Измена. Побег от истинного - Мария Минц

В замке воцарилась тишина. Слуги неслышно расползлись по своим комнатам, и только мерное тиканье огромных часов в холле нарушало её. Я сидела с книгой в кресле у камина, напряжённо прислушиваясь к каждому шороху. Читать даже не пыталась: буквы скакали перед глазами, а сердце сжималось от страха. Сама мысль о том, чтобы поговорить с мужем по душам, внушала мне дикий ужас. Каждый раз, когда я думала об этом, тут же представляла его бесстрастные тёмно-синие глаза, сузившиеся от неудовольствия, и слышала низкий голос, холодно цедивший: “Не обременяй меня своими глупостями, Ариадна!”

Наконец с улицы донеслось цоканье копыт и шуршание колёс по брусчатке. Рен вернулся.

По коже маршем прогулялся целый полк мурашек. Я сглотнула. Поднялась, отбросила опостылевшую книгу и на плохо гнущихся ногах вышла в холл. Там уже стоял Рен, расстегивающий форменную тёмно-синюю мантию с гвардейским гербом — золотым драконом, вставшим на дыбы. Что-то показалось мне неправильным, но что именно, сказать не могла.

Я невольно залюбовалась статной фигурой мужа и его волосами, алой волной спадающими на широкие плечи, но тут же одёрнула себя. Соберись! Вспомни, что хотела сделать!

Рен заметил меня, стоящую в дверях гостиной, и холодно спросил:

— Почему ты не спишь, Ариадна?

От его звучного низкого голоса у меня подкосились колени, но я собрала волю в кулак и пролепетала:

— Я беспокоюсь, Рен. В последнее время ты всё чаще задерживаешься допоздна, а меня совсем перестал замечать. Если что-то случилось, скажи, я переживаю…

Широкая ладонь мужа рассекла воздух, приказывая мне умолкнуть. Я поперхнулась словами. Лицо Рена потемнело не то от раздражения, не то от гнева.

— Скажи мне, Ариадна, — протянул он, склонив голову набок, — почему ты вообразила, что я должен отчитываться перед тобой?

Я поражённо уставилась на него. Таким тоном он разговаривал со мной впервые. Всегда был отстранённым, словно погруженным в себя, но никогда в его голосе не звучала такая неприкрытая ненависть. Я вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Я же просто задала невинный вопрос, Рен, — взмолилась я, — думаю, что, как твоя жена и истинная, имею на это право…

Рен раздражённо дёрнул плечом, будто сгоняя назойливую муху. Я вздрогнула.

— Не люблю, когда посторонние лезут не в своё дело! — ледяным голосом отрезал он, — если произойдёт что-то, о чём тебе следует знать, я сообщу.

— Посторонние… — беспомощным эхом повторила я, чувствуя, как сдавливает горло при звуках этого слова, — Рен, я в чём-то провинилась перед тобой? Почему ты стал таким холодным в последнее время?

Очевидный ответ повис между нами. Ребёнок. Рену был так нужен тот ребёнок. А я не смогла его выносить и родить.

В глазах мужа мелькнуло что-то нехорошее. Он тяжело посмотрел на меня и выплюнул:

— Задаёшь слишком много пустых вопросов, Ариадна. Надоела. Иди к себе. Я хочу отдохнуть!

И, демонстративно повернувшись ко мне спиной, одним движением скинул с плеч мантию. Сдёрнул с шеи красивый шёлковый платок изумрудного цвета. Я сглотнула, чувствуя, как ноги приросли к полу.

Теперь до меня дошло, что в облике Рена мне показалось неправильным. Платок. Такого платка у мужа не было. Откуда он у него?

* * *

Я кое-как добралась до своей спальни и трясущимися руками открыла дверь. Меня раздирали самые противоречивые мысли и догадки. Что случилось с Реном? Они раньше не отличался особой эмоциональностью, но такая явная враждебность с его стороны пугала до трясучки. Напрямую спрашивать я уже не решусь, надо найти другой способ.

От окна донёсся тихий стук, заставивший меня подскочить. За стеклом мерцал Вестник. Недоумевая, я приоткрыла створку, и мне в ладони упал тёплый пульсирующий ярко-белый шарик. Коснувшись кожи, он вспыхнул, и мне в руки упало письмо. Я немедленно развернула его, впилась глазами в текст. Ужасное предчувствие вспыхнуло с утроенной силой.

Письмо было предельно лаконичным.

«Ариадна, прости! Я долго молчала, но больше не могу. Ты обязана знать всю правду о своём муже!»

Стоило мне дочитать эти строки, как бумага вспыхнула в руках. Взвизгнув, я отбросила её. Упав на подоконник, письмо скорчилось, объятое языками пламени, которые сгустились и приняли форму миниатюрной женской фигуры. Она повернула ко мне голову и сказала:

— Привет, Ри.

— Марика… — прошептала я. В извивающихся столбиках огня не было видно лица, но голос я узнала моментально. Марика Ковач, моя лучшая подруга со времен учёбы в Академии Чернолесья. В другое время я бы забросала её расспросами о жизни и новостях, но сейчас меня интересовало только одно.

— Я прочитала письмо, Мари, — взволнованно сказала я, — что это всё значит? Что с моим мужем?!

Фигура подруги шевельнулась, будто она попыталась заглянуть мне за спину.

— Ты одна? — её голос прошелестел, как опавшие листья, разносимые ветром. Эмоций было не различить. Я на всякий случай обернулась. Спальня пустовала, из коридора не доносилось ни звука.

— Ри… — чувствовалось, что подруга с трудом подбирает слова, — ты должна знать. Рен тебе изменяет.

— Что?!

Я задохнулась, не веря своим ушам.

— Если это шутка, — дрожащим голосом сказала я, — то очень неудачная!

— Это не шутка! Я что, по-твоему, сбрендила, чтобы так шутить?! — вдруг яростно выкрикнула Мари и лихорадочно затараторила, выплёскивая на меня омерзительные помои подробностей.

— Около пары месяцев назад Рейнольд взял в свой ближний круг ещё одного человека. Это Фелиция Батори, ведьма из Дахемского Ковена. Её взяли для усиления магической поддержки гвардии. А уже через месяц я случайно столкнулась с ними обоими на главной площади Денбецерра. Эта стерва хохотала и прижималась к Рейнольду, а твой муж…

Марика прерывисто вздохнула.

— Он обнимал её за плечи. Меня он тогда не заметил. Я проследила за ними, и увидела, как, дойдя до гвардейского штаба, Рейнольдс перекинулся в дракона, а эта… ведьма забралась прямо ему на спину, и они куда-то улетели.

Я слушала её, чувствуя, как в висках заломило, а пальцы — похолодели. Рейнольд никого не пускал на свою спину в облике дракона. Никогда. Только меня.

«Запомни, Ариадна, — прозвучал в ушах его голос, — ни один дракон в здравом уме не позволит никому оседлать себя. Только истинным допускается делать то, чего простые смертные лишены».

— Я уверена, это просто ошибка! — запальчиво перебила я её, хотя сердце раздирала в клочья целая стая диких кошек, — уверена, они просто куда-то торопились,