Елена Миллер - Светлая полоска Тьмы

Багровым диском я влетел в долину. Зиг ждал — голубые плети Земли набросились на меня. Я ускорил вращение шита до максимума. Острая кромка резала сеть. После гибели Рема в магических силках Круга Целестины, я придумал немало вариантов противоборства подобной ловушке. Этот был самым действенным из всех. Бой кипел. Часть магии Земли я впитывал, она помогала поддерживать скорость вращения щитов, остальное отталкивал. По закону центробежной силы неиспользованная энергия разлеталась, образуя огромную воронку. Вырванные с корнем деревья, какой-то строительный мусор, камни, комья земли — все это носилось по гигантской спирали, центром которой был я. Смерч охватил всю долину. Потревоженная земля дрожала, начинался оползень.

Внезапно все кончилось — плети опали. Я остановил вращение щитов. Зигмунд валялся внизу, в грязи, придавленный стволом дерева. Ветер стихал, землю больше не трясло. Я завис над ним, опустив щиты. Он был в отключке.

До меня донесся крохотный всплеск Силы, искорка Света на краю восприятия. Мои глаза зашарили по склону, ища ее источник, пока не наткнулись на развалины дома. Я переместился туда со всей возможной скоростью — хвала Хаосу, успел. Алиса была еще жива. Из ее спины торчала металлическая рейка, пригвоздившая ее к балке. Обычный человек вряд ли пережил бы такое, но она держалась. Бережно запрокинув ей голову, я прокусил свое запястье и прижал к ее губам. Она бессознательно дернулась.

— Пей, искорка, пей, — умолял я. — Не оставляй меня одного коротать эту вечность…

↑

— Пей, искорка, пей, — услышала я чей-то голос. — Не оставляй меня одного коротать эту вечность…

Что же он просит так жалобно, не дает покоя? Пристал словно назойливая муха и жужжит, жужжит. Чертов дракон.

— Квинт! — я снова забулькала кровью, только уже не своей. Ее вкус был иным: терпким, с нотками горечи, еще она была горячей, полной Силы. Я мгновенно согрелась до кончиков пальцев на ногах, которые уже и чувствовать перестала.

— Умница, — он заботливо убрал прядь с моего лица. — Потерпи еще немного. Сейчас выдерну рейку. Будет больно, но это быстро пройдет.

— Какую рейку? — я снова могла говорить.

— Вот эту, — он рванул то, что пришпилило меня к балке.

Накатила резкая боль — из глаз брызнули слезы. Уста грозили разразиться благим матом — пришлось закусить губу, отделавшись лишь стоном. Квинт не соврал, долго терпеть не пришлось. В спине и под правой грудью возникло жжение. Рана стала быстро затягиваться.

— Боже, это чудо! — я просунула пальцы в окровавленную дыру комбинезона. Кожа была липкой от крови, но гладкой, без намека на шрам.

Я обняла его за шею и посмотрела в глаза. Он взял меня на руки как ребенка. Его тело покрывала черная чешуя, такая теплая, что хотелось прижаться еще сильнее. Так мы и застыли у злосчастной балки. Я прильнула щекой к его плечу. Было так хорошо, уютно, спокойно, будто я нашла свое место. Если бы не одна мысль, беспокоившая меня все больше и больше.

— Где Зиг? — я оторвалась от его плеча. — Ты убил его?

— Нет. С ним все будет в порядке, и довольно скоро, — ответил он равнодушно, но что-то было в его голосе, некий проблеск эмоций, причем негативных.

— Он сильно пострадал?

— Ты зря о нем печешься. Он похитил тебя, рисковал твоей жизнью, — его тон не изменился, отстраненное безразличие, но под всем этим я снова уловила раздражение и даже злость.

— Все так, но мы успели сблизиться, — я опустила глаза, покраснела — стала оправдываться: — Он многое мне рассказал о себе, да и о тебе тоже.

— Исповедующийся Зиги — что-то новенькое, обычно он все держит в себе. Похоже, ты запала ему в душу, — его глаза чуть сузились, но тон остался прежним.

Он поставил меня на ноги, от чего я ощутила укол разочарования. Неужели ревнует? Вряд ли.

— Он хочет свободы, Квинт.

— Наша Кровная связь давно разорвана, и я это принял. Если кто его и держит, то это только он сам.

— Я тоже считаю, что в глубине души, он хочет вернуться. Только боится, что ты его не простишь.

— Правильно делает.

— Почему?

— Из-за его выходки я мог потерять тебя!

— Но я ведь жива.

— Лишь потому, что я успел вовремя. Еще немного…, - он замолчал, окутанный облаком гнева. Он больше не скрывал своих эмоций.

— Ели бы ты не убил Ключника и его людей, Зиг меня вообще не похищал бы.

— Тут ты права, — его тон смягчился. — Признаю, я убил Ключника, еще в Константинополе следовало бы, но вот его карателей я не трогал. Это месть Константина, моего третьего сына. Пусть уж лучше они, чем мой заблудший друг.

— Друг? Ты ведь сказал, что он твой многообещающий враг.

— Он только это и готов был услышать.

— Ну конечно! Вот он и решил соответствовать. Ты хотел врага — ты его получил. Зачем ты дразнил его? Не проще было бы поговорить, помириться?

— Он не хочет мира, никогда не хотел. Его жизнь — война.

— Ошибаешься, он устал — он готов к миру.

— Он уже однажды хотел покоя, трактир у дороги, семью, детишек. Он тебе рассказал, чем это закончилось?

— Скукой. Обидой. Злостью и предательством.

— Все верно. Только предательство было обоюдным.

— Квинт, прошу, помирись с ним, хотя бы ради меня. Пусть он воюет с другими, раз по другому не может.

— Не выйдет.

— Почему? Что тебе мешает?

— Ты, — он смотрел мне прямо в глаза.

— Ты что, ревнуешь? — я была потрясена до глубины души.

— Не знаю, это ново для меня. Ты вся пропахла им, что мешает мыслить трезво.

— Тогда почему ты не поцеловал меня там, в саду? Почему оттолкнул на выпускном, когда я чуть ли не запрыгивала на тебя?

— Я держал дистанцию. Поверь, так было нужно.

— Не хотел привязаться к еде? Ждал, когда во мне проклюнется дар Странника? Не гоже кушать ягодку зеленой — подожду, когда созреет.

— Не скрою, таковы были мои планы, но потом они изменились.

— С чего вдруг?

"Я покажу", — его мысленный голос ворвался в мое сознание.

Меня закружил водоворот его чувств, острых, ярких, глубоких. Безграничная забота. Стремление защитить любой ценой от всех и вся, даже от себя, если потребуется. Уважение, глубокое. Дружба, крепкая и нерушимая. Желание, подобное откровенной жажде, которую он подавлял стальной волей, ибо, страх потери был слишком велик. Собственничество хищника, загнанное в клетку цивилизованности, где уже томилась ревность, укрощенная, придушенная, но живая. Любовь куда более сильная, чем дано испытать людям. Мне вдруг стало понятно, почему даркосы прячут свои чувства под льдами безразличия. Это их ахиллесова пята, слабое звено, точка уязвимости.