Драконов больше нет. Дилогия (СИ) - Ветрова Ветка

Когда умерла Синилья мне было шестнадцать с небольшим. Старость и болезни таки доконали её. Ещё накануне она казалось бодрой, непривычно оживлённой. Я, как обычно, навестив её украдкой, с удивлением наблюдала метание няньки по ветхой лачуге, в которой ей доводилось жить. После злополучного ночного возвращения из-за «черты», мне было крайне трудно выбраться из дома. Но Сенилья прислала малолетнего оборванца с просьбой о встрече. Я не решилась отказать любимой больной старухе, хотя и знала о грядущем наказании. В тот день мне даже подумалось, что болезнь покинула хрупкое тело. Синилья была маленькой и казалась ещё меньше из-за уродливой сутулой спины. Но её лицо удивляло неожиданной молодостью, возможно, через белозубую улыбку или сияющие, словно агаты, чёрные глаза. Её волосы всегда были уложены в высокую замысловатую причёску, резко выделяющуюся на фоне простой ветхой одежды. Седых прядей я не видела. Странный, темно синий цвет её кудрей невольно привлекал внимание, принуждая вертеть головой, следуя взглядом за владелицей такой диковинки. Показалось, что нянька решила срочно прибраться в комнате и без того довольно опрятной. Она суетливо перебирала свои пожитки, складывая их в матерчатые сумки. Заметив моё любопытство, старуха совсем по-девчоночьи подмигнула:

— Кому-то ещё сгодится моё барахло. Нуждающихся в нашей округе хватает.

— А тебе уже не нужно? — непонимающе захлопала я глазами, поправляя ленту, вплетённую в длинные тогда ещё волосы.

— Мне уже ничего не нужно, — радостно улыбаясь, заверила меня нянька, и я не нашла что ей на это сказать.

Закончив свои таинственные сборы, Синилья подошла ко мне и порывисто обняла.

— Береги себя, девочка. Помни, у тебя впереди непростой путь, да деваться некуда — выдюжишь. Только верь и всё сбудется, даже то, чего не загадывала. Прабабкины дневники сохрани в тайне. Рано ещё эти записки свету показывать. Про меня не забывай. Память тёплая — в стужу согреет.

— Ты прощаешься, что ли? — прозрела я вдруг. — Куда это собралась?

— Прощаюсь, — не стала скрытничать Синилья. — Вот и моё время пришло. Дождалась-таки.

Я ещё хотела поспрашивать, про какое такое время бормочет старуха. Подумалось даже, что совсем бедолаге с головой плохо стало. Но нянька пояснять ничего не захотела и от вопросов отмахнулась привычным: подрастёшь — поймёшь. В общем, платок мне в руку сунула с торопливой просьбой:

— Сохрани, сгодится ещё подарочек.

А после в дверь вытолкала, чмокнув в лоб на прощание. Я всю дорогу домой ломала голову лишь над одним вопросом:

— Что это было?

Но по возвращению все загадки у меня быстро вылетели из головы. Лишь спустя несколько дней, когда я прибежала к знакомой перекошенной двери, чтобы отыскать ту, которая единственная способна разделить мою боль, ужас и негодование, правда о странном прощании открылась. Лачуга Синильи была заколочена. Знакомый старик-знахарь лишь печально развёл руками:

— Её больше нет с нами.

В тот миг день стал для меня ночью, а я сделала первый шаг навстречу теням. С горем пришлось справляться самой. Поделиться им мне больше было не с кем.

