Эхо Антеора - Рейне Харо

У нее заняло немало времени, чтобы в ярком свете вглядеться в призрачные черты химер и отыскать среди них нужную – все монстры выглядели абсолютно идентично и отличались лишь цветом глаз. Разглядев во взоре одной из них ту же безграничную синеву, что и раскинулась вокруг, Лу внутренне возликовала и, кружа поблизости, принялась увещевать:

– Хартис! Я знаю, что ты там! Услышь меня!

Да, химеры были лишены эмоций, будучи фактически механизмами; но можно ли было назвать эти механизмы совсем бездушными, если за появлением каждого из них стояла человеческая душа? Химера, вокруг которой парила Лу, была создана из души ее любимого человека, и орфа искренне верила, что сможет достучаться до нее.

– Хартис, прошу, услышь. Я знаю, что твоя душа сильнее других. Ты участвовал в Битве аватаров и научился отделять ее от тела. Она стала осознанной и очень могучей. И я знаю, где-то там, под этими перьями, она слышит, понимает, чувствует меня.

Химера продолжала целенаправленно лететь вперед, не обращая на нее внимания и изредка разражаясь мерным стрекотом.

– А помнишь, как мы встретились? – не сдавалась Лу. – Я правда думала, что умру в тот день. Мне было так плохо… Но когда тебя увидела, такого загадочного и страшного, в том мрачном синем одеянии, у меня проскочила мыслишка, что лучше уж остаться в колодках, ха-ха… Помню, как ждала, что ты станешь хлестать меня, а вместо этого ты обработал мои раны. Наутро ты дал мне зефир и пастилу, а я боялась их есть – думала, что они отравлены… Но потом все же не удержалась и слопала, а ты – вот вздор! – взял и похвалил меня за это, и даже погладил по голове. Я тогда еще подумала, что ты сумасшедший, честное слово… Помню, как ты учил меня буквам и цифрам, а я бурчала, что уж лучше конюшни драить. Как мы пили чай по вечерам, а я сидела с постной миной, потому что ты вечно нес какую-то околесицу, но на самом деле мне так нравилось ее слушать! И я полюбила эту околесицу, твой голос и твою улыбку, всего тебя, даже твою дурацкую неопрятную бороду полюбила, и совсем не знала, что мне делать с этим – иногда казалось, что я умру, так невмоготу было сдерживаться. Но потом пошел дождь, ты раскинул свои камни и поцеловал меня… Помнишь ту ночь? И ты рассказал мне об этом мире, о шести народах и об ангелах, а я все лежала и думала: как же ты все это так странно выдумал?.. Могла ли я знать тогда, тогда…

Захлебываясь слезами, она продолжала говорить, воскрешая в памяти каждый день, каждое событие, которое связывало их… Но химера не реагировала. Сильное желание помогло Лу защитить свой разум от разрушения во время меморума; почему же теперь оно не работало? Неужели она желала спасти Хартиса недостаточно сильно?

Прогоняя через себя эфир, она пыталась думать о разных вещах, придавать ему разные формы и направляла на химеру. Но та оставалась глуха к этому. Лу могла вздымать волны в океане, рассеивать облака благодаря незримой силе; но на химеру она не влияла, как будто монстр был просто мороком, миражом, игрой света.

Неужели и правда придется сдаться?

Лу знала, что Джупитер не обманывал и вправду все это время искал другие пути. Но если даже он, со всеми его знаниями, не видел иного способа, кроме закрытия трансмоста… то может, его и не было? Может, мессер прав и Лу просто упрямая ослица, которая не способна принять ответственное решение?

Ведь если Игла не остановится, Хартис все равно умрет. Но вместе с ним умрут и многие другие.

«Всем, кто в нужде, ты протяни руки свои», – говорилось в песне Роканы. Мать верила в Лу. Верила, что та сможет помочь людям. Знала ли она, что однажды ее дочь окажется перед выбором, когда на одной чаше весов будет ее любимый человек, а на другой – иные невинные жизни?

Джупитер прав. Он ученый, и он прав. Лу почерпнула все его знания и, хотя не могла в полной мере осознать их, смутно понимала и сама, что другого выхода нет.

Продолжая лететь рядом с призрачными телами химер вся в слезах, Лу и не заметила, как дрожащим голосом напевает припев маминой песни, через слово прерываясь судорожными всхлипами.

И помни, Онде-Орфа дочь, хранить мечты поклялись мы…

Всем, кто в нужде, ты протяни

Руки свои…

Она открыла глаза, чтобы проститься с той, кто когда-то была душой ее возлюбленного… И вдруг увидела, что химера с ультрамариновами глазами и еще несколько других повернули к ней головы.

От удивления она замерла в воздухе, невольно позволяя клину монстров вырваться вперед. Все химеры вновь повернулись в направлении далекой цели, к которой держали курс. Но Лу была уверена, что ей не померещилось. Они вняли ей, они услышали ее пение.

Тяжело сглотнув, чтобы прогнать спазмы от рыданий, она нагнала группу и затянула, уже громче:

В кромешной тьме свой облик скрой. Молю тебя.

Окутай тайной пеленой. Молю тебя.

Пусть спрячешь свет на много лет, настанет час, судьбы дитя,

Отыщешь путь назад домой. Молю тебя,

Всем бедам ты выживи вопреки…

Теперь уже все монстры, хотя и продолжали лететь вперед с прежней скоростью, повернули к ней головы. И тогда Лу, объятая прожигающим до нутра волнением, осознала, что имелось то, чему Джупитер, при всей его мудрости, не мог никого научить.

Искусству.

Презираемый сородичами за неспособность к искусству, он сознательно отвергал его всю свою жизнь и был убежден, что созидание, которым орфы упивались целыми днями, – лишь пустопорожняя возня. Со временем он научился любить музыку и театр, но относился к ним со снисхождением – как к развлечению, не более. Нет, он не отрицал влияния творчества на трансцендентность, но считал, что это влияние может быть – и должно быть – изучено и структурировано, прежде чем себя оправдать.

Между тем у веры ангелов в силу созидания имелись веские основания, ведь еще до развития наук, без расчетов и исследований они смогли сотворить с ее помощью невероятное по своему могуществу волшебство – акт Сотворения, распространив Гармонию на весь эфирный спектр. И Лу поняла, что первичный эфир, придававший химерам призрачный облик, и был