Целительница моей души (СИ) - Чекменёва Оксана

Вынув этот, последний, а также картонную папку, я задвинула ящичек, решив оставить письма на потом. Если бы их нужно было прочесть сразу, герцог указал бы это в своём письме или оставил их на виду. Скорее всего, это были прощальные письма детям от матерей. Письмо герцога я, кстати, тоже спрятала в тайник.

— Смотрите! Смотрите, что мы нашли! — раздалось у нас за спиной, когда мы с Ρином запихивали сундучок обратно в тележку, стараясь не потревожить при этом спящих малышей.

Оглянувшись, я увидела медленно приближающихся к нам тройняшек с малышом Ронтидом, то есть, Ронтом, семенящим рядом, держась за юбку Льюлы. Я почувствовала вину, что, занятая письмом и тайником, выпустила их из поля зрения, и порадовалась, что с ребятишками ничего не случилось.

Сами же тройняшки волокли что-то круглое и зелёное в чём-то, напоминающем сетку. Им явно было тяжело, но они упорно волокли это что-то к нам. Кинувшись на помощь, я обнаружила в сетке, словно сплетённой из стеблей, арбуз. Самый настоящий, огромный арбуз.

— Там поле с арбузами, — пыхтя, пояснил Сев — я решила даже думать о детях по-новому. — За полем с рожью.

Так вот как эти растения называется! Мне даже неловко стало — тройняшки знают, а я нет. Но они — маги растений, у них и занятия совсем другие были.

— Прямо на земле, не в теплице! — восхитился Нев. — Только они ещё ма-аленькие, с кулачок. А мы вырастили!

— А я сетку сделала, — похвалилась Льюла. — Крепкая получилась, не рвётся.

Да, вот так странно сочеталась их магия. Близнецы могли выращивать растения, за несколько минут превратить семя в цветок, дерево или спелый овощ, но ничего изменить в нём не могли. Зато Льюла могла, меняла и цвет, и форму, и качества — но сама ничего вырастить быстрее, чем заложено природой, не могла. Зато втроём они совершали настоящие чудеса.

Мы разбудили Велу и уселись есть редкое лакомство. В нашем климате арбузы на открытом воздухе не росли, точнее — не вызревали. Тут либо теплицы делать, либо магу постараться, либо привозить издалека. В любом случае — удовольствие дорогое, и даже в семье герцога — не частое и сезонное, а для простых людей вообще недоступное. А здесь они просто в поле растут, подумать только!

Я рассказала детям нашу легенду — кому я теперь мама, а кому тётя, — и назвала наши новые имена. Старшие отнеслись ко всему на удивление серьёзно, даже шестилетки понимали, что такое смерть, и что случилось этой ночью с нашими близкими. А малыш Ронт понял лишь, что мы прячемся от страшилищ, и теперь наши имена звучат короче, а я теперь понарошку буду его мамой. Этого было достаточно. Младшие вообще ещё говорить не умели, даже двухлетняя Лана лопотала что-то на своём, детском, малопонятном, не проболтаются.

Когда арбуз был съеден почти весь, я впряглась в специальные постромки и покатила тележку на восток, ребятишки старались помочь, подталкивая её сзади, но в целом мне было не тяжело. Неказистая с виду, тележка была тщательно смазана и имела очень лёгкий ход, и это было в сто раз лучше, чем тащить на себе и малышей, и вещи. Наши родственники продумали всё.

Пройдя около километра, точнее — примерно две тысячи шагов, которые Рин и Вела считали вслух, причём на Лурендийском, мы обнаружили пасущуюся возле леса лошадь под седлом, а подойдя ближе — мужчину средних лет, лежащего на дороге без сознания со странно вывернутой, окровавленной ногой и кровью в волосах. Оставив детей и повозку в сторонке, я осторожно приблизилась, взяла мужчину за руку и провела диагностику.

О-ёй! Вот не повезло бедняге! Открытый перелом бедра, да такой нехороший. Кожа на голове рассечена, сотрясение, но это не так страшно, на всякие ссадины-ушибы можно внимания не обращать, а вот нога — тут придётся попотеть.

Я начала вливать в мужчину силу, уже зная, что она сама побежит туда, куда нужно, срастит, залатает, обеззаразит, заодно и обезболит, а то если он очнётся, когда кости будут на место вставать — мало не покажется.

