Мы не твои (СИ) - Блио Элен

То есть я делаю все, чтобы его не было.

Я боюсь. Боюсь, что мне скажут — поезд ушел. Надо было сразу пытаться вылечить все травмы.

Особенно страшно мне даже не то, что я не встану на ноги. Страшно, что не смогу видеть.

Мне хочется видеть.

Хочется увидеть одного маленького Воробушка.

Надя в последнее время какая-то грустная. Молчаливая. Все реже я слышу ее чириканье.

Она начала чаще общаться с моей мамой, но я вижу, что это общение не приносит ей радости.

Я даже поговорил с мамой, расспросил, что у них там происходит, напомнил, что Надя для меня слишком важна. Мать ответила, что все понимает и очень рада, что у нас с Наденькой все складывается так хорошо.

— Хорошая девочка, Илик, очень добрая, очень нежная. Конечно, я не такой жены хотела для тебя, но…

— Мама! Если я узнаю, что ты ей что-то сказала!

— Что ты? Что ты сынок? Я говорю только, что хочу, чтобы она всегда была рядом.

Под влиянием Нади мама даже стала чаще подходить к сыну Тамерлана, к Сандро, Александру, названному в честь нашего отца, которого в свою очередь назвали в честь великого полководца завоевателя.

В нашей семье вообще любят великие имена.

Александр. Тамерлан.

Только вот я не очень удался. Ильяс. Я все думал, в честь кого же назвали меня? Думал в детстве, что, наверное, у великого Тамерлана был брат Ильяс. Увы, оказалось, что Ильясом звали маминого дедушку, она назвала меня в его честь.

А во времена Тимура — Тамерлана был один только хан Ильяс, с которым Тамерлан сражался и которого победил.

Ладно, я давно смирился с тем, что ничего великого во мне нет. Правда, мать рассказывала, что ее дед был известным архитектором, много красивых домов построил по всей стране. А еще коллекционировал предметы старины.

Возможно, своей любовью к искусству я в него пошел.

— Ильяс, ты сегодня едешь к Никите?

Я задумался о своей негероической личности и совсем забыл про Надю, которая пришла в комнату давно, и ждет, что я ей скажу.

— Почему я еду? Мы едем?

— Я… мне сегодня нужно по делам. Ты не мог бы взять Самада? Он как раз здесь.

— По каким-таким делам, Надя? Я твое главное дело.

— Я знаю. Можешь… вычесть из зарплаты.

Чувствую странную вибрацию в ее голосе. Что случилось?

— Надя, что с тобой?

— Ничего, просто…

— Что?

— Я… в общем… сегодня день смерти мамы. Я хотела бы поехать на кладбище.

Молчу, потому что не знаю что сказать.

У моей маленькой птички в жизни тоже было много горя. Нет, почему же тоже? По сравнению с ней у меня горя не было. Я сам самое большое свое горе.

— Хочешь, я с тобой поеду?

— Нет, не нужно. Занимайся своими делами. Я ненадолго.

— Как поедешь? Может попросить водителя отвезти тебя?

— Нет, что ты, спасибо. Я доберусь.

— Доберусь — меня не устраивает, — говорю жестко, потому что прекрасно знаю, «доберусь» в ее понимание, это потащусь на перекладных, на трех автобусах и метро! — Я вызову водителя.

— А сам как поедешь?

— Попрошу Никиту приехать ко мне. Он сам предлагал, это не проблема.

— Хорошо, спасибо.

— Когда будешь готова — скажи.

— Мне нужно полчаса собраться.

— Я понял.

— Спасибо.

Слышу тихие шаги, начинаю злится.

— Подожди, Надя.

— Что?

— Вернись.

— Вернись? Это приказ? Тебя надо как малыша волшебным словам учить? Пожалуйста, спасибо?

— Меня надо как мужчину обнять и поцеловать. Хорошо?

Она выдыхает, посмеивается надо мной.

— Глупый, тебе бы все целоваться!

— Это так плохо разве?

— Это хорошо, когда ты целуешься со мной!

— Так больше не с кем? Не с Самадом же?

— Ну, у тебя есть вариант, на букву «А».

— Айна? Она… она же мне в матери годится? Хотя, так вкусно готовит…

— Издеваешься? — она легонько хлопает меня по руке, которой я пытаюсь гладить ее ножку под юбкой. — А, это твоя лиса Алиса.

