Мы не твои (СИ) - Блио Элен

Леонид подносит к моим губам бутылочку воды, пью, не понимая, что случилось.

— Сознание ты потеряла, я уж думал, в больницу тебя…

— Простите.

— Глупенькая, пей. Пульс слабый, вся бледная, как смерть. Товий мне сказал, что ты сиделкой работаешь. Зачем? Учиться не хочешь дальше?

— Я училище оканчиваю. В институт медицинский не пойду. Не хочу. — я беру у него бутылку, пью сама.

— Почему сиделкой? У Товия в клинике не осталась? Там же хорошо было?

— Да. Но я работаю… у хороших людей.

— Товий сказал. Совладелец клиники, Умаров. Слышал я о нем.

— Да.

— И с кем сидишь? С бабушкой его, с дедом?

— С братом. Вам дядя Товий не рассказывал?

— Мне неловко было спрашивать. Я знаю, что ты не особенно то желаешь, что бы я… чтобы я о тебе знал.

— Я… Простите меня. За все. Мне очень стыдно… — я чувствую, как снова подкатывают слезы.

— Глупенькая ты. За что прощать?

— Как? — поднимаю на него взгляд, не понимая… — Я же… мама… она из-за меня… Я… я ведь ее… убила.

— Дурочка, что ты говоришь такое? — он смотрит потрясенно.

— Правду. Если бы не я… Не вся эта история, она… она была бы жива.

— Это… понимаешь, Воробей, это… судьба. Тут нет виноватых. Или виноваты все. Я, что отпустил ее одну, она сама, потому что сорвалась и поехала… Ситуация… Даже… даже твой отец, который погиб и оставил ее одну. Прости, я не должен так говорить. Знаешь, я православный, не скажу, что сильно верующий, скорее так… «Отче наш» только без запинки. И все. Нагорную проповедь еще читал. Но… тут по работе много сталкивался с мусульманами. Знаешь, у них есть понятие — Кадар. Судьба. Предначертано Аллахом. И они в это верят. Что все предначертано. И я вот… думаю о том же. И еще…

Он делает шаг назад, засовывает руки в карманы джинсов, смотрит в небо, и я вижу в его глазах собирающуюся влагу, которую он старательно пытается не выпускать.

— Твоя мать была очень хорошим человеком, Надь. Я верю, что она там, где ей лучше. С твоим отцом. С Николаем. И… это правильно.

Мы молчим. Не знаю сколько. Минут пять точно. Потом он спрашивает, могу ли я посидеть в машине пока он пойдет к могилке. Он бросил там букет, когда мне стало плохо.

Я киваю.

Смотрю как он возвращается к памятнику. Стоит, опустив голову, я понимаю, что он… он тоже с ней разговаривает. Потом встает на колени.

Я снова начинаю плакать, мне становится очень жаль его. И я все равно чувствую себя дико виноватой, чтобы он там не говорил.

Потом отчим везет меня домой. Вернее, в дом Ильяса. Просит прощения за то, что у него нет времени даже угостить меня обедом или чашкой кофе — спешит на поезд. Оказывается, он живет и работает в Санкт-Петербурге. Приглашает приехать в гости.

— Надя, ты… прекрати дурить, пиши мне, звони. Я… не чужой тебе человек, слышишь? Не чужой! Запомни!

Киваю. Мне нужно время, чтобы понять это, переварить, что ли…

Я пока не чувствую, что груз боли упал с плеч. Все равно я виновата. Все равно если бы не я, то…

В доме полно друзей Ильяса — оказывается он никуда не поехал, а вызвал ребят к себе. Я рада, он очень меняется, когда они приезжают. Становится… свободным что-ли? Более открытым, веселым.

Словно забывает о том внутреннем блоке, который сам себе поставил. Блок, который стоит и у меня. Блок, не позволяющий нам быть счастливыми.

Я прохожу по коридору к комнате Ильяса. Он не один, с Алисой.

Сначала сердце замирает, колет словно рукой дотронулась до кактуса.

Я слышу часть их разговора. Мне не обидно, когда она смеется надо мной. Илик меня защищает — настоящий рыцарь.

Но все-таки я задумываюсь о словах Алисы. Она ведь права. Я и сама думаю так же. И чувствую.

Знаю, когда Ильяс станет прежним — красивым, успешным, богатым, а главное — здоровым, то в его жизни может не остаться места для Воробушка.

Или… или все-таки я не права? Не ценю себя?

Его поцелуи говорят мне о другом. О нежности, о страсти…

О любви.