В процессе лечения уселась на землю — слишком много сил такие серьёзные травмы забирают. Но зато нога на глазах выправлялась, в нужное положение вставала — руками этого лучше не делать, а то сильнее навредить можно, а сила сама оптимальный вариант найдёт и применит. Ещё немного — и кости срослись, а за ними и рассечённые мышцы и кожа. Удовлетворённо выдохнув, я оглянулась, чтобы на голову посмотреть, как там всё заросло, и увидела широко раскрытые глаза, глядящие на меня не просто с удивлением, а с настоящим благоговением.

— Кто ты, девонька? — выдохнул он, поймав мой взгляд.

— Вдова я, Дина Троп, — ответила ему. — Приюта с детками ищем.

— Говор-то не наш, — чуть прищурился мужчина.

— Из Вертавии мы, — похоже, зря меня учитель так хвалил, прав был герцог, за местную не сошла бы. — Мужа селем завалило, слыхали, может, да брата с женой — племянников тоже себе взяла, всё ж родная кровь.

И я выложила мужчине дедушкину версию. Он слушал внимательно, сочувственно кивая. Потом поднялся и подал руку мне. Встала, слегка покачиваясь — много сил отдала, очень много.

— Сама Богиня-Мать тебя к нам послала, девонька, почитай, жизнь мне спасла. Я в соседнее село ехал по делам, меня б домашние до завтра не хватились, а по этой дороге мало кто ездит. А лошадь, чтоб этой заразе всю жизнь плуг таскать, птаху какую-то испугалась, меня сбросила. Уж сколько я за жизнь свою с лошади падал, всё удачно как-то обходилось, а тут — на тебе! Да видать решила Богиня-Мать, что рано мне уходить, тебя послала. Оставайся у нас, девонька, село у нас большое, да на отшибе стоит, тут тебя барынька твоя ни в жисть не найдёт. А то у нас весной знахарка померла, она и повитухой была, так что бедствуем теперь. Она так-то старая была, подслеповатая уже, да хоть скомандовать бабам могла, подсказать чего — знаний-то много за жизнь накопила. А теперь и нету. Мы тебя в её хатку поселим. Баб своих пригоню, приберут там, козу тебе дам — живи!

— Ой, козу-то зачем? — растерялась я, сумев вставить слово в монолог мужчины, много слов из которого я только по смыслу понимала. — А вы кто?

Мужчина, который как раз отловил свою лошадь — она, собственно, и не убегала, стояла рядом, щипала траву, — и начал прилаживать к седлу оглобли моей тележки, притормозил и попытался пригладить стоящие дыбом, слипшиеся от крови волосы.

— Я-то? Рул Бронк я, староста местный. Но ты зови дядько Рул, меня все так кличут. А коза? Детки у тебя малые, — он кивнул на тележку, в которой продолжали безмятежно спать двое младших, только Лана проснулась и с любопытством рассматривала лошадиный хвост, отмахивающийся от мух. — Молоко им нужно.

— Но коза — это же дорого, — растерялась я от неожиданного подарка. Как-то это было слишком хорошо, настораживающе.

— Не дороже жизни. Даже найди меня быстро — это ж в город к целителю везти, почитай, сотня километров с лишком. Довезли б живым — не знаю, да только маг тот за приём три серебрушки берёт, это ж корову купить можно! А как уж вылечил бы — не знаю. А ты чудо сотворила, я ж знаю, что со мной приключилось, не сразу сознание-то потерял. Уже и с жизнью распрощаться успел. А теперь вот — как новенький, — дядко Рул притопнул сломанной ногой, потом взял лошадь под уздцы и зашагал на восток. — Так что, коза — это ерунда, я тебе теперь по гроб жизни обязан. Пошли, девонька, посмотришь жильё своё новое. Дом-то хоть и маленький — много ли одинокой старухе надо? — да крепкий. Крышу в третьем году перекрыли, бабы каждый год обмазывали да белили, огород, опять же, вскопанный. Берегли мы Лунду нашу, она ж, почитай, всех нас на руки свои из мамок-то приняла, да от старости-то разве сбережёшь? Мы и тебя доглядим, и деток твоих. Нам целительница страсть как нужна…

Под бодрую речь старосты я подхватила Ронта на руки и усадила в тележку, потом помогла забраться Веле — раз уж не мне теперь тележку тащить, пусть едут. Неугомонные тройняшки убежали вперёд — и откуда у них силы берутся? Ободряюще улыбнувшись братишке, я уцепилась за край тележки — сказывалась слабость после лечения, — и пошла вперёд, в нашу новую жизнь.