— О, женщина! Забудь ты уже о ней! Забудь! Ревнивица моя, ты не воробушек, ты львица! Пантера! Иди ко мне!

Притягиваю ее на колени, коляска чуть откатывается, Надя чуть теряет равновесие.

— Илик! Мы скоро твою карету доломаем!

— Туда ей и дорога. Может, скоро она мне и не будет нужна, а? Хотела бы? Чтобы я своими ножками шагал?

Надя прижимается ко мне губами. Легонько целуя в висок.

— Хотела бы, очень.

— Значит так и будет!

Мы целуемся, нежно, потом страстно, потом… Потом она просит отпустить ее, иначе ни у меня, ни у неё не останется сил, и все планы рухнут.

После ее отъезда я вызываю Самада. Мне нужно поговорить с ним. То, что я слышу слабо утешает. Конечно, шанс на выздоровление есть, хороший. Но это очень дорого и долго. Я, разумеется, готов, но в душе появляется страх.

А вдруг нет?

Вдруг радужная жизнь, которую я себе придумал просто рассыплется, в пыль превратится?

Настроение стремительно падает, останавливаясь где-то на нулевой отметке.

Не помогают даже Никита и пацаны, которые приехали с ним.

Алиса, которую я не звал, тоже приехала.

Все идут в гостиную, там за столом начинается бурное обсуждение. Я понимаю, что забыл в комнате телефон, еду за ним.

И сначала не понимаю, что происходит.

Чьи-то чужие горячие губы неожиданно прижимаются к моему рту.

— Алиса, с ума сошла? — Шиплю, пытаясь стряхнуть ее со своих коленок.

Чёрт, что еще придумала эта дрянь? Не дай Бог рядом окажется Воробушек, увидит. Моей девочке ни к чему этот стресс. Я, конечно, все объясню и, уверен, она поймет, но…

У неё и так в последнее время слишком много стрессов.

Последнее время — да что там, все время пока она со мной. Еще с тех дней в больнице, когда я изводил ее поначалу.

И дома тоже.

Зачем я все это делал? Сейчас сам с трудом пытаюсь понять.

Характер противный. Невоспитанный избалованный. Маменькин сыночек.

Мажорчик.

Светлячок тоже все время смеялась надо мной, называя мажорчиком.

Рукой отстраняю лицо Алисы, которая продолжает пытаться проглотить меня своими огромными губами. Она их еще больше накачала что ли?

— Илик, ну что ты ломаешься? Ты же хочешь? Я чувствую! Ты там такой горячий! У тебя же давно не было нормального секса, да?

— Алиса, уйди! Тьфу… блин… — противно, слюняво, так что тошно.

Заканчиваю быть джентльменом и тупо сбрасываю ее со своих коленей. Благо, сила у меня в руках есть и немаленькая. Руки приходится качать, потому что именно на руках постоянно переношу вес тела.

— Умаров! Ты охренел! Гад! Больно же!

— Я тебя предупредил! Что это за цирк, а?

— Это не цирк! Ты… ты знаешь как я к тебе отношусь, Ильяс! Я просто хотела как лучше! Хотела помочь, сделать приятное! А ты…

— Приятное? У тебя что в губах, литр силикона?

— Тебе раньше нравилось! Вспомни сам!

Вспоминать не хочется, не очень приятно. Не знаю, что мне там могло нравится. Скорее всего то, что она не задумываясь сказала «да» и прыгнула в мою постель, тогда как Зоя меня отшила, несмотря на мои чувства, ухаживания, хорошее отношение, подарки…

Серьги с бриллиантиками, красивые, тысяч за сто с копейками — я, честно, не очень тогда считал. Мне понравились. Не сильно дорогие и не дешевые.

Представлял, как будут сиять в ушках у Зоеньки… Как она разрешит мне продеть тонкие дужки, застегнуть. Поцеловать мочку, и шейку… и дальше, по ключице вниз.

Чёрт, я реально был просто одержим Зоей! И ее неприступность так заводила! Сейчас думаю — что за помутнение на меня нашло? Где была моя гордость мужская?

Понимал же, что она относится ко мне как к другу и иначе не будет!

А потом увидел, как она на Тамерлана смотрит. И как ее щеки алеют, и во взгляде дрожь. И как она пытается бороться с собой, зная, что такие как Тамерлан не для неё.

— Ильяс, прости меня. Я… я правда хотела как лучше. Я думала, что… думала, что тебе нужно…