Обручённые Хаосом (СИ) - Змеевская Анна

       До сих пор, кстати, пытаюсь вспомнить — кто-нибудь пробовал вправить мне тогда мозги? Мама точно, но она всегда любила меня больше, чем стоило бы, и прощала слишком многое. И Изара, да. Не знаю, что делал бы без неё, удивительно мудрой и терпеливой… Уж точно не стал бы прокурором. Скорее, спился бы и кончил как Лэнс гро Роггин — стрёмным трупом возле гномьего кабака.

       Нервно хмыкнул — что бы там ни выдумывал дядюшка, сделать Реджине ещё больнее я никак не сумею.

       Да и с попортить, увы, уже не сложится. Это сделали без меня. Вероломно отобрали то, что принадлежало мне… Нет. Она сама отдала. Из мести, из ненависти.

       Я не имею права винить Джинни. Но и смотреть на неё как прежде тоже вряд ли когда-либо смогу.   

   — Регинхильд привезла мальчика, — громким шепотом поделился Инсар.

       — И папа решает, прикопать его в нашем лесочке…

       — …или отвезти в Таненгрев.

       Мальчика?..

       Что ж, желаю ему удачно пережить Даровы загоны по поводу невинности его дочурки. Утерянной пять лет назад, чему я имел честь быть свидетелем. И нет, это вовсе не сердце жжёт в груди от одной мысли о ком-то рядом с Джинни. Просто кабан был жутко проворным, и плечо все ещё болит. Да.

       — Ясно.

       Кое-как выпутавшись из паутины руки и ног близнецов, подошел-таки к их сестре — та сложила руки на груди и все это время молча поглядывала на нас.

        — Врите больше, поганцы, — фыркнула она наконец. И голос её был ровно таким же, каким я его запомнил: тягучий и сладкий, точно липовый мёд. — Папа был бы рад усыновить Олли, а вас сослать в военный интернат; жаль, мама ему не позволяет.

       — Враки! Он нас любит!

       — И ты тоже!

       Реджина рассмеялась, укоризненно покачала головой, а я вмиг позабыл о своих кровожадных мыслях — откуда, блядь, вообще взялся этот Олли? — и только и мог, что глупо пялиться на неё.

       Боги, Хота, ты реально жалок. И по-прежнему готов сделать что угодно, стоит ей вот так улыбнуться.

       — Милая рубашечка, братец, — Реджина склонила голову к плечу, прищурилась с поистине кошачьим ехидством. — Давно мы с тобой не виделись, да?

       — Давненько, — только и смог выдавить я.

       Хаос, неужели она всегда была такой… такой? Или это пять лет разлуки сделали невыносимо очаровательным буквально всё в ней? Даже мерзкий столичный выговор, которого раньше не было. Вот так и знал, что холерные южане вконец испортят мою принцессу. Раньше она бы вряд ли вырядилась в шмотки, которые толком не прикрывают тела; какая северянка вообще станет разгуливать с голым животом? А это ещё что за хрень? Пирсинг?..

       Отлично, Хота. Просто заебись. Реактивный разгон от здорового тридцатилетнего мужика до престарелого ханжи — да так резво, что ни одному турбокару не снилось. Что дальше, запакуешь свою кузину в скафандр?..

       Но нет. Дальше она обняла меня, и про скафандр было забыто напрочь. Как и про всё вокруг. Мир, проблемы, кучка надоедливых родственников, глазеющих на нашу встречу с жадным любопытством — всё это перестало быть хоть сколько-нибудь важным. Остались лишь я и она, и такой приятный жар чужого тела, сильного и гибкого; и знакомый сладко-пряный аромат, от которого мой зверь рвётся на волю, рот наполняется слюной, клыки упираются в нижнюю губу.

       Зверю плевать на мою подлость, на её дурость, на наш омерзительный разрыв. Он чует свою самку и не понимает, почему она до сих пор не отмечена.

       Это было форменное издевательство, но… кончилось оно слишком быстро. Стоило только попытаться обнять в ответ, машинально проследить ладонью полосу обнаженной кожи на пояснице, — Реджина вмиг напряглась, вся натянулась, точно струна; тронь — и лопнет с натужным, жалобным звоном. И шустро выпорхнула у меня из рук, только я её и видел.

