Не сходи с ума, Мев. Уже ночь. Мы не сможем попасть туда сегодня.

— Конечно, сможем. Ты всемогущий Костанцо. Ты можешь нанять самолет так же легко, как другие ловят такси. Ты можешь спрятать ребенка, и ничто не напомнит матери о его существовании. Может, ты спрятал моего сына там, где я никогда не смогу отыскать его?

— Не смешно, — бросил Дарио. — Я не делал ничего подобного. По рекомендации твоего врача я спрятал все напоминания о Себастьяне до тех пор, пока ты не будешь достаточно здорова.

— Ты не имел на это права. Ты не бог!

— Нет, — согласился он. — Я просто твой муж и могу совершать ошибки, как любой другой смертный. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог в чем-то ошибаться, но еще раз повторю: в то время я думал, что действую в твоих интересах.

— Разлучать мать с ребенком — в ее интересах, Дарио? — спросила Мейва с горечью.

— Да, если мать в таком тяжелом состоянии, что не помнит, как родила его, — заметил он, а потом продолжил: — К тому же были основания полагать, что мать собиралась забрать ребенка и сбежать от собственного мужа.

Мейва ошеломленно уставилась на него:

— Скрыться?

— Сбежать, — поправил он.

— Мне известно, что означает это слово, — отрезала она. — И конечно, я не в восторге от того, что ты считаешь, будто я способна на такое.

— Мне не нравится так думать, но факты говорят сами за себя.

— Какие факты? — скептически поинтересовалась она.

Он одарил жену стальным взглядом:

— В машине были практически все вещи Себастьяна, Мев: игрушки, одежда, даже его качели, а также чемодан с твоими вещами. Ты ехала вместе с Ивом Готье, человеком, который появился из ниоткуда в июне и стал занимать так много места в твоей жизни, что весь остров судачил об этом.

— Мы земляки. Естественно, мы стали друзьями.

— Да, и для него было вполне естественно снять виллу на три месяца, а затем внезапно броситься в аэропорт с обратным билетом в Канаду.

— А у меня был с собой билет? И был ли со мной мой паспорт или паспорт Себастьяна?

— Нет, но если принять во внимание нашу ссору, когда ты недвусмысленно намекнула, чтобы мне лучше оставить тебя в покое, вряд ли можно сказать, что это только мое воспаленное воображение.

— Я помню наши ссоры, — протянула Мейва. События тех дней всплыли в ее памяти. — Мы ругались. Ты хотел, чтобы я вернулась в Милан с тобой, а я отказалась, потому что это значило бы примириться с вмешательством в нашу жизнь твоей матери и с ее попытками отобрать Себастьяна. Ты заявил, что не желаешь жить как монах и что я заблуждаюсь, считая, что наши отношения можно назвать браком. Ты посоветовал мне повзрослеть и научиться стоять за себя. А потом ты ушел, бросив дежурное: «Пока».