Дагмар Тродлер - В оковах страсти

За моей спиной раздался шум. Из одного котла выскочила испуганная кошка, подъедавшая остатки пищи.

— Наконец-то я нашла вас, госпожа! — Майя даже закашлялась. Кошка сжалась, думая, какой путь ей избрать к бегству, и решила бежать по прямой. Я ударила ее, когда она прямо через стол стрелой помчалась на улицу. — Госпожа, вашей сестре нужны лекарства, у нее повысиласьй температура.

Голос Майи походил на мужской, ее мучил насморк, она без конца вытирала нос обшлагами рукавов своего платья. Ей самой не помешал бы чай из медуницы и мелколистной липы для поправки здоровья. И хотя мой череп раскалывался на части, я кивнула и поплелась через темный двор к центральной башне, как и во все другие ночи, когда Эмилия плохо себя чувствовала и нам необходимы были для нее медикаменты. С восьми лет моя младшая сестра страдала от одного изнуряющего заболевания, которое приковывало ее к постели. Кашель, скачки температуры, удушье случались все чаще и наводили нас на мысли о том, что она так никогда и не сможет поцеловать принца, о котором мечтала.

Утоптанный ногами снег во дворе смерзся в ледяное покрытие непривычной формы, шерсть животных и капли крови — в ледяную могилу. На замерзшей луже я поскользнулась и, ругаясь на чем свет, смогла подняться и, спотыкаясь, стала подниматься по гладким ступеням наверх. Ортвин, который стоял здесь, охраняя оружие, лишь ухмыльнулся, увидев меня. Его глаза тускло сверкали в свете фонаря, прямо перед его носом стоял кувшин. Вот почему так разило спиртным из глотки Гизеллы! А я-то задавала себе вопрос, где же спрятаны запасы водки и кто их потребляет. Слишком часто пьянела в последнее время наша прислуга…

Прорубленная за эшафотом лестница вела в подвал, где находилась темница и комната тайного дознания.

Здесь, внизу, у врача-еврея, которому мой отец дал приют с тех самых пор, как я себя помню, была целая лаборатория. Люди говорили, что при дворе умирающего кайзера этот человек снискал себе славу знатока драгоценных камней и через его руки прошло немало святых реликвий с такими камнями. Когда во время пожара во Франкфурте загорелась вся улица, дом мастера Нафтали был также охвачен пламенем. От господина Герхарда, нашего оружейного мастера, я знала, что мои родители, которые в то самое время пребывали в имперском городе, оказывали оставшимся без крова людям помощь. Их предложение обездоленным последовать в Эйфель и в замке Зассенберг обрести новую родину он принял с благодарностью. С тех пор он занимался своим делом в нашем замке, и мы привыкли к человеку с необычными локонами у висков, носившему длинные черные одежды. Возле ворот замка стоял на привязи его мул.

Отец всегда гордился тем, что приютил ювелира старого кайзера, но моя мать распознала в мастере Нафтали выдающегося врачевателя. Он разбирался в целительных свойствах всех трав, растущих в нашем саду, с их помощью умел облегчить и большие, и малые недомогания обитателей замка. Но каким-то особым чутьем мать понимала, что еврей обладает еще большими талантами. Как потомок сефардской лекарской династии, он обладал искусством врачевания и многие годы находился на службе у халифа. За необычные методы целительства его нередко втайне укоряли в том, будто он занимается изготовлением ядов. Но пока была жива моя мать, он находился под ее надежной защитой. Мы, дети, любили Нафтали за сладкие микстуры, которыми он успокаивал зубную боль и рези в животе. И всегда ждали его рассказов: о Палестине, где Иисус Христос появился на свет, об апельсиновых деревьях и семье халифов в Гранаде. Он пел песни на многих языках мира, и мама испытывала истинное наслаждение, аккомпанируя ему на лютне. После ее смерти не многие хотели лечить свои болезни у того, кто не спас ангельскую душу, и о Нафтали забыли. Но мое доверие к старому лекарю было велико: он был единственным, кто нашел средство против повышения температуры у Эмилии.

Я думала об этом, спускаясь по лестнице и поворачивая по коридору направо. Меня снова охватило неприятное чувство — никто меня не сопровождал (Майя решительно отказывалась даже словом обмениваться с евреем), и темноту помещения освещал лишь маленький факел. Каблуки моих деревянных башмаков глухо стучали от соприкосновения с камнями. Неуверенно шла я мимо дверей, и тут одна из них содрогнулась под ударом кулака.

— Хе-хе… Тролли должны привести твоих друзей, и пусть все катится в преисподнюю…

Раздался приглушенный шум, будто кто-то оперся о дверь. Потом наступила полная тишина.

Я стала осторожно пробираться дальше, к двери лаборатории Нафтали. Может быть, то был голос пленника отца? Хриплый, полный отчаяния и совсем чужой…

Будто почувствовав мой страх, еврей открыл свою дверь еще до того, как я собралась постучать. Приглашая войти, худенький старик с белыми, как снег, волосами, протянул мне навстречу руки.

— Элеонора, любимое дитя, предчувствую, что ты пришла так поздно с плохими вестями.

— Майя прислала меня из-за Эмилии…

Два светлых и чистых, как вода, глаза с сочувствием смотрели на меня, и пожатие его теплых рук утешило меня во мраке темницы.

— Я пойду с тобой, дитя мое. Подожди немного.

Он отпустил мои руки и исчез в лаборатории, чтобы захватить свой саквояж. Ощущался запах серы. Я понимала, почему люди боятся лекаря, — многие верили в то, что у него в гостях бывал сам черт, как утверждали некоторые. Я попыталась незаметно заглянуть за занавес, который скрывал лабораторию от любопытствующих взглядов, но Нафтали уже подошел ко мне, сменив украшенную вышивкой шапочку на колпак врача, через плечо был перекинут ремень деревянного саквояжа. При свете масляной лампы в его руках, от которой исходил приятный запах, исчезли демоны подземелья, смолк даже голос в темнице, когда мы карабкались по лестнице вверх. И в сотый раз я задавала себе один и тот же вопрос: как мог жить в подземелье этот старый человек?..

Мы молча пересекли крепостную площадь. Я подставила свою руку — поддержать Нафтали, дабы тот не споткнулся. На свежем воздухе у меня перестала болеть голова и даже прекратилась кислая отрыжка. В целях предосторожности я все же держала руку у рта.

— На вот, возьми, тебе сразу станет лучше.

Из кармана своего плаща Нафтали извлек на свет Божий несколько семян и протянул мне, прежде чем мы оказались у женской башни. Я послушно положила в рот семена — приятный вкус аниса наполнил полость рта и горло, проник в пищевод, и тошнота пропала еще до того, как мы дошли наконец до постели Эмилии. Гизелла шевелила поленья в камине, пытаясь положить их друг на друга, прикидывая, как долго они еще смогут гореть и нужно ли будет ей сходить за новыми. Рядом сидела закутанная в три покрывала Майя с веретеном на коленях. Увидев Нафтали, она встала, зная: старик обязательно поможет.