Заражение души (ЛП) - Росс Катерина

Когда подошла очередь класса Сэмундуса, никто не горел желанием быть последним, но Сэмундус вызвался, к всеобщему облегчению. И вот дверь отворилась, и в комнату ворвался дневной свет. Ученики выходили один за другим, отбрасывая за собой длинные тени. Сэмундус шел в самом конце шеренги. Но когда дьявол потянулся, чтобы схватить его, Сэмундус сказал: «Слушай, я не последний! Разве ты не видишь того, что позади меня?» И он указал на свою тень на стене. Дьявол попытался схватить его, и Сэмундус проскользнул мимо. Но с тех пор он жил без тени, потому что дьявол хранил ее. Итак, мой юный друг, видите ли вы мораль в этой маленькой старой истории? Вы скажете, что речь идет о возможности перехитрить Зло. Нет, мой дорогой, речь идет о том, чтобы быть одним из первых, а не последним, если только ты не так мудр, как Сэмундус Ученый. Запомни это».

****

Теперь Тристан понимал, что его доброжелатель, вероятно, был связан той же клятвой, что и он. Заклинание молчания. Он не мог сказать ничего более ясного и старался изо всех сил, давая крошечные подсказки, как мог. Бедняга. С тех пор Тристан ни разу его не видел. Работал ли он по-прежнему на Шоломанс, или его привычка пить, а также предостережение молодежи от выбора собственного пути привели его к неприятностям?

Сознательно или нет, но Тристан последовал его совету. Он был лучшим. Это всегда было его целью.

«И зачем», — вдруг задумался он. «Что толку в этом теперь?»

Он был изгнан, лишен права использовать заклинания, которым его учили, а их было впечатляюще много. У него отняли годы, потраченные на их изучение. Он был вынужден изобретать колесо каждый раз, когда ему требовалось новое заклинание, использовать талисманы в качестве дополнительного источника силы. Он должен был отдыхать после истощающих вспышек энергии, которых требовало каждое заклинание.

Он чувствовал себя калекой.

И все же это не заставило его свернуть с выбранного пути. Почему он все еще работает магом, если это стоит ему таких усилий? Просто чтобы доказать, что он не побежден?

Но он знал, что это так. Он застрял в мире нелицензированной магии, оккультистов-любителей и сомнительных артефактов, продаваемых на антикварных черных рынках.

Тристан презрительно поморщился. Слабак, неспособный начать жизнь заново, цепляющийся за искалеченные и изуродованные останки своих прежних мечтаний.

Он с радостью заглушил бы раздражающий голос в своей голове, повторяющий все это снова и снова. Тристан обычно заставлял его замолчать, включив проигрыватель и погрузившись в обманчиво мирную пустоту музыки, сборники друидских бардов или византийских хоралов. Что-нибудь. Но сейчас он должен быть настороже на случай, если что-то все-таки случится. Наушники были плохой идеей.

Все было тихо, и это, конечно, было хорошо, лучше, чем бесконечное разнообразие звуков в дешевых гостиницах, к которым он привык — сердитые голоса, хлопанье дверей и прочий непонятный грохот. Но нежелательные мысли все охотнее скользили в пустоту, лишенную звуков, и оседали там.

Тристан включил телевизор, но большинство международных каналов транслировали коронацию Овейна III, нового короля Уэльса, Шотландии и Англии. Что еще? Какие-то незначительные культурные новости из Кордовского эмирата, что-то об открытии дворца Алькасар для широкой публики после долгих реставрационных работ. Прогноз погоды. Объявления. Опять реклама. Опять коронация…

Тристан вздохнул и нажал кнопку выключения.

Он ненавидел ждать. Так было всегда.

Ранняя темнота окутала город своими пурпурными бархатными складками. Новый снегопад приглушил оранжевый свет уличных фонарей. Вид, обрамленный оконным стеклом, напоминал размытый пейзаж, нарисованный близоруким художником. Никаких четко очерченных линий, только чернильные тени, бесконечно переходящие одна в другую.

В желтом свете прикроватной лампы комната была полна теней. Тишины. Бездействия.

Тристан подозревал, что бесконечные часы бездействия превратятся в пытку. Как ему скоротать время? Лелеять свои страдания?

Ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы теплое тело прижалось к нему, но у него не было ни малейшего желания выходить и искать ближайший бар, чтобы кого-нибудь подцепить — после нескольких рюмок уже не имело значения, кого. Может быть, это и к лучшему, что у него не было настроения для вечеринок. Бездумный секс отвлек бы его от мыслей, но с ребрами, которые все еще болят при малейшем повороте, он, вероятно, будет не в лучшем состоянии, что может быть довольно неловко. «А если бы не секс, кто бы остался со мной на ночь?» — подумал он с оттенком безнадежности.

Мальчиком он часто представлял себе ангела, наблюдающего за ним, когда он засыпает, но слишком рано понял, что если ангелы существуют, то он не привлечет их внимание. Так какой же смысл фантазировать?

Он подумал о том, чтобы вызвать другой тип обслуживания номеров — наверняка у них здесь есть эскорт? — потом передумал.

Так что он будет одинок.

Он всегда был отважным искателем приключений, но иногда чувствовал, что устал быть храбрым. Это было чертовски жалким, как сильно он хотел свернуться калачиком, совсем один в другом гостиничном номере, и представить, что кто-то лежит рядом с ним, кто-то шепчет глупые успокаивающие вещи и ерошит его волосы. Кто-то, кто не станет стыдить его за слабость, хотя бы на этот раз, кто-то, кто поймет.

Тристан позволил своему воображению на мгновение унестись прочь и помечтать о нежных руках, втирающих мазь в его синяки. Никаких упреков, никаких требований, чтобы он «терпел, как мужчина», если он пожалуется.

Ему грезился тихий голос.

«Ш-ш-ш, все в порядке. Я с тобой. А теперь отдыхай».

Он хотел рассказать кому-нибудь о том, что заставляло его душу постоянно, день за днем кровоточить и покрываться волдырями. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь выслушал его, избавил от чувства вины и отвращения к самому себе.

Но никого не было. И вряд ли когда-нибудь будет.

Раздался вздох, похожий на приглушенное рыдание. Тристан прижал руку ко рту, изо всех сил прикусил ее, чтобы остановить этот плач — это было отвратительно и так чертовски по-детски. Бесполезно воображать.

Бран все равно что исчез. У него была своя собственная жизнь, так почему его это волновало? Он не снизошел бы до встречи с Тристаном даже из жалости.

— Если я позвоню, он вообще возьмет трубку? — задумался Тристан. Или, может быть, он возьмет трубку и снизойдет до разговора, но на заднем плане будут звучать другие голоса, веселые, громкие голоса, и другой мужчина будет звать: «Кто там, любимый?» Звуки нормальной жизни.

Да и что бы он сказал? «Я в порядке, просто… Я в отеле, за много лиг от тебя. Не мог бы ты приехать сюда за мной? Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?»

Тристан чуть не рассмеялся, но это снова прозвучало как рыдание. Потому что не было никакого смысла просить Брана совершить такую безумную вещь, как мчаться через всю страну без всякой причины, даже если Бран простил его.

Иногда Тристану втайне хотелось, чтобы случилось что-нибудь плохое. Что-то очень плохое. Чтобы у него была причина позвонить Брану и попросить о помощи. Он ненавидел себя за это.

Да, он ненавидел себя. Он ненавидел свою жизнь, настолько далекую от нормальной, насколько это вообще возможно. Он ненавидел бесконечные дороги и дерьмовый кофе в дерьмовых флягах. Остатки холодной пиццы на ужин и постельное белье, пахнущее дезинфицирующим средством. Быть одному, даже если рядом с ним кто-то есть.

Наверное, он должен чувствовать, что делает что-то важное. Спасает людей. Борется со злом. Но вместо этого он чувствовал себя старым и усталым, потертым, как гостиничная мебель.

Он ведь спасал людей, верно? Иногда он так и делал. Был ли кто-то, кто мог бы спасти его, хотя бы для разнообразия?

Тристан хотел почувствовать себя дома, любимым и в безопасности. Но это было то, чего он никогда не получит, что он никогда не сможет заработать, как бы ни старался. То, чего он никогда не заслужит.