Есть ли жизнь после свадьбы (СИ) - Козьякова Наталья Дмитриевна

Он не успел перехватить мою руку. А рука у меня тяжелая.

— Вы перешли границы, ваше сиятельство, — тихо сказала я. — Отныне вы можете быть абсолютно свободны от своих обязательств передо мной. Я не требую ни консумации брака, ни обетов верности. Надеюсь, ваше имение располагает каким-нибудь домиком, в котором я могу поселиться на то время, которое необходимо для признания брака недействительным?

— Для вас должны были приготовить покои, — опять же сквозь зубы процедил граф. — Не думаете ли вы лишить меня вашего приданого? Или у вас есть где-то любовник, к которому вы решили сбежать?

Я только горько улыбнулась. Любовник! Я слишком ценю себя и свободу, чтобы заморачиваться с таким бесполезным делом как любовь. Мне нужно прожить здесь год. И потом предъявить доказательства того, что брак так и не был консумирован. Приданого мне это не вернет, но я останусь графиней. Смогу уехать туда, куда мне давно хотелось — к морю. Куплю на свои проценты домик, и смогу заняться собственным хобби, которое еще и приносит неплохой доход: шитье бисером и драгоценными камнями. Кому-то это кажется скучным и ненужным, а мне нравится.

Карета продолжала мерно катиться по проселочной дороге, граф молчал, время от времени нервно поглаживая горящую щеку. Рука у супруги оказалась тяжелой. Надо же — возмутилась! Он же в два счета выведет её на чистую воду, как только они останутся в спальне! А она точно дочь купца?! Что-то не замечал он у купеческих дочек такого чувства собственного достоинства. Обычно они рады вниманию аристократа. А еще лучше надо будет послать за старой повитухой. Уж та сумеет определить — невинна ли девица. А потом ткнуть этим в лицо супруге. Подумаешь — крошкой её назвали. Но это позже. Сегодня у него и так много дел.

Тариэл приподнялся, взглянул в заднее окно. Чуть дальше по дороге были видны шесть всадников. Едут за ними. Он задолжал друзьям мальчишник. Вот и займется вечером, после того, как представит слугам новую госпожу. И предупредит друзей, чтобы не раскатывали губы на Апрелию. Жена — это не подружка на одну ночь. Какие-то правила приличия соблюсти необходимо.

Вот уже третий час я сидела в выделенных мне покоях. Сидела в тяжелом кресле, не раздеваясь. Сняла только туфли — чтобы ноги отдохнули. Сидела — и тупо смотрела прямо перед собой, мысленно прокручивая прошедший день: подъем задолго до рассвета, сборы в храм, само торжество, равнодушное прикосновение губ мужа, поездка в городской дом, поездка в имение. Встреча с приятелями мужа, и все, что за этим последовало. Что ж! Для своего рода я умерла, а возрождаться в роду мужа не хочется. Пусть будет год забвения, так сказать. Потом поход в храм, и свобода. Я смогу… Я много чего смогу! И пожалеть себя потом тоже смогу. Я — сильная, справлюсь.

Встала, прошлась по выделенным покоям. Спальня, будуар, гардеробная. Мои вещи принесли только что, и еще не успели распаковать. Это хорошо, это правильно. Здесь я жить точно не стану, потому как из гардеробной есть еще одна дверь. И что-то мне совершенно не хочется проверять — что за ней. Скорее всего — она ведет в покои мужа. Комнаты не то чтобы совсем запущенные, но нежилые. Неуютные, наполненные разномастной мебелью и совершенно неподходящими ни по стилю, ни по цвету коврами и шторами. Такое впечатление, будто попала в заброшенный чулан.

Я вышла в коридор, прислушалась: внизу раздавались громкие мужские голоса, хохот, звон посуды. Обо мне, кажется, никто и не вспомнил. И ладно. С правами и обязанностями разберемся завтра. Про еду думать не хотелось, да и корзина, что ехала с нами из города, почему-то оказалась среди моих вещей.

Вернулась, осмотрела дверь. Ключа нет, но есть вполне приличный засов. Закрыла двери, пошла в гардеробную, нашла и там засов. Хиленький, такой мужчину не удержит. Вот тут и можно порадоваться, что в покоях много мебели. Отодвинуть гору диванов и кресел надо постараться. Но на ночь здесь я все равно не останусь.

