Седьмое правило академии Левендалль (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна

— Дамы и господа, подъезжаем к Эммертауну!

Вздрогнув от громкого крика второго кучера в маленькое окошко экипажа, я придвинулась ближе к дверце и выглянула в окно. Сельский пейзаж сменился домиками без сада, колеса запрыгали по камням мостовой вместо ямок насыпной дороги, а вдалеке замаячил шпиль храма с золоченым крестом.

Эммертаун!

Конец моего долгого пути. Столица империи, город, ослепляющий великолепием и богатством, манящая мечта всех девушек провинции… Я схватилась за застежку лифа, с облегчением нащупала твердый квадратик и выдохнула, пытаясь унять биение сердца.

Не забыла ли я чего-нибудь?

«Держи вещи при себе».

Первое напутствие, которое дала мне сестра Каллен, я выполняла неукоснительно. При выпуске мне дали саквояж, в который легко уложились немногочисленные вещи. К нему прилагалось портмоне в тон. Оба были в царапинах и потертостях — откуда сиротам брать вещи, как не из материальной помощи монастырю, оказанной благотворителями и добрыми согражданами? Портмоне я спрятала на груди, предусмотрительно зашив несколько самых крупных монет в пояс платья, а саквояж держала на коленях все время, пока ехала в тряском дорожном экипаже. Пассажиров было немного, всего трое, можно было при желании засунуть багаж под сиденье, а то и оставить на нем, но я свято исполняла наказ сестры Каллен.

Она застращала меня так, что и самой страшно стало. При этом у нее на глазах я видела искренние слезы — жалости, что любимая ученица едет так далеко от дома. Монашка боялась за меня, а я дрожала от нетерпения — так хотелось увидеть столицу империи, так хотелось вдохнуть немного воздуха свободы, прежде чем работа захватит меня целиком.

«Ни с кем не разговаривай без нужды».

Уж не думала ли сестра Каллен, что я стану болтать без продыху каждому встречному и поперечному о своей жизни? Нет, в приюте и пансионе нас приучили к скромному молчанию, и нарушать привычки я не собиралась. Все думали, что я приму послушание, а затем постриг в родном монастыре, но я не могла посвятить себя служению Скорбящей.

Даже если это казалось наилучшей дорогой, по которой девушка без семьи и родных должна была пойти.

У меня были другие цели.

Я всегда хотела учиться и работать. Мир огромен и прекрасен — как можно запереть себя в монастыре? Мое призвание — служить людям, воспитывать детей, прививать им тягу к наукам и искусству. Поэтому мать-настоятельница дала свое святейшее благоволение попробовать поступить в столичный пансион гувернанток.

«От вокзала иди на улицу Карспель, у храма поверни налево, и через минуту окажешься в пансионе».

^{— Тп}ру^-у^-у^!

Первый кучер резко натянул вожжи, и лошади встали, храпя и глухо цокая копытами. Я крепче прижала к себе саквояж, вспомнила, что собиралась следовать примеру других пассажиров, и вжалась в сиденье, глядя, как мужчина с бакенбардами, сопя, вылезает наружу. За ним вышла и женщина, похожая на послушницу, потом молодой ремесленник, который всю дорогу бросал на меня заинтересованные взгляды. Ну, и мне пора.

Святая жена, какой город! Высокие, в три этажа, дома! Лошади, лошади! И ни одной коровы! А людей сколько! Одеты как! Какие у дам платья! А у господ трости с вычурными набалдашниками…

Я двинулась вперед, следя за попутчицей — куда она пойдет. Но женщина быстро скрылась в толпе. Сразу стало неуютно, как будто меня бросили. Надо встряхнуться и начинать привыкать. Ведь, если я поступлю в пансион, столица станет моим домом на долгие полтора года! Не дело шарахаться от напористых горожан и от больших карет! Ну же! Вперед. Надо искать храм на улице Карспель.

Но все было зря.

Твердые выпуклые камни улицы непривычно отдавались в ступнях через тонкие подошвы ботинок. Люди спешили мимо, не заботясь о том, что я на пути, толкали, не извинялись и бежали дальше. Зазевавшись, чуть не попала под копыта лошади, хорошо, что кучер вовремя осадил и сердито выругался, помянув мою мать и всех женщин в родне до седьмого колена. Оскал желтых зубов вредной коняги прямо у лица заставил меня отскочить в сторону с резвостью горной козы. Сама я горных коз не видела, но сестра Каллен рассказывала на уроке естествознания, что прыгают эти животные — будь здоров!

