Дагмар Тродлер - В оковах страсти

Белокурые волосы Эмилии взмокли от пота и прилипли к шее. Детская головка металась на подушках, бормотания вперемешку с тихим плачем срывались с ее губ. На лбу застыли крупные капли пота. Она пыталась смахнуть их, но они, скатываясь, попадали в глаза и щипали их. Эмилия немилосердно терла глаза кулаками, а потом пальцами рук тянулась к корням волос, на которых тут же образовывались новые капли.

— Голубка моя. — Старый лекарь присел на край кровати.

Эмилия чуть приоткрыла глаза. Обычно излучавшие яркий свет, они казались теперь неестественно темными. Лекарь погладил ее по щеке. Майя уже подготовила все, что было обычно необходимо, — миску с лавандовой водой и холодные полотенца. Моя сестра была слишком слаба, чтобы сопротивляться, когда мы сняли с нее одеяло и обмыли ее. Я смешала кору вербы с листьями малины и растолкла в ступке горчичные зерна. Над тазом с углем уже кипела вода для травяного настоя, который я тут же приготовила. Когда стали слышны надрывные стоны Эмилии, еврей взял ее на руки, натер виски маслом перечной мяты, влил в рот настой коры вербы, рассказывая при этом тихим голосом какую-то историю. Ее белые руки лежали в его сморщенных ладонях спокойно и доверчиво. По кивку лекаря я принесла из медицинского саквояжа расписную коробочку и извлекла из нее скатанный в шарик снотворный мак, который он положил Эмилии под язык.

— Бесовщина, — пробурчала Майя. Но и ей было уже спокойнее: по лицу Эмилии стало видно, что температура постепенно спадает, и она, спокойно дыша, заснула.

Шум в зале стих, прислуга закрыла большую створку двери, и я представила себе картину, как они заснули там: кто на столах, кто на стульях, а кто на сене, с пивной кружкой в руке, наполовину съеденным кострецом зайца во рту, детородный орган какого-нибудь мужика — между ляжками одной батрачки, которая несколько недель назад с плачем умоляла старуху из деревни дать ей напиток из корней петрушки и можжевельника, чтобы освободиться от нежелательной беременности…

Нафтали тяжело опирался на мою руку, когда мы медленно брели по двору. Ночной визит к пациентке утомил старика, и я решила проводить его до самой двери его дома, хотя и сама была чуть жива от усталости.

— Спи спокойно, детка, и пусть тебе приснятся подсолнухи.

Он поцеловал меня в лоб и удалился к себе.

Я потащилась через темный двор к женской башне, нащупала шаткие ступени в женские покои с камином. Гизелла, всхрапывая, лежала на звериной шкуре перед камином, огонь в котором уже погас. Я пошевелила кочергой пепел, и мне показалось, что комочки жара злорадно ухмыльнулись в ответ. Я уныло бросила кочергу в камин, взяла из рук спящей горничной графин с водкой, сделала глоток и на ощупь отправилась к кровати.

— Элеонора… где ты была?.. — пробормотала моя сестра, проснувшись от шума.

— В чистилище, где меня хотели засолить, как мясо или рыбу…

Водка оказывала на меня свое действие. Я с трудом еще глотнула жидкого пламени и уставилась на камин. Сестра в конце концов отобрала у меня графин. Я забылась глубоким сном. Голос из темницы, пленный отца — точно всего этого и не было вовсе.

О пленном мне пришлось вспоминать в последующие дни и недели до Рождества. Все мое внимание было поглощено подготовкой к празднику Рождества — приготовлением всевозможной выпечки и лакомств для детей и прислуги. Ведь все надо было сделать так, как и при жизни мамы: заготовить миндальное молоко для сладких праздничных блюд, женщинам украсить к великому празднику дом и часовню замка, сшить новые рубашки и штаны, которые хозяева замка каждый год дарили прислуге к празднику. Двое портных целыми днями сидели в прядильной мастерской и работали, не покладая рук. И у сапожника в предместье тоже было много дел: он шил сапоги для конюхов и лучников. Ко всем этим заботам прибавлялись и обычные, ежедневные занятия. Замок перед Рождеством можно было смело сравнивать с пчелиным ульем.

Но несмотря на это, от меня не ускользнуло то, что возобновила работу палата парламента отца. Почти каждый день аббат Фулко приезжал на своем вороном скакуне во двор замка, где его ждал отец.

Они оба происходили из могущественного рода Зассенбергов и со временем скопили значительные состояния. В противоположность другим землевладельцам, они поняли, что намного выгоднее решать важные вопросы совместно, а не распылять свои силы и средства на бесконечные споры по поводу границ владений и урожаев. Примером этого необычного партнерства был патер Арнольд, наш капеллан — прежде он обретался в бенедиктинском монастыре. Арнольд был пастором в часовне замка и, значит, отвечал за спасение душ всех его обитателей. Отец построил часовню на собственные средства и мог настаивать на том, чтобы священнослужители действовали по его усмотрению. Ему больше не нужен был епископ, которого он то и дело ругал за куплю и продажу церковных должностей. Патер Арнольд был важной персоной в нашем замке. Он исполнял обязанности секретаря у моего неграмотного отца, духовника и посредника между замком и монастырем. Иногда — у меня складывалось такое впечатление — он вмешивался и в дела, которые его никоим образом не касались.

Как только аббат при встрече выпивал бокал вина, они с отцом спускались в глубокое подземелье и проводили там целые часы. Втайне я даже удивлялась, с каким интересом церковник наблюдал за всем, что происходило в темных застенках. Крики подвергаемых пыткам арестантов проникали из подземелья во двор замка и эхом отдавались в стенах. Сгорбившись, мимо проходили батрачки из деревни. Вечером они рассказывали дома об этих криках, и тогда вновь оживали зловещие истории о таинственном подземелье замка.

Каждый день слышала я крик, а иногда он преследовал меня до ночи. Как-то я украдкой остановилась рядом с одной из решеток, желая рассмотреть, что же они там, внизу, делают. Но услышала лишь неясное, хриплое бормотание да рассерженный голос отца, что-то приказывающего своему холопу. Аббата я не слышала вообще. Холодная дрожь прошла по моей спине, и я быстро ушла прочь.

То, что они хотели под пытками узнать у заключенного, казалось, им не удавалось. Отец гневался, так как не получал того, что хотел. Он носился по замку как разъяренный бык, даже любой паук на стене вызывал у него жуткое раздражение, так, что мы, насколько это было возможно, старались не попадаться ему на глаза. Его отвратительное настроение испортило всем нам рождественский праздник, несмотря на то что мы старались сделать его добрым и веселым. Придуманная мною трапеза из шести блюд, среди которых были и олень, и рыба с миндальной начинкой под соусом из сливы и корицы, удалась на славу, вино было охлаждено до нужной температуры и приправлено нежнейшими пряностями. Слуги старались вовсю. Даже патер Арнольд при неожиданных встречах с отцом вел себя крайне осторожно, по всей видимости, опасаясь… за свое новое кресло, украшенное резьбой. Несколько лет назад отец в гневе разломал кресло с сидящим в нем священником — с тех пор патер Арнольд всегда относился к графу с подчеркнутым уважением.