Раутборд Шугар - Сладость мести

— Я не достоин находиться с ней в одном помещении. Мне, а не ей надо бы лежать в этом ящике. Такой прелестный ребенок — и мертва! — Он обхватил голову руками.

— Ну, что ты, Кинг, не надо! — Пятидесятилетняя Джойс могла позволить себе такой тон с шефом, который был моложе ее на восемь лет. — Вы тут совершенно ни при чем.

Голос ее звучал так по-матерински утешающе, что он с надеждой поднял голову.

— Ты думаешь, в деле замешан еще кто-то? Но кто? Кто мог иметь на нее зуб?

— Нет, Кинг. — Джойс похлопала по рукаву его строгого модного костюма. — Речь идет не о ком-то, а о чем-то. Просто Флинг была сложнее, чем ты привык думать.

Кинг озадаченно молчал. Он не мог постичь это «что-то». Люди — да, с людьми он мог управляться. И еще с числами и цифрами — тут он был истинный гений.

— Какой гроб ты для нее выбрала? Надеюсь, самый лучший, херлитцеровский? Херлитцеровский гроб ей бы очень понравился. — Он решительно загнал свое горе куда-то вглубь, не желая устраивать разборку с самим собой в такой момент. Потом, позже.

— Прямо в точку, босс. Бронзовый херлитцер с черной бархатной обивкой.

— Ладно, ладно, — нервно закивал он, вспомнив, как обворожительно выглядела Флинг в черном. — Так кому же заблагорассудилось взглянуть на мертвую Флинг в черном?… Постой, так гроб открыт? И на нее будут смотреть? О Господи! И это после падения с такой высоты? Кому взбрело в голову положить ее в открытый гроб?

Он даже не успел еще увидеть ее. Самолет из Ниццы приземлился в аэропорту только два часа назад. Последние четыре дня он мотался между Лондоном, Токио и Югом Франции. Рейс задержался, и он, убитый горем и раздавленный мыслями, никак не мог собраться и вспомнить, когда же в последний раз видел жену.

— Лицо у нее — как конфетка. С телом, конечно, хуже… Но о макияже Гарсиа позаботился, — заверила его Джойс.

— «Кармен Косметикс»? — оживленно спросил бизнесмен, с радостью переходя на любимую тему.

— Разумеется, босс, — вздохнула Джойс. — Вид у нее был просто ужасный.

На глазах у Джойс выступили искренние слезы.

— Чертова Флинг! Черт бы побрал этот нью-йоркский транспорт! — выкрикнул Кингмен: лимузин полз с черепашьей скоростью, все эти машины, за рулем которых сидели в основном фанаты Флинг и движимые болезненным любопытством зеваки, образовали жуткую пробку. Кингмен нервно высунул голову в окно, чтобы взглянуть на сцену, напоминающую буйство болельщиков после победы «Янкиза» или «Пеннанта». Окрестности собора Св. Патрика были наводнены репортерами; они толкались локтями, пихали друг друга с невероятной для июльской духоты энергией, производя такой бедлам и сутолоку, что приглашенные на траурную церемонию с трудом пробивались вверх по ступенькам лестницы к главному входу в импозантное, выдержанное в готическом стиле сооружение. Время от времени тяжелые бронзовые двери с барельефами святых раздвигались, пропуская внутрь лишь избранных. Кое-кто из репортерской своры, словно обезьяны в городских джунглях, сумели вскарабкаться на фонарные столбы, другие забрались на крыши автомобилей и теперь стояли поверх потока машин, идущих в никуда. Фоторепортеры-подельщики в джинсах в обтяжку, потеряв всякий стыд, орали и пихали кулаками в спины полицейских, которые, взявшись за руки, образовали живое оцепление у входа в храм. В воздухе висело странное ощущение мрачной торжественности, перемешанной с праздной оживленностью. Разносчики холодного пива и толкачи дамских сумочек, сработанных под «Шанель», шныряли в многотысячной толпе тех, кто пришел отдать долг памяти фотозвезде, носились прямо перед носом черных лимузинов, безуспешно пытающихся пробраться к цели.

— Так, так, Лайза! Изобрази нам улыбку! — взревели сразу со всех сторон фоторепортеры, когда звезда кино и эстрады, вынырнув из машины, устремилась к арочным воротам церкви.

— Пригласительный билет! — кричали накаченные охранники на верхнем марше лестницы, если не узнавали кого-то с первого взгляда. Тем, кого знали все, вопросов не задавали. Клайда Сэнгстера, хозяина самой модной дискотеки города, отсидевшего два года за неуплату налогов — в его шикарном клубе Флинг давала свой первый званый обед, — протолкнул через оцепление не кто иной, как сам министр юстиции. Компания подбиралась классная: один экс-президент, два экс-губернатора и четыре экс-конгрессмена. Вряд ли бы удалось собрать под одной крышей всех этих людей, если бы не повод: похороны самой знаменитой фотомодели мира, состоявшей в браке с самым могущественным и эксцентричным финансистом Нью-Йорка. В сообщение о смерти Флинг сперва никто не поверил: этого просто не могло быть! Подавленные и молчаливые, люди собирались в толпы на улицах, как это уже было однажды, в тот день, когда плачущие ведущие новостей сообщили о подлом убийстве президента Кеннеди. Когда похожая на утку весть о том, что Флинг упала с крыши небоскреба, обрела черты неотвратимой реальности, все оросились на улицы, к друзьям, которые в свою очередь не желали этому верить, пока не увидели репортаж по Си-Эн-Эн или не прочли о трагедии в передовице «Нью-Йорк таймс».

Теперь же в проходах между церковными скамьями толпились самые известные брокеры с Уолл-стрит, бешено торгуясь и переводя событие светской хроники в проценты по акциям. Вовсю крутилась мельница слухов. Говорили, что ведущая рубрики светской хроники Сьюки назвала трагическую гибель Флинг символом заката восьмидесятых.

Вездесущий фоторепортер из «Женской одежды на каждый день» ухитрился пробраться в собор и, усевшись в третьем ряду, заработал фотоаппаратом, запечатлевая для истории эту церемонную великосветскую тусовку. В отличие от длинноногих манекенщиц представители бомонда не были охочи до интервью, поскольку выглядеть одновременно убитыми горем, как подобает, и цветущими требовало немалого напряжения сил. Политики были серьезными, но отнюдь не подавленными — ведь снимки с мрачными физиономиями могли быть использованы против них в год выборов, поэтому многие приветственно махали и улыбались. Под руку вошли мэр Нью-Йорка и архитектор Филипп Гладстон; их появление толпа снаружи встретила вежливыми аплодисментами. Братьев Форб из «Тайм» усадили на четвертую скамью. Одетый в твид юнец из «Экономиста» пролез в зал вслед за разряженным в пестрые тряпки от «Версаче» редактором «Роллинг стоунз». Конечно же, этой экстравагантной церемонии были посвящены первые страницы «ОБИТ-мэгэзин», самого модного журнала девяностых годов. Портрет спящей Флинг с рекламы ночного крема украсил обложку только что презентованного журналом «Тайм-лайф» приложения «ОБИТ-мэгэзин» наряду с портретами других мертвецов года.