Развод. Вернуть графиню (СИ) - Северина Агата

Несмотря на слои роскошной одежды она казалась себе обнаженной рядом ним.

— Лорд Одли…

— Малкольм.

Она нервно сглотнула.

— Малкольм, я… Мне следует вернуться, пока мои сестры не начали волноваться.

Он приподнял бровь.

— Вот как?

Его губы были в опасной близости от ее, а дыхание пахло мятой и легким намеком на бренди.

— Тогда, возможно, нам стоит дать вашим сестрам повод для беспокойства.

Это не был первый поцелуй Мюриэль, но он определенно оказался лучшим.

Когда их губы встретились, она вспыхнула от тысячи эмоции, которые не могла различить. Возмущение? Возможно. Ведь это наглость с его стороны, поистине варварская смелость!

Высокомерие? Вероятно. Да кто он такой, чтобы решать за нее! Он же даже не спрашивал…

Желание? Похоть? Страсть.

Ей следовало его оттолкнуть, но она разомкнула губы и позволила Малкольму углубить поцелуй. А он обнял ее за талию и притянул к себе, будто желая стать ее частью.

Стало жарко, еще жарче, но Мюриэль больше не хотелось прохлады — она была счастлива принять этот жар. Малкольм прижал ее к стене и оторвался от губ, но лишь для того, чтобы потянуться к шее.

Мюриэль позволила и это, склонив голову на бок. Ее идеальная прическа, на которую бедной горничной потребовалось три часа, терлась о грубый камень. Несколько шпилек вылетели на пол, но ей было решительно наплевать.

Каждая ее мысль, каждый вздох, всё оказалось поглощено движениями его губ. Пытался ли он совратить ее? О да, он определенно пытался. Но, как он верно отметил ранее, их желания совпадали.

Когда Малкольм вернулся к ее губам, ее сердце колотилось так бешено, что крики из зала не сразу проникли в ее сознание. Но когда они всё-таки достигли ее ушей, страх пронзил ее изнутри.

— Что там случилось?

Люди кричали и возмущались так, будто кто-то решил справить нужду прямо в чашу для пунша, не меньше.

Малкольм тут же прервался, прислушиваясь. Его щеки раскраснелись, глаза блести, а дыхание стало тяжелым, как морской туман.

— Кажется, безумие готово выплеснуться наружу, — пробормотал он, нахмурившись.

И он оказался прав. Двери скрипнули, словно готовясь выпустить на террасу демонов из другого мира.

Малкольм оставил ей еще один быстрый поцелуй и растворился в тенях, откуда недавно пришел. Мюриэль поспешно поправила лиф, разгладила юбки и приложила усилия, чтобы поправить ущерб, нанесенный прическе. Всё произошло в считанные секунды, прежде чем она вернула себе улыбку, прочно застывшую на покрасневшей лице, и приготовилась войти в зал.

Сначала ей хотелось выяснить, что за крики прервали их с Малкольмом. А потом подойти к отцу и сообщить ему радостную весть — кажется, самая младшая из его дочерей выбрала себе мужа.

Декабрь 1817 года, два года спустя.

Поместье графа Кендала

Мюриэль спускалась вниз, ёжась от холодного декабрьского воздуха, и отчаянно желала одеться во что-то потеплее, чем зеленое муслиновое платье и легкий спенсер под цвет. Она бросила умоляющий взгляд на горничную, ожидавшую ее у подножия лестницы.

Девушка тут же поняла, чего хочет ее госпожа, и поспешила в соседнюю комнату, чтобы вернуться оттуда с меховой накидкой.

— Спасибо, — пробормотала Мюриэль, накинув тяжелую одежду на дрожащие плечи. — В доме так холодно… Еще не развели огонь?

— Пока нет, миледи, но лакеи уже рубят еще одно дерево.

Сама горничная, которую звали Кэти, была одета по погоде и не выглядела такой же продрогшей, как ее госпожа. Однако это не мешало ей сочувственно качать головой, пока Мюриэль дышала на свои окоченевшие пальцы.

— Зима выдалась холодной, миледи… — выдавила Кэти так жалобно, будто это была ее вина.

— Да, — кивнула Мюриэль, и ей потребовались усилия, чтобы слабо улыбнуться. — Да, в этом году особенно холодно.

Особенно холодно и особенно в этом доме.

Кэти махнула рукой в сторону.