Он не говорит словами, но чувства ведь не в словах?

Ильяс не видит меня, но он так хорошо меня чувствует!

И, мне кажется, я тоже чувствую его.

Он сразу считывает мою грусть. Расспрашивает. Я рассказываю о встрече с Леонидом. О том, что просила прощения. Ильяс понимает, насколько мне тяжело далась эта встреча.

Да, он очень хорошо меня чувствует.

— Воробушек, иди ко мне.

И я иду. Буду с ним пока… пока у меня есть время.

Я еще не знаю, что времени остается совсем мало.

Просто… катастрофически мало.

Я просыпаюсь с ощущением, что я счастлив. Оно разливается по мне. Я даже забываю, как дышать.

Лежу. Раньше бы я сказал — смотрю в потолок. Ха!

Я ведь даже мысленно представляю себе какой тут потолок. Белый. С декоративными фальшбалками цвета мореного дуба.

Мне нравятся именно такие потолки. Когда я буду строить свой дом, там будет именно так. Вообще, мне нравятся дома типа альпийского шале. Брутальная мебель, основательная, уютная. Обязательно — камин. Ковер с пушистым ворсом у этого камина.

На таком ковре хорошо сидеть вечерами. Или не сидеть.

Лежать обняв своего маленького Воробушка. Целовать ее раскрасневшуюся, гладкую, влажную кожу…

Смотреть в ее распахнутые глаза, проводить пальцем по нежной губке, стирая капельку пота. Любоваться ею, такой непосредственной, ласковой, немножко дикой. Гладить ее светлую кожу, покрытую крохотными крапинками веснушек, почему-то уверен, что у нее они есть. И мне это очень нравится.

Повторять ей, какая она у меня красивая…

Чёрт, я ведь реально думаю о том, чтобы построить дом! О том, чтобы жить в нем с Надей. Только вдвоем. Она и я.

Сначала вдвоем. Потом можно и втроем.

Меня почему-то трясет, когда я представляю Воробушка беременной. Она ведь совсем еще ребенок! Куда ей?

И я — обуза!

Хотя, почему обуза? Это я пока… но ведь…

Ведь есть шанс подняться на ноги? Есть шанс вернуть зрение?

Лежу, уставившись своими незрячими глазами в несуществующий для меня потолок дома моего брата. Обнимаю одной рукой худенькие плечики Воробушка.

Мучительно хочется жить! Жить дальше!

Встать на ноги, ходить, бегать, заниматься спортом, оседлать любимого коня моего брата — его тёзку Тамерлана — ну или другого жеребца, не важно. И Надюшку тоже научить ездить верхом, вряд ли моя малышка это умеет.

Начать создавать свой проект. Строить дома. Делать что-то полезное. Придумывать, созидать.

Жить.

— О чем ты думаешь, Илик?

О чем я думаю. Обо всем. О будущем.

— У тебя есть планы на сегодня, Воробушек?

— У меня? Какие у меня могут быть планы? Я же твоя сиделка? Мой план — это ты.

Ухмыляюсь, маленький тиран, постоянно напоминает мне о том, что она тут не просто так. Ладно.

— Сиделка. Я вот тут подумал, может, мне в скором времени она уже не понадобиться. Придется… уволить тебя по сокращению штата. Или за ненадобностью. Или… предложить тебе новое место работы.

— Это какое еще?

— Ну… не знаю. Может… просто быть моей девушкой?

— Ха… бесплатно? — она так смешно хмыкает, и мы оба не может удержаться от смеха.

Смеемся, бутузим друг друга подушками в шутку — моя слепота мне ничуть не мешает, потому что какой-то маленький Воробей так громко дышит и сопит, да еще и так вкусно пахнет цитрусом, что я почти никогда не промахиваюсь. Мы играем пока нас не застает врасплох стук в дверь и голос Тамерлана.

— Ильяс, ты можешь выйти? Ты мне нужен.

Чувствую, как испуганно замирает моя нянька.

— Тише, не бойся. Все давно уже все про нас знают, — тихо шепчу я.

Она молчит, только судорожно вздыхает, я притягиваю ее к себе, быстро целую.

— Я скоро, не переживай. Там, — повышаю голос, надеясь, что брат сообразит, — минуту, я выйду.

— Я жду.

Я быстро натягиваю майку и спортивные штаны, которые мне заботливо подает Надя, сгружаю тело на коляску, подкатываюсь к двери, думая про себя, как я ловко научился ориентироваться.