Карина Демина - Невеста

Эйо вздохнула и прижалась щекой к раскрытой ладони. Пальцы она разгибала силой.

— Ты жив. И я. И остальные тоже... и жить будем. Я уеду в Эртейн, а ты останешься здесь. Будешь возвращаться, хорошо бы каждый день, но как получится. Хотя скоро зима и ночи будут долгими. Я буду ждать тебя каждый вечер. И буду злиться, когда ты не приходишь. Скучать. Письма писать... и ты тоже однажды напишешь брату.

...с ним получилось попрощаться, но как-то так, что осталась заноза под сердцем.

— Сначала просто письмо. Ничего важного, расскажешь, как тут обустроился... или спросишь про то, как он справляется. А он ответит. И когда-нибудь вы снова научитесь доверять друг другу.

Возможно.

— Ты же все равно любишь его. А он — тебя. Можешь ворчать, сколько хочешь, но это правда. И не вздыхай, я точно знаю.

Знает, радость зеленоглазая.

— А по весне тебе надоест мотаться, и ты построишь дом. Небольшой, для двоих... и вереск зацветет. Ты говорил, что здесь много вереска...

Он и вправду расцвел по весне, упав на склоны гор бело-лиловым покрывалом. Солнце раскалило камень и землю, и медвяный аромат вскружил голову.

Мне хотелось петь и кричать.

И еще сделать какую-нибудь глупость.

Например, упасть навзничь и лежать, глядя в небо. О да, я знаю, что леди не бегают по вересковым пустошам, и не визжат, что оглашенные, и от мужей законных не отбиваются.

...правда, от него отобьешься.

Падает рядом, отфыркивается и взгляд такой укоризненный, что того и гляди совесть проснется.

Только Оден на мою совесть рассчитывать не привык. И перехватив меня лапой, подкатывает ближе к себе, сует нос в ухо и дышит шумно. А вроде бы взрослый, солидный... щекотно, между прочим.

И будут ведь говорить, что это я на него дурно влияю.

Заваливаясь на бок, я пытаюсь оттолкнуть его лапой, но попадаю в пасть. Оден нежно прикусывает подушечки. Полнейшее безумие, но мне хорошо...

...осень осталась позади.

Эртейн, небольшой некогда городок, стремительно разраставшийся. Здесь дощатые хибары липли к старым дома, что кирпичным, что деревянным, но одинаково солидным, при неизменных колоннах, лестницах и мраморных вазах, в которых скапливалась вода. Мощеные камнем улицы зарастали грязью, а дождь лишь размывал зыбкие грани условностей.

Я не хотела оставаться.

А Оден не хотел оставлять меня, но водил по дому, прислушиваясь к старческому его кряхтению. Прежние хозяева не слишком-то хорошо о нем заботились. И паркет из светлого бука потемнел, зарос грязью, а кое-где вздулся горбами. Двери скрипели. И стекла были мутны. На древней ванне шрамом выделялась кое-как заделанная трещина. И бронза кранов позеленела.

— Вряд ли так просто найти подходящий дом, — я обняла помрачневшего мужа. — И этот неплох. Надо просто им заняться.

Эту ночь мы провели вдвоем.

И следующую тоже...

Но ему все равно пришлось уйти.

Гримхольд. Перевал. Мосты и опоры. Дорога, которой пока не было. Мертвая крепость. Город. Контрабандисты. Отступники. Дезертиры.

Воры.

Убийцы.

Золотоискатели — кто-то пустил слух, что с Оденом в горы пришли золотые жилы, и по первым морозам к Перевалу потянулись безумцы, одержимые желанием разбогатеть.

Оден говорил о них с раздражением. Он возвращался, когда мог, почти всегда уставшим, часто — злым, иногда — задумчивым и способным лишь на то, чтобы добраться до кровати. Он просил посидеть рядом, и я садилась, рассказывая о мелких сплетнях мелкого же городка...

Да, меня приняли.

С недоверием. С опаской. С настороженной завистью, сквозь которую сквозило ожидание: когда же мой бедный супруг поймет, какую совершил ошибку.

А он не понимал.

Упрямый.

...зима пришла с первым снегопадом, который длился трое суток.

Дорогу завалило.

И Эртейн замер, полусонный, ленивый, согретый каминами да очагами.

Зима — время долгих вечеров. И сплетен, уже утративших прежнюю остроту.

Посиделок за чаем и рукоделием.

Лавин.

И взрыва, эхо которого долетело до нас.

Ожидания, затянувшегося на полторы недели. Я порывалась сбежать. И останавливала себя, уговаривая, что там, на Перевале, стану лишь помехой. Что Оден занят.

Он вернется.

Или отправит записку. Даст знать, что с ним все в порядке... и не только с ним. Горе и страх объединяют. И дни сменялись днями. Моей выдержки хватило на семьдесят два часа, а потом я приказала седлать лошадей. Вот только дорога оказалась перекрыта. Нас не пустили дальше блок-поста.

Приказ.

...когда Оден все-таки появился, я запустила в него фарфоровой супницей. И разревелась.

Всхлипывала долго. Со слезами уходила боль.

А немота оставалась.

Оден пытался успокоить, говорил что-то, целовал, гладил, а я только головой мотала и цеплялась за него, но тут же отталкивала.

— Ты... — от него пахло застарелым едким потом и пылью, и кровью, и металлом. — Еще раз... так... сбегу.

— Не позволю.

— Я... с тобой отправлюсь. В гостиницу...

— Гостиницы больше нет, Эйо.

Взрыв. Рухнувшая опора. И оползень, который накрыл половину небольшого городка. Жертвы и похороны. Чернота траурных нарядов и белые саваны у разверстых могил.

Руки Одена, что сжимают мои плечи так, словно он опасается, что я уйду следом.

И я наклоняю голову, прижимаюсь к ладони щекой.

...завалы расчищали долго. И городок сам собой отступил от коварного склона. Я знаю, что его перестраивали, теперь уже по плану. Крепили скалы, выводили по граниту сеть живого железа. Трое суток без сна, почти на пределе. И Оден, добравшись домой, свалился на диване в гостиной и заявил, что будет спать.

Слово сдержал.

Я только утром смогла уговорить его перебраться в спальню, и то пообещав, что буду рядом.

Была.

Дни ко дням, разноцветные бусины на нити времени. И каждая что-то да несет...

...и время зимы иссякло.

Весна пришла с солнцем и ветром, с подводами, потянувшимися к Перевалу и приемом в городской Ратуше. Кто знал, что Оден умеет ревновать.

Люто.

До вздыбленной гривы, продравшей мундир, до оскала, до потемневших глаз и потери речи.

Был ли повод?

Был танец с незнакомым, но чрезмерно любезным офицером, вероятно из новых, ищущих приключений.

...и настойчивое желание его продолжить знакомство.

...и чужой запах на моих перчатках.

...и двусмысленная шутка майора, что за красивой женой особый присмотр нужен.

Про шутку и запах я выяснила позже, а в тот миг поняла, что Оден готов убить. И взяв за руку, увела. Уже в карете, позволив содрать эти треклятые перчатки, сказала: