Триш Мори - На ее условиях

— У тебя нет другой семьи? Братьев, сестер?

— Нет.

Он больше ничего не сказал, и Симону это устраивало. Она была вполне довольна возможностью смотреть из окна на лозы, которые карабкались по шпалерам так высоко, что под ними можно было гулять. О сплетении побегов было думать проще, чем о фамильных хитросплетениях. Пока она не вспомнила еще об одном.

— Папа не хотел, чтобы его жена возвращалась в Испанию, когда ее мама умирала. Он не хотел, чтобы она восстановила отношения с отцом, который, по словам папы, ее бросил. Честно говоря, я думаю, он позволил ей поехать только потому, что подумал, что Фелипе стар и от него можно получить наследство, чтобы расплатиться с их долгами. Чего он не учел, так это того, что мама и Фелипе так хорошо сойдутся. Он ждал, что они примутся за старое и будут кричать друг на друга, пока крыша не рухнет. Но в этот раз все было по-другому. Наверное, потому, что ее мама умерла. Фелипе смягчился, мама повзрослела, и они оба начали понимать, сколько всего они упустили.

— Дед наверняка был рад тебя видеть, после того как потерял Марию.

Он слишком долго этого ждал. Симона сглотнула горечь вины, которая лежала на ее сердце тяжелым камнем с того дня, как она узнала о смерти Марии. Иногда у нее получалось забыть об этой вине, но потом это чувство вырывалось на свободу и напоминало ей об обещании, которое Симона дала себе много лет назад. И нарушила.

Она глубоко вздохнула. Сейчас она здесь. И еще не поздно все исправить.

— Да, он был рад. Мы все радовались, кроме папы. Ему не нравилось, что мама говорила на непонятном языке и смеялась шуткам, которых он не понимал. — Слезы снова подступили к глазам, и Симона постаралась их сдержать. Она любила отца, но иногда ей хотелось встряхнуть его хорошенько, чтобы он увидел, что ему не нужно сражаться со всем миром, чтобы получать от жизни удовольствие. — А теперь их обоих нет, и Фелипе тоже умирает. — Она отвернулась, вытирая со щек все-таки пролившиеся слезы.

— Тебе нелегко пришлось в последние несколько месяцев.

Симона зажмурилась, пытаясь справиться со слезами, не слышать его низкий, звучный голос, не дать ему ранить ее как-нибудь еще. Если бы он не говорил так… понимающе. Ей не нужно его сочувствие. Ей нужно решение.

— Не важно, — выдохнула она, стряхивая печаль. — Я не собираюсь рассказывать никому дома об этом… договоре. Тогда мне не придется никому объяснять, что пошло не так в моем скоропалительном браке. Тебя это, может, не волнует, а я ни от кого не хочу слышать «ну мы же тебе говорили».

— С твоей стороны совсем не будет гостей? Тебе не кажется, что это будет странно выглядеть? У тебя что, нет ни одной близкой подруги?

Симона фыркнула. Некогда у нее была лучшая подруга, которой она доверяла все. С начальной школы она и Карла мечтали, как будут подружками невесты друг у друга на свадьбе. Они делили все, хорошие времена и плохие, пока однажды Симона не обнаружила, что делит с Карлой своего лживого бойфренда. Еще и в постели Симоны, что, по ее мнению, делало предательство совсем уж невыносимым.

— Не знаю… — Все это становилось слишком сложным. — Может, просто слетаем в Лас-Вегас, вернемся и скажем, что все сделали?

— И лишим Фелипе возможности отвести внучку к алтарю? Как его должно порадовать то, что тебя увезет куда-то человек из семьи, с которой он был всю жизнь в ссоре? — Он дал Симоне время осознать свои слова и продолжил: — Кроме того, мы хотим, чтобы люди нам поверили, не так ли? А что может быть убедительней, чем своими глазами увидеть, как мы поженимся?

Убедительней. Как это по-испански? Девушка прикусила губу, из окна машины глядя на узкую дорогу, по которой машина пробиралась к небольшому поместью Фелипе. Все было так просто, когда Симона придумала этот план. Выйти замуж за Алесандера и дать Фелипе возможность дожить последние дни, думая, что его драгоценный виноградник снова единое целое. Что могло быть проще? Но оказалось, она многого не продумала. Мелочей, которые могли разрушить план.

Но Симона не хотела пышную свадьбу в церкви, со всем положенным переполохом. Ей казалось, расторгнуть брак после тихой гражданской церемонии будет легче, как-то менее… фальшиво. Она хотела в это верить. Но, может, она обманывала себя? Может, идея была заранее обречена на провал? Симона только сейчас начала это понимать. Вот только Алесандер думал, что это возможно, иначе он бы не согласился во всем этом участвовать.

Симона повернулась к нему:

— Ты правда думаешь, что мы можем это сделать?

— Сомневаешься? — глянул он на нее.

— Не совсем… Но все казалось таким простым, а теперь надо думать о стольких мелочах.

— Идеи — самое легкое. Претворение их в жизнь — вот что требует работы.

Он прав.

— Так ты думаешь, у нас получится?

— Я ставлю на это.

«Земля, — вспомнила Симона. — Он приложит все силы к тому, чтобы у нас получилось, потому что сделал ставку на землю». И Симона не могла возмущаться ценой, которую платила, или сделкой, которую заключила, потому что в данный момент Алесандер Эскивель был главным элементом ее плана. Он сделает ее идею реальностью.

«О да, — думал Алесандер, — я сделал верную ставку». Он ничего не терял в этой сделке, только приобретал.

Повернув машину на дорогу к поместью Отксоа, он сразу понял, что дела на винограднике плохи. Очень плохи. В сентябре лозы должны быть густыми, гроздья ягод — прикрытыми листвой, но по обеим сторонам дороги плети винограда были переросшими, спутанными, а то и вовсе лежали на земле там, где обрушились шпалеры. И маленький дом в конце подъездной аллеи выглядел таким же заброшенным.

— Что Фелипе собирается делать с урожаем? Виноград созреет примерно через месяц.

— Ничего. Даже если б его это волновало, у него не так много сил.

— Но у него же наверняка есть работники?

Симона наградила мужчину обвиняющим взглядом:

— Ты серьезно? Что, похоже, что у него тут толпы рабочих?

Она распахнула дверцу машины, Алесандер выругался и поймал ее за локоть. Развернувшись, Симона вновь обожгла его холодным голубым пламенем взгляда.

— Я починю эти шпалеры.

— Как хочешь. — Она попыталась выдернуть локоть, но он сжал пальцы сильнее.

— Мы должны выглядеть друзьями, помнишь? Мы нравимся друг другу. Хочешь злиться на меня — пожалуйста, но не сейчас. Сейчас у нас есть дело.

— Имеешь в виду, мне следует притворяться?

— Ты не хочешь? Если так, я могу уехать прямо сейчас. Подожду несколько месяцев, пока это поместье окончательно развалится, и выкуплю его у тебя за гроши. Или мы можем сделать это по-твоему. Решай.