Я (не) ваша мама (СИ) - Иконникова Ольга

Он рассмеялся:

— Ну, что вы, миледи! Умышленный проигрыш невозможно доказать! Ваша репутация безупречна, и даже если у кого-то возникнут сомнения, то подозревать в поддавках будут вашего жокея. Вам достаточно будет уволить его. При этом сам он ничего не будет знать — нужно всего лишь в день забега дать вашей лошади успокаивающей травы — и тогда она не захочет показывать свою резвость.

Неужели он мог подумать, что я на это соглашусь? Обмануть не только публику, но и его величество, и тех людей, которые были близки и дороги мне.

Он прочитал ответ на моем лице и хмыкнул.

— Подумайте хорошенько, ваша светлость! Вы получите немалые деньги, и при этом ваша лошадь останется у вас. На следующих скачках в Анзоре Альтаир будет опытней и сильней, и вы возьмете главный приз. А пока просто притормозите. Тактическое отступление — это отнюдь не проигрыш, миледи.

Его упорству можно было позавидовать. Но сейчас оно не вызывало у меня ничего, кроме негодования.

— Вы не боитесь, ваша милость, что я сообщу о вашем предложении властям?

Он снова не проявил ни малейшего беспокойства.

— О, ваша светлость, зачем бы вам это делать? Но если вы всё-таки намерены проявить принципиальность, то спешу вас предостеречь — это будет лишь ваше слово против моего. Да, ваше слово вызовет больше доверия, не спорю. Но одного его будет недостаточно, чтобы обвинить меня в мошенничестве. А последствия подобного заявления скажутся не только на моей репутации, но и на вашей. Да-да, миледи, именно так! Через несколько месяцев все уже забудут, в чём тут было дело, но будут прекрасно помнить, что леди Карлайл была замешана в скандале на скачках.

Я была возмущена, но понимала, что он прав.

— Ну, что же, ваша милость, значит, лучшее, что я могу сделать в этой ситуации — это забыть о сегодняшнем разговоре. Сделаем вид, что вы не приезжали в Карлайл Холл. И я надеюсь, что в Анзоре вы тоже не станете нас беспокоить.

Он, наконец, поднялся и сухо сказал:

— Как вам будет угодно, миледи.

Когда он удалился, я вызвала Эванса и велела ему отправить кого-нибудь из слуг вслед за бароном — я хотела убедиться, что он покинул поместье, а не отправился на наши конюшни.

Дворецкий понимающе кивнул.

Мы больше не разговаривали с Лоттой о герцоге Анзорском — мы обе наложили негласное табу на эту тему. И перестали выезжать в Литон, боясь встретить там еще каких-то друзей с буйной фантазией и длинным языком.

Эйнари потихоньку привыкала ко всем нам — и ко мне, и к детям, и к мистеру Гранту. Она уже не противилась, когда я надевала на нее уздечку — правда, пока она позволяла это только мне. На наше объявление никто не откликнулся. Более того, по моей просьбе Теодор Керр просмотрел объявления во всех газетах Эрландии, что поступали в Литонскую библиотеку, и не нашел ни одного, где говорилось бы о пропаже белой лошади. Теперь мы могли считать ее своей, и мистер Грант уже мечтал, как однажды она примет участие в скачках.

Пока же мы просто приучали ее к седлу. Она так быстро осваивалась в новой обстановке, что у меня закрадывалась мысль, что, возможно, кто-то уже пытался приручать ее до нас — в лесах было немало людей, не признававших официальную магию, и тяготевших к магии природной. Может быть, с кем-то из них Эйнари уже встречалась?

За эту неделю его высочество дважды справился о том, всё ли у нас благополучно, и не планирую ли я приехать в Литон, где он всё еще продолжал разбираться со старинными свитками. Я отвечала вежливо, но коротко — дескать, простите, занята, готовимся к скачкам.

Наконец, он приехал к нам сам. Он появился в поместье в то время, когда было слишком поздно для завтрака и слишком рано для обеда, избавив нас, таким образом, от дополнительных хлопот.

Мы с Лоттой приняли его в гостиной. Беседа не заладилась с самого начала, и обстановка в комнате была столь гнетущей, что я не удивилась бы, если бы его высочество обиделся. Но нет, он продолжал задавать вопросы и довольствовался самыми скупыми ответами на них.