Чёрная весть обрушилась на меня уже после того, как вера в счастливую судьбу рухнула в небытие. А началось всё с моего наказания за непослушание и визит к старухе. Когда я тогда только вернулась от Синильи, меня ждали новости, заставившие на время забыть о вопросах. К наказанию я, в общем-то, была готова. Только кто же знал, что наказанием для меня станет экскурсия в святая святых — лабораторию отца. За прогулку без разрешения меня даже ругать не стали, словно привычно моего отсутствия не заметили. Не успела я войти в прихожую, как слуга Тилиан, явно поджидающий меня у двери, объявил мне об отцовском повелении явиться пред его ясные очи, скрытые за стёклами очков. Мама так же ждала меня в библиотеке. Впрочем, при моём появлении она даже головы не повернула. Сидела в кресле с отрешённым видом, совершенно погрузившись в свои мысли. Мне было объявлено о зачислении меня в Академию. Видимо, следовало радоваться, но почувствовала я, скорее, замешательство. Правда, проявления от меня каких-либо чувств никто не ожидал. По традиции все будущие ученики вознаграждались традиционным посещением «застенков». Почему так «за чертой» называли лаборатории при храмах науки, я не знала. Но мысли у меня по этому поводу были, и они мне совсем не нравились. Шептались, что бродяг сгоняли в храмы совсем не для праздничного поклонения. К тому же, людей, вернувшихся из «застенков», ещё никто не встречал. В общем, намеченное мероприятие меня не очень вдохновляло. Зато отец выглядел самодовольным, предвкушая рассказ о своих достижениях.

Ближайший храм науки находился на площади. Следует вспомнить об устройстве Вечного города. В центре был воздвигнут самый большой из храмов и, на мой взгляд, самый ужасный, напоминающий серую скалу. От него в разные стороны, как солнечные лучи, разбегались широкие улицы, где обычно селилась учёная знать. Далее улицы становились поменьше и извилистее. Их называли купеческими, хотя там жил и другой богатый люд. Следом в переулках обосновались мастеровые. Остатки древней стены, прежде очерчивающей город, отделяли неблагоприятное место, прозываемое «за чертой», где ютилось разное неимущее отребье: бродяги, калеки, нищие, воры и маги. Наш особняк был одним из ближайших к главному храму города, где кроме лабораторий наиболее уважаемых учёных, имелся так же зал Совета мудрецов. Хотя идти до площади было совсем недалеко, отец настоял на том, чтобы мы погрузились в безлошадную карету. Этот шумный и громоздкий транспорт был новинкой. Мало кто мог позволить себе такую роскошь. Как объяснял отец, двигалась эта карета за счёт использования энергии солнца. Я ничего не понимала в этой области науки, и видела лишь неуютную коробку на колёсах. Впереди устроился Тилиан, умеющий управлять этим грохочущим монстром. Мы расположились сзади на мягких сидениях. Слуга дёрнул за длинные ручки, карета неприятно загудела, и у меня застучало в висках. Нехорошее предчувствие сдавило затылок невидимой рукой. Мой благополучный мирок рушился, но я ещё не знала об этом.

Храмы я не любила никогда. Они пугали меня суровостью серых каменных стен и тяжёлыми мрачными сводами. Всегда подозревала, что колонны когда-нибудь не выдержат и потолок упадёт на головы тех, кто так беспечно не замечает опасности. К счастью, лаборатории размещались в пристройках, связанных с самим храмом длинными коридорами. Эти помещения имели округлую форму, в отличие от храма, похожего на прямоугольный столб, и напоминали лепестки цветка. Отец пригласил меня в один из этих лепестков. В прихожей он потребовал поклясться в хранении тайн. Я традиционно приложила правую руку к сердцу. Далее он просил подождать. Они с мамой облачились в белые халаты и прошли в следующее помещение, захлопнув железную дверь у меня перед носом. В комнате, где мне приходилось терпеливо сидеть, было много книг. Я честно боролась с любопытством какое-то время. Потом всё же взяла одну с ближайшей полки. Прочесть я ничего не успела, только взглянула на иллюстрацию, на которой были изображены части человеческого тела. Картинка была довольно неприятной. Я не понимала, зачем нужно расчленять мертвеца и после запечатлевать на бумаге этот зловещий натюрморт. До сегодняшнего дня моё образование не касалось подобных отраслей науки, хотя поверхностное знакомство с устройством человеческого тела имело место на занятиях. Мудрецы истово охраняли от не посвящённых свои исследования. Лишь Академия открывала двери, позволяя войти в круг избранных.