Экипаж резко тронулся, за ним проехал второй, окатив меня грязью из-под колес. Ах, вот несчастье! Юбку забрызгал! И оттереть нечем! Как же я в таком виде покажусь приемной комиссии?

Мне стало холодно, потом бросило в жар. Аж слезы из глаз от такой несправедливости! Я отошла чуть в сторону, прислонилась к каменному парапету, раскрыла саквояж и растерянно перебрала пожитки. Платочки в пансионе не полагались. А блузку пачкать жалко! И уж тем более смену белья.

— Поберегись! — крикнули над ухом, и я, подхватив саквояж, снова отскочила неизвестно куда. А над головой полыхнуло голубым светом, раздался громкий хлопок, и на парапете появился молодой человек в щегольском темно-синем мундире с золотыми лампасами и золотыми же эполетами. Поправив фуражку с ярко блеснувшей кокардой, он посмотрел на меня сверху вниз с прищуром, а я, наморщив лоб, перебралась еще дальше. Мужик, на которого я наткнулась, буркнул:

— Ходют тут всякие, понаехали… Че ходишь под порталом, а ну сметет голову?!

— Простите, пожалуйста, — испугалась я. — Я никогда не видела порталов! Только приехала в столицу. Простите!

— Спаситель простит, — пробурчал мужик. — Иди, иди, не стой тут! Храм подальше будет, иди.

Я кивнула раз, второй, и двинулась задом от портала. Чем думала? Наверное, головой, но это не точно. Потому что весьма ожидаемо наткнулась на кого — то, кто там стоял. Ойкнула, извинилась, обернулась.

Молодой офицер фыркнул:

— Первый день в столице?

— Да, — кивнула покаянно. — Тут так. Суматошно.

— Вы правы.

— А еще вот. — я указала на юбку платья и вздохнула: — Грязью облили.

Он еще раз фыркнул — кстати, получалось у него это очень изящно! — и достал из кармашка мундира белоснежный платок с кружевной обвязкой. Красивый. И мне протянул:

— Вытрите.

— Ой, я же его испачкаю, — растерялась, вертя в пальцах тонкий батист.

— У меня еще есть, — он приподнял свой блестящий новенькой кожей буйволицы саквояж, показал мне, будто красуясь.

— Спасибо.

Я даже покраснела. А молодой человек указал саквояжем на парапет:

— Порталом прибыли?

— Что вы! Я по-простому, дорожным экипажем.

— Смотрите, он сейчас снова откроется.

Я вскинула голову, уставившись на каменные рога портала — здоровенные какие, целая почтовая карета меж них проехать может! И вдруг воздух подернулся сизой дымкой, как будто поле парило под солнцем, заколебался, полыхнул синим пламенем, и между рогов

зажегся яркий диск цвета васильковых лепестков. Я даже отшатнулась от неожиданности, а молодой человек рассмеялся — весело и громко:

— Смотрите, смотрите!

Я смотрела. И ахнула во весь голос, когда увидела — из диска вышел пожилой мужчина, по виду негоциант. Отряхнул голубое свечение с плеч пальто и спустился с парапета, пошел по улице как ни в чем не бывало.

— Чудо чудное… — выдохнула и подняла взгляд на молодого человека. Он усмехнулся самодовольно, а потом галантно козырнул указательным пальцем:

— Ну, прощайте.

— И вы, прощайте.

Он удалился по площади, а я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. И спохватилась:

— А платочек-то? Как вернуть?

Потом глянула на платок и рассмеялась. Эх, не вернуть никак. Ну, останется на память. И принялась оттирать грязь с ткани юбки.

Улица Карстель оказалась широкой и длинной. Я почти бежала по ней, выискивая взглядом купола храма. Что за улицы в этом городе такие? Вот у нас в городке маленькие, все видно! А тут устанешь, пока с одного конца на другой дойдешь!

Ох!

Вот он!

Я торопливо перекрестилась, задрав голову на золоченые шишки храма, и повернула направо. Минуту пешим ходом, и я буду на месте!