Любовь на руинах (СИ) - Иванова Ксюша

Он вместе с пацаном зашагал в противоположную, от указанной мне, сторону. Я побежал по коридору, думая о том, что Слепой заранее все решил. Не видя меня, еще не поговорив, он уже впустил моих людей внутрь здания. Как будто был уверен в том, что я непременно соглашусь. Как будто знал всё наперед.

Нужную комнату я нашел довольно быстро. Сильно толкнул дверь, явно сорвав своим ударом какую-то мудреную защелку. Шагнул внутрь и увидел ЁЁ. Сначала мне показалось, что передо мной стоит девчонка-подросток. Но первые лучи солнца уже проникли в окно, которое находилось за моей спиной. Окно, в котором, странным образом сохранились стекла…

Она или не она? Проверить я мог только одним способом. Другого просто не придумал. Я сбил с нее шапку. И густые рыжие волосы рассыпались по плечам. Я просто офигел от этого зрелища! Даже, сволочь этакая, о Сашке забыл на секунду.

— Рыжая. Ты-то мне и нужна!

Красивая. Очень красивая. С бледным личиком (а может, мне так просто кажется из-за плохого освещения?) С прямым маленьким носиком и пухлыми губами. Эх, жаль цвет глаз не разглядеть сейчас! Но почему-то я был уверен, что глаза эти непременно зелёные. Одета в мешковатый комбинезон и куртку поверх него.

Я даже не сразу заметил направленный в меня ствол пистолета.

На нас напали. Иначе почему этот чужак стоит в моей комнате с оружием наперевес и совершенно не обращает внимание на вой сирены? Не факт, что если я выстрелю, смогу убить его сразу — вон какие металлические пластины у него на груди, точно бронежилет!

Думай, Зоя, думай! И я навела пистолет на, как мне показалось, самое уязвимое в его костюме (и теле — все мужики одинаковы) место.

— Шаг назад, иначе отстрелю яйца!

Он иронично поднял черную, красиво изогнутую, как у девушки, бровь.

— Скорее член. Если будешь целиться именно туда.

— По хрен. Все отстрелю.

— Слушай, Рыжая, я сейчас был у Слепого… — я не дала ему договорить. Я подумала, что он убил Женьку. Что моего друга, человека, который стал моей семьёй, моим братом, всем миром для меня, больше нет в живых, и бросилась на него с криком, размахивая пистолетом, как ножом. Не знаю, почему не выстрелила. Лупила его по плечам, по стальной, в буквальном смысле, груди. И даже, кажется, по лицу.

— Сволочь! Что ты сделал с ним? Убью тебя!

Я находилась в такой дикой ярости, что пришла в себя только тогда, когда оказалась прижатой к стене его телом. Странно, но он не убил меня. Более того, он даже не попытался сделать мне больно. И уж совсем странно то, что он аккуратно прижал мои руки к телу, как если бы не хотел причинить мне вред. Но это же — враг! Не понимаю! А потом этот мужлан наклонился и неожиданно спокойно прошептал мне на ухо, будто бы любовник своей подружке:

— Успокойся, рыжая фурия, я ничего не сделал твоему мужику. Он — жив и, наверное, здоров еще. Но на вас кто-то напал. И это не я. Мы договорились со Слепым, что ты прооперируешь моего… человека. Я за это окажу ему услугу. Все. Он разрешил.

Врет? Или, все же, говорит правду? Зайти так далеко в убежище, не убив никого из наших и не встретив сопротивления, невозможно! А от него не пахло горелым порохом — значит, не стрелял в ближайшее время.

Трудно было думать одновременно о двух диаметрально противоположных вещах — о том, что он говорит, и параллельно, о том, что он неожиданно приятно пахнет. Не так, как "пахнут" практически все мужики, и почти все женщины, которые когда-либо за последние годы подходили ко мне настолько близко, чтобы я могла ощутить их "аромат", обычно состоящий из нот пота, давно немытого тела, мочи и других всевозможных выделений. Он пах, конечно, не фиалками, как когда-то в другой жизни говорила моя подружка по институту Инночка, но приятным мужским запахом — чистой кожи, оружейной смазки, каких-то трав и чего-то неуловимо знакомого, что пока я не могла определить. Я невольно потянулась, чтобы проверить правильность моих ощущений и на секунду коснулась носом его шеи.