       Далеко, впрочем, не сбежала. Поймал её за руку, стараясь не думать о том, почему ладонь, ощутившая гладкость нежной девичьей кожи, до сих пор горит. И впихнул сверток, пожалуй, куда поспешнее, чем стоило бы.

       — На вот. Утром забил. Хотел рыбы наловить, но бабушка слишком мечтала увидеть любимую внученьку.

       Последние слова сами по себе вырвались с особым ехидством. Как ни крути, ревности во мне ничуть не меньше, чем ярости, а Джинни всегда была любимицей в нашей тигрино-медвежьей семье.

       Не то чтобы я возражал — ну как вообще, скажите на милость, можно её не любить?

       — И это всё, что ты хочешь мне сказать? — вдруг прищурилась она. Подобие очарования между нами рассеялось вмиг.

       — Всё, — отозвался я с деланным безразличием. — Я пришёл к Дару, а не на поклон к твоему высочеству.

       Джинни мой тон не понравился. Всего на миг, но она сжала кулаки, яростно сверкнула своими кошачьими глазами, зло поджала губы. Интересно, чего она ждала? Извинений? Один раз я уже пытался извиниться. Да что там, готов был унизиться как угодно, валяться у неё в ногах столько, сколько потребуется. Вместо этого увидел, как моя девочка тискается с тем мерзким человечишкой. Услышал, как он шепчет ей всё те пошлости, которые я и думать-то лишний раз боялся. Учуял на ней его запах, лучше всяких слов сообщивший обо всём, что между ними было…

       Жжение в груди стало сильнее. На этот раз от ярости, без которой вспоминать тот день не выходило.

       — Милые шортики, надевай почаще, — бросил я, прежде чем направиться к дому.

       Дара я нашёл по запаху — тяжёлому, животному, перемешанному с запахами леса, мёда и свежих ягод. Сильный зверь. Медведь. Взрослый, опасный соперник. Другой альфа, который когда-то был мне отцом, а сейчас — тот, с кем я вынужден делить свою территорию. Даже вот эту кухню инстинктивно хочется поделить на две части, себе оттяпав ту, что побольше, и дальше границы соперника не пускать.

       А ещё выгнать отсюда тщедушного рыжеватого пацанёнка с малахольными глазищами в пол-лица и руками типичного неженки. Я тоже на работе не брёвна тягаю, однако эту кильку в томате перешибу с одного удара. И вот на это запала моя Джинни?..

       — Исчез отсюда, — бросил я вместо приветствия. — Папочка позже поучит с тобой уроки.

       — Грубить вовсе не обязательно.

       Тон сопляка, прохладный, но безукоризненно вежливый, меня несколько обескуражил. Я, может, и имею вполне заслуженно репутацию скотины, но наезжать на людей без повода как-то не в моих привычках.

       Ну да повод имеется. Прехорошенький такой повод с блудливой полосатой задницей.

       — Ты, конечно же, Хота, — продолжил пацан, поднявшись и шагнув мне навстречу. — Я Оливер, друг Джинни. Много о тебе слышал. Не стану врать, будто мне приятно познакомиться.

       Вблизи он оказался побольше и повыше, но всё равно смех и слёзы. И целая прорва ярости — ведь он весь, весь пропах Реджиной.

Как если бы эти двое не отлипали друг от друга сутки напролёт. Да и понимание того, что этот столичный хлыщ всё про нас с ней знает, любви к нему не добавило. Скорее наоборот.

        На протянутую руку я посмотрел, лениво прикидывая, сколько секунд бы у меня ушло, чтобы её сломать. Две, три? Так уж и быть, дам пять, исключительно из уважения к Джинни — к совсем уж слабакам она слабости не питала.

       — Я сказал, исчезни, — рыкнул, уже едва сдерживаясь. Но под суровым взглядом дядюшки, так уж и быть, добавил ничуть не дружелюбно: — Пож-жалуйста.

       Пацан холодно улыбнулся, глядя при этом так, точно ему не терпится узреть, какого цвета мои кишки. Вдоль спины будто кто-то от души проехался наждаком, а сердце вдруг заметалось в груди, как птичка в клетке. Серьёзно, он настолько меня ненавидит?..

       Не ненавидит. Демонстрирует силу. Бросает мне — мне! — вызов. Потому что может, потому что прямо сейчас от милого мальчика в нём нет ничего. Сильный маг с жутким даром, от которого хочется бежать подальше. А ещё лучше вцепиться в бледное горло и навсегда уничтожить угрозу.