— Утренняя газета и чай с лимоном ждут вас в синей гостиной, миледи. Могу ли что-нибудь еще для вас сделать?

— Принести еще одну накидку, пожалуйста…

Мюриэль колебалась. Ее взгляд метнулся к закрытой двери на другой стороне холла.

— А… эм… А мой муж уже проснулся?

Было странно задавать этот вопрос служанке. Еще более странно, что у Кэти был ответ, а у Мюриэль нет.

— Милорда Кендала здесь нет, госпожа. Он уехал в Лондон вчера поздно вечером… — лицо горничной вдруг стало испуганным, а ее глаза расширились. — П-простите, миледи, я думала, вы знаете…

— О, ну что ты, не за что извиняться.

Мюриэль приказала себе натянуть и задержать улыбку, ведь если улыбка сомнется, то и она тоже.

— Я… я знала, что он уедет, просто забыла. Синяя гостиная, говоришь?

— Да, миледи.

Тусклый зимний свет струился в комнату, когда Мюриэль расположилась у столика в гостиной и потянулась за чашкой чая. Первый глоток она сделала осторожно — у Кэти была привычка слишком долго кипятить чайник. Но в этот раз напиток оказался идеальной температуры, и Мюриэль чуть не расплакалась от облегчения, когда ее нутро начало согреваться.

За почти двадцать один год жизни она не могла припомнить ни одной такой холодной зимы. Земля покрылась толстым слоем снега за считанные дни, небо стало свинцовым, и даже сам воздух казался острым на вкус.

А Мюриэль казалась себе такой же ледяной, как сосульки, свисающие с крыши.

Сделав еще глоток чая, она развернула газету и открыла ее на третьей странице — на колонке светской хроники. Балы, театральные постановки, благотворительные обеда, свадьба ее старшей сестры…

Когда-то Мюриэль мечтала стать частью того блистательного лондонского мира. Наивно полагала, что, выйдя замуж за одного из самых завидных женихов Британии, ее ждет насыщенная, сверкающая жизнь.

Но реальность оказалась жестока, и теперь она была не более, чем наблюдательницей. Скучной и уставшей. Всегда очень уставшей.

Прошло два года с их первого поцелуя. Почти год со свадьбы. Полгода с тех пор, как отец Малкольма умер, а сам он стал графом. И ничего из этого не радовало Мюриэль.

Какой толк в красавце-муже, когда он с тобой не разговаривает? А этот проклятый титул и вовсе стал ярмом на ее шее.

Прилив раздражения поднялся в ней, угрожая наводнением. Даже сейчас, когда вот-вот наступит Рождество, ее муж мчится в Лондон, чтобы сделать черт знает что Бог знает с кем.

Она предполагала, что у него там любовница. В конце концов, все приличные джентльмены держат любовниц именно в Лондоне.

Ну, надо отдать Малкольму должное — он хотя бы имел совесть делать всё тайно, ведь имя Мюриэль всё еще не полощут в той самой газете, которую она держала в руке. Небольшая милость, но не способная уменьшить боль в ее груди.

Боль, причиненную человеком, который обещал подарить ей весь мир… а потом оставил ее жить в нем одну.

Кэти зашла в гостиную с тарелкой в руках.

— Спасибо, — пробормотала Мюриэль.

— Сейчас вернусь с накидкой, госпожа.

Когда служанка ушла, она вяло потыкала приборами в яйца и толстый кусок бекона, откусив один-единственный кусочек от своего унылого завтрака.

Аппетит покинул ее так же, как Малкольм. Когда сестры в последний раз ее видели, то наперебой причитали, как же сильно она похудела. Не то чтобы ей было до этого дело теперь… Всё, что ее беспокоило — придется снова ушивать платья, чтобы они не свисали с ее и без того стройной фигуры.

Чтобы заглушить хотя бы часть своих тягостных мыслей, она снова устремила взгляд в газету. А там, — сразу после абзаца, посвященного скандальному браку ее старшей сестры с виконтом Рочфордом, — перемывали кости не кому-нибудь, а принцу-регенту.

«…Его Высочество снова высказал желание аннулировать брак с принцессой Каролиной! Он называл этот союз величайшей ошибкой…»

Как забавно, что у Мюриэль есть что-то общее с самим принцем-регентом.

Ошибка — вот чем был ее брак. Всего лишь глупая ошибка, порожденная юностью, страстью и одним несчастным поцелуем, украденным в тени.