Все же хорошо, что я не аристократка! Горничной мне никогда не полагалось, так что с раздеванием — одеванием я всегда справлялась сама. Достала из баула домашнее платье — самое простое, без макси — вырезов, оборок и рюшей. Под платье полагались штанишки длиной до середины икры. Надела удобные комнатные туфли. Распустила волосы и взялась за расческу.

Гриву я отрастила богатую. Одно плохо: волнистые, тонкие — расчесывать замучаешься. Но я давно и к ээтому приспособилась. Вот, и косы уже заплела, теперь подколоть их повыше, чтобы не мешались. И можно идти на поиски более удобного пристанища. Удобного и безопасного.

Я поднималась по неширокой лестнице на третий этаж, когда совсем рядом раздался плач. Так плачут совсем маленькие дети: горько, надрывно, почти закатываясь в крике. Послышался смачный шлепок, второй и крик стал еще громче. Не люблю, когда дети плачут! У меня от этого сердце заходится и хочется убить того, кто смеет издеваться над слабейшим. Картина маслом: здоровая тетка в строгом сером платье сидит на стуле, перекинув через свое колено мальчишку и лупит его линейкой по обнаженным ягодицам.

— Прекратить! — рявкаю я, подбегая к ней, подхватываю малыша на руки и прижимаю к груди. — Прекратить! Как ты смеешь издеваться над беззащитным существом?

— А ты еще кто такая? — рычит в ответ эта грымза, подскакивая. — Я воспитательница виконта, граф Тарский вверил его моим рукам!

— Я — графиня Апрелия Тарская! И теперь я решаю — кто и как будет воспитывать этого ребенка!

Воспитательница упирает руки в бока, явно собираясь продолжить скандал, но мне плевать. Тот гнев, что копился в моей душе с самого бракосочетания, наконец-то получил возможность выплеснуться. И я почти вижу, как лиловые нити силы опутывают воспитательницу путами, тащут её к дверям и волокут по лестнице вниз — туда, где все так же слышатся голоса мужчин. Я иду следом, неся на руках все еще заходящегося в плаче ребенка.

— Так говоришь, эта красавица — твоя новая супруга? И ты теперь снова в хомуте, друг мой? — весело говорил один из красавцев, наполняя вином бокалы. Граф и шестеро его приятелей сидели в малой гостиной у накрытого стола, готовясь начать мальчишник.

— Да. И потрудитесь говорить о моей супруге вежливо, — хмыкнул Тариэл. — Она принесла мне приличное приданое, на которое я смогу восстановить не только свое имение.

— Прежде чем вы начнете восстанавливать имение, потрудитесь немедленно рассчитать вот эту, с позволения сказать, воспитательницу! — рыкнула супруга, почти пинком впихивая в гостиную почтенную матрону. На руках Апрелия держала всхлипывающего Артура.

— В чем дело, дорогая? — выгнул бровь граф, не трогаясь с места. — Мадам Генриетта имеет отличные рекомендации.

— Её рекомендации сейчас написаны линейкой на ягодицах вашего сына, Тариэл. Не угодно ли взглянуть? Следы линейки и синяки, конечно же, говорят о великом воспитательском таланте.

— Я имею все полномочия на воспитание этого несносного мальчишки! — вновь встала в позу мадам. — Вы просто не представляете, на сколько гадкими могут быть дети, ваше сиятельство!

— И что он натворил на этот раз? — равнодушно спросил граф. — Надеюсь, он не влез в горящий камин, как это было в прошлый мой приезд?

— Нет, ваше сиятельство. Он всего лишь вертелся за столом и пролил молоко. Поэтому мне пришлось наказать его.

— Линейкой за пролитое молоко?!

Один из гостей моего мужа смотрел на мадам и глаза его становились почти квадратными.

А второй поднялся, сгреб мадам за воротник платья и встряхнул так, что у неё клацнули зубы.

— Если бы моего ребенка за стакан пролитого молока ударила линейкой даже его мать — ей пришлось бы испытать это на собственной заднице. Тариэл, я был о тебе лучшего мнения.

Граф пожал плечами:

— Ну, извини, Рокси! Я не знал, что виконта наказывают таким образом. Мадам, вы уволены. Соблаговолите покинуть имение немедленно. Иеремей! — окликнул он заглянувшего в гостиную пожилого мужчину. — Проводите мадам. Да проверьте, чтобы лишнего не прихватила! Ваше сиятельство, вы можете сами приступить к воспитанию моего наследника. Судя по всему, у вас достаточный опыт в этом деле.