Лист на холсте, или Улиточьи рожки (СИ) - Кальк Салма

А потом прошло время, я пришёл как-то в больницу, а её нет. Я спросил — куда делась? А мне и рассказывают такую историю, что хоть верь, хоть нет. Видно, она по-настоящему была беременна, и упала в обморок прямо в чьей-то палате. Там же больница, сами понимаете, стали её обследовать, тут всё и вскрылось. И тут оказалось, что не такая уж она и сирота, а есть у неё бабушка, да не одна, а целых две, и меж собой они одинаковые. Я не понял, почему одинаковые, но сам я их никогда не видел, а рассказали мне так.

— Потому, что близнецы, — прошептала сквозь зубы Элоиза.

— В общем, какая-то одна из этих бабушек, оказывается, была врачом в этой самой больнице. Она и сама пришла, и вторую привела, и девку положили сохранять беременность. А потом и того хлеще — к ней туда пришёл какой-то ну очень богатый парень, сынок знатных родителей, и при всех просил стать его женой. И она долго ревела, а потом согласилась. Он счастливый был без памяти, просидел там с ней до ночи, а потом поехал домой и разбился на машине. А её на следующий день выписали, а ещё через день нашли дома мёртвой. Так что сама она померла, и ребёнок сам помер, а я никого не убивал. Больно надо!

Наступила тишина. Только Анджерри ворочался и фыркал на своём стуле.

— Господин Мариани, вам действительно нужен такой вот сотрудник? Слова «такой священник» будут звучать кощунством, согласитесь, — холодно сказал кардинал.

— Эээ… госпожа… де Шатийон? Скажите, а что ваша сестра делала в той больнице под странным именем? Если она, как и вы, родственница господину герцогу?

— Она пользовалась именем нашей покойной матери, и это было её право, — спокойно ответила Элоиза. — В официальных документах она называлась Леанорой де Шатийон. Бабушки, упоминаемые в рассказе — это наша с ней бабушка Илария и её сестра-близнец, Доната, врач-хирург. Доната всю жизнь проработала в той самой больнице. А то, как Нора жила… как хотела, так и жила. Неужели мне одной кажется, что это очень мерзкая история, и даже обычному человеку так вести себя не следует, не то, что священнику?

— Нет, госпожа де Шатийон, не вам одной, — Шарль сурово покачал головой.

А сидевший рядом Себастьен сжал ей руку.

— Скажите, госпожа де Шатийон, у вас есть доказательства вашего обвинения? — продолжал расспросы господин ди Мариано.

— Взгляните, — Элоиза взяла заранее заготовленный планшет и передала ему. — И можете полистать, их там несколько.

Она специально открыла его на их совместных фотографиях, которые сама отсканировала и загрузила. Там же были сканы некоторых его писем ей. Не зря, ох не зря Марго везла ей ящичек со старым хламом!

— А где оригиналы документов? — вкрадчиво спросил Мариано.

— Будут представлены, если в том возникнет нужда. А пока в надёжном месте. Нет, не во дворце, — тут можно слегка улыбнуться.

— Вы ведь понимаете — экспертиза, установление подлинности…

— А его рассказа вам недостаточно? — подняла бровь Элоиза. — Вот мы тут все сидим, он нам рассказывает, как будто о самых обычных вещах, о том, что переодевался в светскую одежду и ходил на свидания с девушкой, которая от него в итоге забеременела, а он, узнав об этом, отправил её куда глаза глядят. Ничего так, да? Нормально? Отличный сюжет, очень быстро наберет много просмотров.

— Элоиза, я думаю, что господин ди Мариано шокирован, — сказал кардинал. — Он подумает, осмыслит всё то, что здесь сегодня услышал, и примет правильное решение. А Винченцо мы пока передадим в руки службы безопасности, чтобы изолировать от внешнего мира. Пусть посидит и подумает о своей жизни, если сможет.

Марни позвонил и попросил прислать людей — пусть заберут задержанного.

Мауро ди Мариано подумал ещё немного, а потом сказал:

— Вы правы, ваше высокопреосвященство. Мне нужно поразмыслить обо всём, что я здесь услышал, — он вернул Элоизе планшет, вежливо попрощался со всеми и вышел.

Джанфранко и Антонио забрали Анджерри. Бруно тоже отправился к себе.

