Кино, масоны и любовь (СИ) - Чайка Лариса

Спрятаться в родном мире мне было негде, рано или поздно меня все равно бы нашли, а значит, моя смерть была предопределена.

И Магда, и Ваймер в один голос уговаривали меня принять новую судьбу, новую жизнь в новом мире. Не скажу, что я долго сопротивлялась. В то время все мои чувства были притуплены, мне было решительно все равно, поэтому я согласилась.

Снарядив меня сотней советов, наш старый егерь достал из своего тайника амулет перехода, и, надев мне его на шею, снабдил инструкциями, как им пользоваться. Я выполнила все в точности и оказалась здесь, у Хельги.

С этого момента прошло уже шесть лет.

***

Подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в отражение.

Милая блондинка с абсолютно черными глазами.

Сейчас черные? Значит, мне грустно. У меня самое обычное лицо, но все без исключения кинокритики называли его прекрасным, а дело было в изменяющемся цвете моих глаз.

Когда мне было хорошо и весело, они сияли голубизной. В минуты сексуальных утех мои глаза дарили свежую майскую зелень. Ну, а когда мне было грустно, или что-то меня не устраивало, они мгновенно чернели.

В наш век новейших технологий это, впрочем, никого не удивляло. «Линзы», — с апломбом знатоков говорили мои знакомые и приятели.

Только Стефан знал о моем маленьком секрете и нещадно использовал это в крупных планах. Впрочем, «наш звездный режиссер» этим интересным фактом моей внешности почему-то не заморачивался: есть и есть — главное, чтобы это было на пользу его «величайшим шедеврам».

Ни у одной знаменитой актрисы нашего времени не было столько крупных планов. Кинокритики писали по этому поводу огромные талмуды, зрителям нравилось, и наград у меня было не меньше, чем у нашего амбициозного режиссера.

Своими наградами я не хвасталась, пиара у меня и без этого было завались, а что толку? Снималась я исключительно в фильмах Стефана Голдена. А ему было решительно наплевать на мои награды, общался он со мной на том же уровне, что и в первом нашем фильме.

Любые попытки нанять меня сторонними режиссерами Стеф решительно пресекал, караулил меня как цепной пес, курировал все мои открытые выступления перед публикой. Угрожал, ныл, просил, шантажировал…

Короче — работодатель, любовник и цепной пес в одном лице.

Перебирая в уме реплики моей героини, я думала, чем же мне удивить наше «светило»? На ум, впрочем, ничего не шло. Я зверски устала, была голодна и раздражена, поэтому, так и не придумав ничего подходящего, сняла шаль, позвала Нику, моего гримера и попросила ее поправить грим.

Люблю эту веселую девчушку. Я сама ее нашла в одном из периферийных театров, упросила Стефана взять ее в группу и ни капли об этом не жалею.

У Ники на иждивении большая семья — мать-инвалид и две несовершеннолетних сестренки. Девчушка большую часть своего гонорара отсылает им на жизнь, оставляя себе только необходимый минимум. Я потихоньку подкидываю ей «премиальные» и подарки, частенько зову с собой ужинать, и за последнее время, она хотя бы перестала выглядеть вечно голодным воробушком, что радует меня безмерно.

Быстро приведя свое лицо в порядок, я вернулась на съемочную площадку.

А на площадке уже царила идиллия. Стефан благодушно переговаривался с оператором Алеком, осветители выставляли свет с другой стороны, наша голубая звезда Ливси, спокойненько сидя в шезлонге, попивал кофе, кофеек, кофеюшечку…

И только я была не при делах.

— Ты решил изменить направление света? — Обратилась я к режиссеру.

— Да, мы с Алеком посовещались и решили снять эту сцену чуть сверху. Габи, любовь моя, — пропел паршивец, — почаще поднимай свои хорошенькие глазки наверх. Ливси, — он подбежал к Рену, — мы сейчас будем снимать сверху, будешь откидывать волосы своим коронным жестом, ты знаешь как. У тебя шикарные волосы, малыш, так и сверкают на свету. Я думаю, что все девчонки будут визжать от восторга на премьере.

Ливси польщено зарделся и продемонстрировал всем свой коронный жест.

Все в киношном мире знали эту его маленькую слабость. Он выкидывал сотни тысяч на дорогущие шампуни, маски, притирки, уколы красоты и средства по уходу за волосами, и его старания стоили всех баснословных трат.

