Марта Поллок - Остров везения

Руки Густава колдовали над ее телом, раскрывая тайны, спрятанные от нее самой и ждавшие искусного мага, который вызволит их своим прикосновением.

– Нет, Густав, нет, нет, нет… – говорила она нараспев, стаскивая с него джинсы.

– Да, любовь моя, да, да, да, – вторил он ей, поглаживая нежные плечи.

И когда Маргрит поняла, что вот-вот не выдержит переполняющего ее искрящегося напряжения, подобного электрическому разряду, она почувствовала, как Густав приподнял ее и невыносимо медленно опустил на себя.

Потом провел руками по ее бокам, и свободное кимоно, легко соскользнув, обвилось вокруг бедер Маргрит.

Тогда он стал нежно пробираться обратно вверх, по крайне чувствительной внутренней поверхности ее рук, и, добравшись туда, где его уже ждали истомившиеся груди, ладонями медленно провел по соскам.

Словно во сне, Маргрит во всем слушалась его, повинуясь малейшему приказу умелых рук, пока он наконец не отпустил поводья и не позволил ей выбрать собственный темп. К тому времени она давно уже миновала точку, где еще можно было остановиться.

Густав ее подбадривал, направлял, и Маргрит безотчетно двинулась в ту сторону, куда ведет только чистый инстинкт. И он ее не обманул…

Прошло много времени, прежде чем Маргрит с трудом оторвала голову от твердой подушки его плеча. Щека была мокрая – от слез или от напряжения, а может быть, и от того, и от другого. Кончиком языка она прикоснулась к шее Густава и с наслаждением ощутила ее солоноватый вкус. Он не шевельнулся. Дыхание его выровнялось, тело равномерно вздымалось под ней.

Маргрит осторожно выпрямилась. Густав что-то пробормотал, и она замерла, спустив одну ногу на пол, но он не проснулся. Для верности она прошептала его имя. Ответа не последовало. Бессонная ночь все-таки сказалась, хоть днем он и вздремнул немного.

Господи, это в самом деле был тот день?

Или она забрела в какую-то странную временную зону и осуждена обретаться там до скончания веков?

Телефон стоял на письменном столе в другом конце библиотеки. Маргрит смотрела на него, пока он не стал расплываться перед глазами. Только тут ее разум снова включился. Хорошо бы вылить в себя недопитое Густавом виски. Что угодно, лишь бы не думать больше ни о чем.

Впрочем, алкоголь тут не поможет. На терзающие ее вопросы нелегко отыскать ответ, но она должна это сделать, ибо зашла уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад.

Неторопливо и любовно Маргрит укрыла Густава пледом, который обнаружила на спинке одного из кресел, и, прежде чем бесшумно направиться к телефону, долго-долго смотрела, как он спит…

Она, оказывается, совсем забыла, каким невыразимо прекрасным и шумным бывает на острове рассвет. Стоя в своей спальне у открытого окна, Маргрит смотрела, как солнце взбирается по верхушкам растущих вдоль ручья деревьев и как сотни влажных от росы паутинок начинают сверкать, подобно бриллиантам.

В кронах собралась на завтрак стайка молодых соек и тут же затеяла громкую перебранку.

Из боковой двери появился Густав. Молодая женщина молча смотрела, как он забирается в грузовичок и поворачивает в сторону коровника. Только когда он миновал второе заграждение, Маргрит решилась спуститься вниз и позвонить дяде.

Затем сообщила Александру, которого встретила в холле, что летит вместе с ним.

– Я заеду за тобой через полтора часа, – сказала она. – У тебя будет куча времени, чтобы собраться.

Он рассеянно кивнул, в седьмой раз взглянул на часы и поинтересовался, не проснулась ли уже, по ее мнению, Валери Норен…

Спустя сорок пять минут Маргрит с Мартином Вестбергом уже сидели в его старом верном автомобиле.

– Ты не хочешь ничего мне сказать, девочка? И почему ты решила лететь самолетом, а не отправиться домой по морю? – выпытывал он у племянницы, но она только страдальчески качала головой. По телефону Маргрит сказала лишь, что ей нужно в Зюдерхольм, и чем быстрее, тем лучше.

Дома Биргитта и Мартин упорно напрашивались в провожатые.

– Милая, я почти совсем уже отдалился от людей и никого не вижу, кроме Биргитты да врача. Так дай мне хоть попереживать, глядя, как другие улетают в неизведанные края, – просил ее дядя, едва не плача.

– Это Стокгольм-то неизведанные края? – удивилась Маргрит, любовно обнимая его за талию. – А, впрочем, почему бы и нет? Может быть, где-нибудь в дебрях парков я наткнусь на викингов…

– Держись подальше от дебрей, – с шутливой строгостью предупредил ее дядя. Дома тебе всегда найдется работа, дорогая. Он внимательно посмотрел на ее бледное лицо. – У меня в этих краях до сих пор еще немало связей.

Маргрит отвернулась, чтобы не потерять самообладания и скрыть внезапно навернувшиеся слезы.

Подъезжая, как и обещала, через полтора часа к дому Густава Бервальда, она суеверно скрестила пальцы, пожелав, чтобы тот еще не вернулся. И удача ей улыбнулась. Только бы не вспоминать о нем, пока она не окунется с головой в работу: тогда справиться с болью будет легче. Но если она сейчас же отсюда не уберется, то может невзначай натолкнуться на Густава, и ей уже не выдержать укоризненного взгляда его синих глаз…

Маргрит напомнила Александру, – что пора идти на посадку. Было еще рано, но она надеялась, что никто этого не заметит, поскольку рейсы все равно не объявляли.

Когда они произносили последние прощальные слова у стеклянной двери перед барьером, Маргрит внезапно почувствовала, как по спине пробежал холодок. Обреченно повернув голову, в другом конце переполненного зала ожидания она увидела Густава. Наверное, от автостоянки до здания местного аэропорта он бежал, потому что до сих пор не мог отдышаться.

Поймав его обвиняющий взгляд, Маргрит нагнула голову и запечатлела поцелуй на тетиной щеке, а потом повернулась к дяде, обняла его за шею и позволила на мгновение выплеснуться невыносимо распирающей ее любви.

Старик, как будто все поняв и приняв на себя роль заместителя, легонько потрепал ее по плечу и пробормотал:

– Ну, будет, будет, милая, все наладится.

Потерпи – и увидишь небо в алмазах.

Схватив сумку со всякой домашней снедью, которой ее снабдила тетя, Маргрит бросилась к стеклянной двери и, распахнув ее, зашагала по коридору, не замечая, поспевает ли за ней Александр.

Он готов был ее ударить! Он готов был схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока эти точеные кости не посыпятся из нее, как семечки из высушенной тыквы!

Но Густав Бервальд стоял и беспомощно смотрел, как женщина в зеленоватом платье удаляется по коридору, а за ней трусит Александр Болиндман, похожий на кроткого пуделя. Нет, черт бы его побрал, скорее на афганскую борзую – показушную, дорогую и непроходимо глупую. Александр ничего не сможет понять в такой женщине, как Маргрит, не сможет ее оценить по достоинству. И тем более не сделает счастливой.