Повесть о том, как я за счастьем ходила - Юлия Воронцова

А в это самое злополучное время в богатых апартаментах расставлялась первая шахматная партия.

— На что играем? — Спросил благочинный старикашка своего незадачливого соседа.

— А на что бы ты хотел, Случай Иванович? — Уточнил Лихое Приключение.

— Да, я бы на что-нибудь молодое и веселенькое. Марью-Маревну что ли попросить, мудрено и престижно?

— Мелковато копаешь, Случай Иванович, — незлобно возразил Лихое Приключение, — Иванушек непоседлевых или на крайний случай Блестинушек бы заказал. Вот бы они тебе трам-тарарам веселенький развели. А то все мудрено и благочинно.

— Так ведь их закажешь, а потом куда деть знать не будешь. Думать же надо, причем заранее! — Назидательно произнес старикашка.

Так, ведя незлобную перепалку, партнеры расставили фигуры и сделали по первому ходу.

— Марью-Маревну, так Марью-Маревну, а с рыжей-то, что делать будешь?

— В расход.

— А это как: на корм, на оплодотворение или в свой мир вернешь?

— Черт привел, пусть и выкручивается, а наше дело маленькое, за порядком следить.

— Ну-ну, — покачал головой Лихое Приключение, — гляди не просчитайся, рыжие они, это, неспокойные. А если это баба, да еще на выданье, то жди беды.

— Тьфу на тебя, — откликнулся старец и сделал очередной ход.

Следующие несколько минут партнеры играли молча, сосредоточенно разводя фигуры по доске. А подлунный мир безмятежно спал, окутанный негой в преддверии бури.

— Так рыжую на кон не ставишь? — Прищурился Лихое Приключение.

— Далась она тебе, право.

— Да, я на ней заработать хочу. Может у тебя старого какую послабинку отыграть. Вот, когда она тебя достанет, я её в земной мир по портальчику отправлю, а портальчик себе оставлю, авось сгодится.

— Да без проблем. По рукам.

И партнеры шумно схлестнули ладони.

А в поднебесной шквал прокатился, травку к земле приложил, вековые деревья в пояс согнул. Прокатился и опять тишина.

Лихое Приключение руку к доске поднес, фигурку передвинул и молвил вкрадчиво:

— Шах, Случай Иванович!

От неожиданности противник подпрыгнул, отваливаясь от доски.

А в поднебесной гром среди ясного неба громыхнул, молния сверкнула и опять тишина.

— Лихо ты, сосед, заворачиваешь, — и старик хлопнул в ладони, — А принеси-ка нам вкусно выпить и знатно закусить, — скомандовал он, появившемуся прислужнику. И, любуясь на доску, изрек: «Красивая комбинация!».

Между тем прислужник наполнил бокалы, и игроки пригубили нектар живительной влаги.

— Расторопно нападаешь.

— Так ведь у вас учусь, Случай Иванович.

И беседа как река потекла своим руслом.

* * *

А в поднебесной я проснулась в один миг, не то от грохота, не то от состояния внутренней тревоги разбудило. Утро раннее солнечное, но холодное. Ни ветерка, ни дуновеньица, ни птицы не поют, ни ветка не колыхнется. Все застыло в настораживающем молчании.

— Здравствуй, утро новое, день добрый, земля приютившая, и я любимая, — изрекла я, чтобы хоть как-то нарушить эту звенящую и пугающую тишину.

С ходу попыталась растолкать притулившегося рядом со мной черта. Свернувшись калачиком, он ни как не хотел просыпаться, хоть и подрагивал бархатным пятачком.

Облако же вообще расползлось и растеклось по траве, по кустам, по закоулочкам, явно изображая из себя утренний туман. Как его собрать и малость сгустить, а может даже и разбудить. Мозг мой как не напрягался умных мыслей не выдал. И пришлось мне новый день начинать в гордом одиночестве средь спящего царства. Поозиравшись по сторонам, я услышала невдалеке журчание веселого ручейка и поспешила к нему, вкушая непередаваемое удовольствие обмена живым словом.

— Привет, ручей! — Еще с пригорка пропела я, — какой ты прозрачный и говорливый.

— Буль-буль, — ответил ручей.

Я с наслаждением зачерпнула целую пригоршню холодной воды и с шумом опрокинула себе на лицо.

— Ух ты, какая холодная, б-р!

— Б-р-бр-р-бр!

Рассмеявшись, я начала умываться и приговаривать присказку: «Водица-водица, умой мое лицо, чтоб глазки горели, чтоб зубки блестели, чтоб коса хорошела, чтоб я молодела!»

— Шил-шил-шил, — заструилась вода.

Вот бы набрать этой студеной водицы, да плеснуть бы ее под бок черту, вот бы он детство вспомнил — материализовалась в мозгу шальная идея. Грея эту мысль, я начала оглядываться по сторонам. А ручей как подслушал меня, и чуть ниже по течению что-то дзинькнуло. Пригляделась — ручка, подбежала, схватила и чуть в воду не села. А ручей, гаденыш, как зажурчит, точно засмеялся заливисто. А я смотрю на предмет: котелок — не котелок, тарелка — не тарелка. В общем, сосуд в форме глубокой раковины с ручкой, с узорчиками чеканными и камешками разноцветными. Отродясь такого не видала, но красоту и оригинальность оценила.

Не замедлив реализовать свой злобненький план, шустренько зачерпнула из ручейка и поспешила к друзьям доставлять удовольствие раннего пробуждения.

Чеки взвился под самые небеса, вспоминая всех живых и мертвых, святых и не очень, в полном объеме вкушая всю прелесть столь оригинального пробуждения. Глядя на мою невинно улыбающуюся физиономию, он был готов рвать и метать. Но на будущее решил, что связываться с бабой, да еще с некоторой долей оригинальности, себе дороже станет.

А я, сделав свое доброе мокрое дело, с удовольствием наблюдала как краешек облака вытягивал из раковины остатки ручейковой воды. И некогда растекшаяся молочная масса начала колебаться, колыхаться, уплотняться и, наконец, собралась в милый шарик пару метров в диаметре. В центре проклюнулось рыльце, чуть выше — два глаза-плошки.

Чеки, уперевшись взглядом в столь оригинальный портрет, чертыхнулся и в сердцах брякнул:

— Сударыня, образ дамы с точеной фигуркой мраморного изваяния вам пошел бы больше к лицу, чем вид очумелого колобка, увидев которого и последнего аппетита лишишься.

Облако, немного обидевшись, фыркнуло на черта, обдав его с рог до копыт той самой студеной водой, которую старательно умыкнула из раковины.

Чеки, вконец промокший и расстроенный, чуть не плача, готов был уже нас бросить. Но тут я решила вмешаться и малость подправить ситуацию. Накинув на черта цветастую шалочку для сугрева, быстренько слетала к ручейку и притащила еще порцию водицы. Смастерила походный костерок, попросила чертика развести огонек, что он сделал между прочим одним щелчком своих модных копытц. Когда резвый огонек весело затрещал, и тепло заструилось по малость застывшим конечностям, а кипяточек согрел душу изнутри, у меня появился дурацкий вопрос:

— Облако, слушай, а как мы тебя звать будем? А то все облако, да облако…

Облако зло покосилось в мою сторону.

— Значит кликуху для меня смастерить хочешь?

— Да ты что, облачко? Да ты о чем подумало? Вот черт, — и я повернулась к черту, в полглаза подремывавшему у костра, — его Чеком зовут, а меня — Лией. Подумай сама, как из тысячи облаков