— А что, этот мешок с кишками ещё и не стеснялся писать девушке? — спросил Варфоломей.

— Видите же — не стеснялся, — пожала плечами Элоиза.

— Хорошо хоть писал?

— Знаешь, примерно, как самые недалёкие из моих парней пишут девушкам, — ответил ему Себастьен. — Только они пишут «Под крылом» или в мессенджеры, а этот писал на бумаге. Хотя, скажем, Гаэтано или Ланцо могут придумать что-нибудь поинтереснее.

— Скажите, Элоиза, а кто был тот молодой человек? — вдруг спросил Шарль. — Тот, который собирался жениться на вашей сестре? Вы знаете это?

— Нет. Я сегодня об этом впервые услышала. В её дневнике об этом не было ни слова, предсмертной записки она не оставила. Но я подозреваю, кто это мог быть.

Себастьен внимательно на неё взглянул.

— Мы ведь думаем об одном и том же, верно?

— Вероятно.

— Тогда мне нужно кое-что проверить. Потому что если так, то есть ещё один человек, который может знать что-то о той истории.

— Кто же? — удивилась Элоиза.

— Моя мать.

Себастьен дал о себе знать поздним вечером, когда Элоиза уже собиралась ложиться спать. От тягостных раздумий и существования в виртуальном углу не излечила ни добрая порция работы, ни утомительная дополнительная тренировка, на которую она специально себя загнала. А он просто позвонил и коротко сказал, что сейчас зайдёт.

— Хорошо, что вы ещё не спите, сердце моё. Я не дотерпел бы до утра.

— Я подозревала, что вы появитесь. Поэтому думала — разберу постель и буду вас ждать.

— О, вы заговорили! Вот и хорошо. У меня есть пара писем и рассказ, и начать я рекомендую с писем. Я их уже читал, если что.

Да, после утренней встречи говорить стало проще. Но «проще» не значит «нормально» и «хочется».

Он дал ей в руки два белых конверта, на каждом из которых было написано: Анне-Лючии Савелли. Написано рукой её бабушки Иларии.

Элоиза открыла первый и достала лист бумаги, исписанный такими знакомыми, летящими и не слишком разборчивыми буквами.

«Госпожа герцогиня,

сложилось так, что наши семейства могут быть полезны друг другу.

Нет, я не права.

Ваша семья может оказать нашей семье значительную услугу.

Я скажу, как есть, вы должны представлять себе ситуацию.

Моя старшая внучка, Лара-Леанора Винченти, имела глупость вступить в связь с неким проходимцем и забеременеть от него. Срок — 14 недель, ожидается девочка. Увы, на мой взгляд, вся её жизнь в последние годы представляла собой одну большую глупость, но, тем не менее, она нашей крови, и нерождённая пока девочка тоже нашей крови, и это первично, а остальное не имеет значения.

Если ваш сын Сальваторе всё ещё испытывает какую-то благосклонность к моей внучке, то я предлагаю ему её руку. Она не станет более сопротивляться, она уже пожила своим умом, и из этого не вышло ничего хорошего, теперь она будет слушать, что ей говорят старшие. Девочка, которая должна родиться, никак не повлияет на наследование вашего титула и имущества, а далее Леанора сможет произвести на свет ещё сколько угодно детей, ибо она молода и совершенно здорова. Её внешность не изменилась, а держать свой характер в узде ей придётся научиться — ради ребёнка. Она понимает, что ребёнку нужен отец, пусть и не родной по крови. Я думаю, ей достаточно того жизненного урока, который был ей преподнесён, она вспомнит о том, в какой семье родилась, будет вести себя подобающим образом и станет хорошей невесткой.

Ей принадлежит половина имущества её покойных родителей, кроме того, я, как лицо, заинтересованное в этом брачном союзе, сделаю вклад на имя моей нерождённой правнучки и всех последующих детей.

Если же ваша семья согласится принять Леанору, но наотрез откажется от ребёнка, то после родов девочка будет воспитываться в нашей семье.

И ещё.

Я вижу, что брачный союз между нашими семьями возможен. Более того, он должен оказаться во благо обеих семей и всех участников. И даже если сейчас не всё пойдёт гладко, то через двадцать лет должно стать хорошо. Я это трактую так, что если дети сейчас обвенчаются и проживут вместе эти двадцать лет, то в итоге их ждёт великая любовь, небывалое взаимопонимание и большое счастье.