Когда же он заявил, что хотел бы взглянуть на Эйнари, я сослалась на головную боль и отказался сопровождать его на конюшню. Шарлотте не оставалось ничего другого, как взять эту миссию на себя.

Они вышли из дома, держась друг от друга на приличном расстоянии, а я же бросила всё и прильнула к окну. Я убеждала себя, что так поступать нельзя, что мне следует отправиться на кухню и дать распоряжения об обеде или вернуться к вышивке или недочитанной книге, что уже несколько дней лежала на столе в кабинете. Но нет — сердце взяло верх над разумом.

Я проводила их взглядом до самой конюшни и даже после того, как они скрылись внутри, осталась у окна. Томительное ожидание продлилось не меньше получаса. Но вот они снова вышли на улицу и направились в обратную сторону.

Я отметила, что теперь они были куда ближе друг к другу. А вот они остановились на лугу, и герцог нагнулся, чтобы сорвать какой-то цветок. Я непроизвольно сжала кулачки. Ах, это ужасно!

Когда они подошли к самому дому, я разглядела на губах Шарлотты улыбку.

Нет, то, что я испытывала сейчас, нельзя было назвать просто ревностью. Это была целая гамма чувств — от неприятия до отчаяния. Сомнений не было в одном — герцог уже, как минимум, не вызывал у Лотты отвращения. Возможно, по здравом размышлении она поняла, как много приятностей сулит ей этот брак. Стать второй леди в Эрландии — дорогого стоит. А учитывая, что брак по любви был для нее сейчас невозможен, можно ли было судить ее за то, что она склонилась к браку по расчету?

Хорошо, что Лотта не знала о моих чувствах к его высочеству — иначе я не смогла бы продолжать общаться с ней по-прежнему. А сам герцог, если и догадался о них, будучи человеком благородным, никогда не затронет эту тему.

Я посмотрела в зеркало, чтобы убедиться, что моя улыбка не выглядит вымученной. И именно в этот момент на улице раздался крик.

Я снова метнулась к окну — рядом с герцогом и Лоттой стоял запыхавшийся мистер Грант, который говорил им что-то, энергично размахивая руками. Его высочество бросился в сторону конюшни, Шарлотта — за ним.

Я выскочила из гостиной, когда мистер Грант появился в холле.

— Альтаир, миледи! — простонал он. — Кажется, его отравили!

Через десять минут я тоже была на конюшне — конь лежал на сене в своем стойле, и изо рта у него шла белая пена.

— Отправьте кого-нибудь за мистером Керром! — крикнула я.

Но оказалось, что Теодор был уже здесь. Он грубо велел нам не мешать, и мы послушно вышли на улицу.

Возможно, я была не права, но первый, о ком я подумала, был барон Джексон. Если Грант прав, и речь шла об отравлении, то это было выгодно именно барону. Кто еще стал бы так рисковать, пробираясь в чужую конюшню? Конечно, он сделал это не сам — для этого он достаточно осторожен. Но с его деньгами и связями нетрудно найти не слишком совестливого человека, который подбросит в ворох травы пучок белены или лютика.

Я не стала церемониться и высказала свои подозрения вслух. Шарлотта горячо меня поддержала, но его высочество покачал головой:

— Я почти уверен, что вы правы, ваша светлость, но у нас нет ни малейшего доказательства причастности Джексона к этому делу. Разумеется, я велю провести следственные действия, но если он нанял для этого совершенно постороннего человека, то ему самому мы ничего не сможем предъявить. Кстати, я не удивлюсь, если в этом окажется замешан кто-то из ваших слуг, поэтому будет лучше, если вы усилите охрану конюшни.

А я уже ругала себя за то, что не подумала об этом раньше. Мистер Грант жил в сторожке неподалеку, а с недавних пор Джон Марлоу каждую ночь проводил в конюшне. Мне казалось, что этого достаточно.

— Где Джон? — нехорошие мысли тут же полезли в голову.

Марлоу любил Альтаира, и скачки в Анзоре были для него шансом стать выдающимся жокеем. Но если бы ему посулили слишком много, смог ли бы он устоять? После скачек в Карисе я уже не была в этом уверена.