Дама выбирает кавалера (СИ) - Нотт Тэффи

Я вскочила с кровати и принялась расхаживать из угла в угол своей небольшой комнатки. Учинить скандал в доме генерал-губернатора? Хорошо, но быстро забудется. Обо мне посудачат неделю, может, две, покуда чей-нибудь роман или свадьба вновь не затмят светскую жизнь Петербурга. Об устройстве микроскопа, как и о пенициллине я знала почти ничего. Ни оптика, ни химия не являются моими сильными сторонами. А что является?

Я застыла на месте, пронизанная осознанием.

Что там говорил Пётр Александрович, будет музыкальный вечер, верно?

В тот же вечер мальчишка, что работал на кухне, передал мне небольшую коробочку, обтянутую синей с узорами тканью. Загадочная посылка была перевязана бечёвкой, за которую была заложена записка на французском:

«В знак дружбы и полного доверия. Ваш Ф.»

Я не сдержала улыбки. Что не делается, то делается к лучшему. Главное, чтобы поручику не досталось по шапке за такие подарочки.

Я старалась аккуратно вскрывать коробочку, но пальцы подрагивали от нетерпения. Люблю подарки, что тут говорить.

На бархатной ткани лежала черепаховая, раздвоенная шпилька в китайском стиле, увенчанная изящным, перламутровым навершием в виде цветка. Я не удержалась от восторженного вздоха. Лавочник утверждал, что эта вещица из самого Китая и была мне, конечно, не по карману. Так что я даже не стала уточнять цену.

Я провела кончиками пальцев по изящному украшению. В мыслях был образ бравого офицера, его искрящиеся шампанским глаза. И в сердце неминуемо становилось теплей.

На следующее утро за завтраком было всё относительно спокойно. Дети, как всегда, быстро поели и отправились с гувернанткой по своим важным детским делам, а мы втроём остались пить кофе. Мария Алексеевна всем своим видом показывала, как страдает из-за выдуманной мигрени. Но иногда забывалась и приобретала свой обыкновенный вид. Муж, привыкший к таким представлениям, на это никак не реагировал. Судя по тому, что мне до сих пор не закатили истерику в трёх актах, о моём вчерашнем побеге пока не было известно.

Я украдкой поглядывала на Петра Александровича. На вид ему было чуть более тридцати, и у меня в голове не укладывалось, что к этому возрасту он сделал такую головокружительную карьеру. Генерал-губернатор, шеф Преображенского полка и ещё бог знает кто. Несложно догадаться, что всё это не в последнюю очередь из-за тесной дружбы с императором.

— Государь вчера изъявил желание осчастливить нас своим присутствием. — Заметил Толстой так, будто говорил под дождичек в четверг. Я чуть со стула не упала, уставилась на генерала во все глаза. Мысли он мои, что ли прочитал?

— О! — Мария Алексеевна тоже сразу оживилась. — Прикажу срезать побольше цветов, и необходимо будет… — Взгляд её наткнулся на меня. Генеральша неожиданно улыбнулась. — Мадемуазель, Вы же знаете, как стоит вести себя перед государем?

Я отрицательно помотала головой, не сразу понимая, почему это хозяйка дома такая счастливая. Ах да! Она думает, что у меня нет платья. Теперь я уже с трудом сдержала улыбку.

— Не бойтесь, Вера Павловна. — Генерал оторвался от своей газеты, взглянув на меня ласково. — Просто улыбайтесь и будьте собой. Ваши очаровательные ямочки на щеках растопят сердце любого мужчины.

Я тут же улыбнулась обходительному мужчине, демонстрируя те самые ямочки, и краем глаза замечая, как генеральша чуть на стуле не подпрыгнула. Но супруг, кажется, решил её добить:

— Его Величество выразил надежду на то, что Сергей тоже будет. — В этот раз узкое лицо Марии Алексеевны даже побагровело от гнева. Ого, а я-то думала, что я одна умею доводить её до такого состояния.

— Нет, даже не проси! Ноги его не будет в этом доме! Этого бесчестного… — Кажется, генеральша хотела завести какую-то старую волынку, но муж не дал ей этого сделать.