Он дернулся, как если бы я отвесила ему пощечину. Отодвинулся немного и заглянул в мои глаза с расстояния в несколько сантиметров. Я сразу же принялась разглядывать лицо. И была просто-таки разочарована тем, что вижу перед собой. Да он же… он же красавчик! Просто лицо сильно испачкано — сразу не разглядеть!

Он тоже рассматривал меня. С интересом.

— Так что, доктор, поможешь моему пацану?

У него ранен ребенок? О, ну, дети — это моя боль и слабость. Тут я не могу отказать.

— Где он?

— В твоей операционной.

— Отпусти. Я иду смотреть его.

— Только без глупостей.

— Что ты! Я на такое не способна.

Я шагала по коридору к операционной, вновь натянув шапку и спрятав под нее волосы.

— Расскажи мне пока идём, что с ним произошло и как его зовут.

— Саша. Александр. Пуля попала в живот. Наш медик достал пулю, но она повредила внутренние органы. У нас нет хирурга и операционной.

— Это твой сын?

— Зачем тебе это знать?

— Скорее всего нужно будет ему кровь переливать. У близких родственников вероятность больше, что группа совпадет.

— Нет. Не сын. Не родственник даже.

И уже у двери я не удержалась и спросила лично для себя, просто из любопытства:

— Как тебя зовут?

Он удивленно посмотрел на меня, вновь подняв свою красивую бровь, но ерничать не стал, просто ответил:

— Ярослав.

… Мальчик был тяжёлый. Без сознания. Быстро осмотрела. Сделала анализ на определение группы крови. Ну, тут мне повезло. Вторая положительная — одна из самых распространенных. У Пашки такая, например.

Мой медбрат уже был на посту.

— Пашка, молодец ты мой! Давай готовим его — наркоз и капельницу. И кровь ему твою переливать будем — у него тоже вторая.

Пашка с готовностью кивнул и заметался по нашей операционной. Конечно, мы старались содержать ее в чистоте. Хотя до стерильности было далеко.

Ярослав остался в комнатке рядом с операционной, откуда через окно было видно все, что здесь, у меня, происходит.

И когда я делала свое дело, знакомое и нужное, не сразу смогла сосредоточиться на работе. Почему-то мне все время казалось, что он внимательно разглядывает меня, следит за каждым движением. Я гнала эту глупую мысль, но она возвращалась снова — мне казалось, что следит он за мной не только лишь потому, что переживает за мальчишку.

Она ничего не сказала при осмотре, но я столько ранений видел за свою жизнь, столько смертей, что понял и без слов — Сашка плох. И это неудивительно — крови потерял много и времени с момента ранения прошло немало.

Думал, что она меня выгонит, чтобы не глазел, но Рыжая указала на стул в соседнем помещении, которое связывало с операционной стеклянное окошко. Видимо, здесь когда-то делались показательные операции для студентов — медиков.

Через стекло, не идеально чистое, но и не кошмарно грязное, как все в их убежище, за пределами этой операционной, были видны все ее движения, все действия.

Я следил и сходил с ума от мысли, что мой мальчик может сейчас умереть.

…. — А когда твои мама с папой ходили на работу ты с кем был?

— Меня водили в детский сад.

— А что такое детский сад?

— Это такой большой дом, куда своих детей на время приводили родители. Там за ними присматривали воспитатели. Дети играли, кушали, спали. А вечером их забирали домой.

— И сколько там детей было?

— Ну, в моей группе — много, человек двадцать, наверное.

Санька удивленно округлил голубые глазенки.

— Это как у нас, здесь?

Ну, как тут объяснишь пятилетнему мальчишке, что когда-то детей в одном месте, в одной комнате, могло быть гораздо больше, чем шесть…

Их, маленьких, вообще, немного выжило. Видимо, детскому организму нужна гораздо меньшая доза радиации, чтобы умереть. И условия дальнейшей жизни — грязь, холод, голод, болезни, человеческая жестокость, в конце концов, сильно способствовали сокращению детского населения нашей планеты. Ну и конечно, мало кто хотел, да и в принципе, мог, рожать.