Волосы у звезды были натурально — пепельными, блестящими и искрящимися. Они лежали на плечах непередаваемой волной. Стоило актеру тряхнуть ими, и создавался волнующий всполох, который не успокаивался сразу, а продолжал колыхаться еще несколько минут.

«Давно бы так, идиот, — прошептала я про себя. — Мои глаза и волосы Ливси — уже половина успеха. Еще бы слова не забыть из этого сентиментального бреда. Помоги нам, светлый господи, снять все с одного дубля!».

— Давайте начинать, — Ливси деловито закивал головой. — Раньше начнем — раньше закончим.

— Кто бы против, только не я, — вторила я своему партнеру.

— Ну, с богом, ребята, — вступил в трио наш «гений».

Миленько! Все спустили пары и были настроены на самый благодушный лад.

Мы с партнером заняли свои места. Я чуть распахнула пеньюар, скрестив ноги на короткой кушетке, Ливси опустился передо мной на одно колено и взял мои руки в свои.

— Приготовились! Мотор! Сцена восемь, дубль тринадцать. Начали. Камера.

— О, Эстель, вы все, что есть у меня в этой жизни, — начал с придыханием Ливси. — Я отвергнут всеми из-за моей любви к вам. Но мне не нужен никто в этом мире. Только вы, моя звезда, моя любовь, моя судьба. Мне хорошо только рядом с вами. В ваших объятиях я хочу провести всю свою оставшуюся жизнь.

Кто писал этот текст? Какое убожество! Странно, что наш «гений» пропустил эту бредятину.

Вот, что играть приходится. Да тут нужно хорошенько извернуться, чтобы сцена выглядела хотя бы не пошло и вульгарно.

Я чуть-чуть приподняла голову, неотрывно смотря в приподнятую камеру. Передо мною встала Хельга, ее добрые глаза, ее мягкие руки и такая надежная грудь. Я вздохнула с тоской, представила себе наши долгие прогулки по берегу моря, наши посиделки за чашкой ароматного чая с вишневым вареньем, долгие душевные разговоры. Хорошо-то как!

— Эдвард, — тихо, с тоской по моим видениям, проговорила я. — Я хочу вас полюбить, хочу, но….

Я замолчала.

Новые картинки поплыли по волнам моей памяти: перед моим мысленным взором встал тот день, который разделил мою жизнь на «до» и «после». Непроизвольно вздохнув, я высвободила свои руки из захвата, и запустила пальцы в роскошные волосы моего партнера. Оттянула их назад, его голова запрокинулась.

Я опять подняла свое лицо к высокой камере, мои глаза увлажнились, руки перебирали богатство Ливси, я закрыла глаза на несколько мгновений, глубоко вздохнула и, наклонившись к герою, запечатлела легкий и невесомый поцелуй у него на виске.

— Я не могу вас обречь на одиночество. Вы прекрасный и самоотверженный человек. Но, ради всего святого, помиритесь со своими родными, оставьте меня, забудьте. Так будет лучше для нас обоих.

Я отпустила пепельное сокровище Ливси и принялась раскачиваться из стороны в сторону, поднося руки к вискам. Мой партнер, наконец, продемонстрировал свой коронный жест с потряхиванием головы.

Один раз, другой.

Его волосы устроили какую-то вакханалию. Он схватил меня за плечи, с силой встряхнул, не забывая дергать своей гривой.

— Нет, дорогая. Мне никто, кроме вас не нужен.

А, вот оно! Есть! Я почувствовала ее- мою долгожданную слезу!

И уже спокойно и безмятежно подняв голову к камере, я позволила ей скатиться из моих глаз.

— Снято, — закричал Стефан. — Ну, вот, давно бы так. Габи — ты необыкновенная актриса. Умница, детка!

— А я, а я, Стефан? — засуетился Ливси.

— А ты, мой дорогой голубой друг, уверен, получишь за эту роль высшую награду. Все видели? — развернулся Стефан к съемочной группе. — Здесь и сейчас родился шедевр.

Все дружно зааплодировали.

***

Пятнадцать минут первого. Уже переодевшись, я сидела в своем любимом кресле и ждала Стефана, чтобы поехать домой. Меня смаривала дремота, но я держалась, мужественно подавляя зевки.