— Мария Алексеевна, это желание государя. — В голосе его послышались рокочущие, приятные для моего музыкального слуха нотки. Женщина нервно дёрнула подбородком и отвернулась. А мне стало страшно интересно, что же это там за Сергей такой, что лишь одним своим именем доводит Толстую до нервного тика.

На приём гости начали съезжаться около пяти вечера. Гостиная с клавесином преобразилась. Небольшие, уютные диванчики были расставлены по залу так, чтобы между ними можно было курсировать, дабы не упустить ни одного интересного разговора, но при этом, если гости рассядутся, то можно было наслаждаться музыкой и не перекрывать друг другу обзор. На низких столиках расположились тарелки с hors d’oeuvre — закусками: английские жареные устрицы в беконе, сыры с фруктами, мясная вырезка, яйца, фаршированные икрой, соленья, орехи в меду и маленькие пирожные для сладкоежек. Рядом искрилось шампанское, покачивались штофы с ликёром и бокалы с компотом. А главное, вся гостиная была украшена целым морем цветов. Кажется, что весь сад Толстых переехал сюда.

Прибывающие гости в первую очередь высказывали своё уважение, сидевшей на одном из диванчиков, хозяйке дома, потом здоровались с Петром Александровичем, который очень быстро сбежал от жены, разговаривать с каким-то усатым господином в мундире и был вынужден отвлекаться на приветствия.

Я скромно сидела в уголочке, завернувшись в старенький палантин, которую одолжила мне Мария Алексеевна. Тот был явно видавший виды, вышивка на краях немного потёрлась, местами на светлой ткани были пятна, которые уже не отстирывались. Но зато палантин был большим и скрывал меня до самого пояса, так что была видна только юбка нежно-зелёного платья. Впрочем, внимание всё равно ко мне, так или иначе, обращалось. У Толстых собирался очень небольшой круг петербургских сливок общества, где все друг друга знали в лицо. Я была человеком новым, да к тому же одинокой девушкой. Одинокой, молодой девушкой. И генеральша, которая поначалу, видимо, намеревалась игнорировать моё присутствие, будто я ваза с цветами или, скорее, мешок с удобрением, была вынуждена представлять меня гостям.

— Это троюродная племянница Петра Александровича, Вера Павловна. — Рекомендовала меня очередным лживым титулом Толстая, пытаясь натянуть на лицо вежливую улыбку. — Это Александр Николаевич Салтыков и его очаровательная супруга Наталья Юрьевна.

Сухой мужчина с длинным, почти карикатурным носом, кивнул мне, лениво обведя взглядом. За его локоть держалась супруга, девица с крупноватыми чертами лица, но при этом чрезвычайно красивая. Белое платье удачно подчёркивало её округлые плечи и длинную шею. На вид Наталье Юрьевне было от силы лет пятнадцать-шестнадцать.

— Очень рады. — За супруга ответила девушка и, чуть склонившись ко мне, добавила вполголоса. — Нам так не хватало свежей крови, Вера Павловна. Надеюсь, вы разбавите эту скучную компанию стариков. — И Салтыкова заливисто рассмеялась.

— Видите, какое неуважение к сединам. — Вздыхал Александр Николаевич, старше своей жены лет на пятнадцать. Супруга смеялась ещё пуще, кокетливо ударяя мужчину сложенным веером по плечу.

Среди гостей неожиданно обнаружилась и моя давняя знакомая — матрона, что сидела с мужем на трибунах рядом со мной в тот злополучный день. Ею оказалась Прасковья Фёдоровна, которая прибыла в компании ещё одной своей дочери, Марии Артьемьевны, по всей видимости, старшей. Мы с ней были ровесницы. Когда мы были представлены, матрона подслеповато прищурившись, уточнила:

— А не Вы ли были на празднике, в тот день, как запускали корзину с шаром?

— Нет-нет! — Поспешно возразила я. — Я лишь слышала об этом чуде, но не посчастливилось увидеть.

Прасковья Фёдоровна, полностью успокоенная, нашла в лице меня свободные уши и принялась рассказывать. О своей, удивительно молчаливой по сравнению с матерью, дочери, которая была фрейлиной Марии Фёдоровне, о старшем сыне, который оканчивал кадетский корпус и так далее обо всей семье, которую я уже видела воочию.