Великолепная Лоуренс (СИ) - Рябченкова Марина

У нас с мамой есть одна общая черта — мы неспособны скрыть свои чувства и мысли. Все, о чем мы думаем, отражается у нас на лице.

— Знаешь, у меня сейчас такое чувство… — неторопливо говорит она. — Помнишь, я когда-то сказала тебе, будто ты изменилась и сама на себя не похожа?

— Будто не я вовсе, — невольно обрадовалась я тому, что мама смогла почувствовать разницу. Она крепче сжала пальцы на моих ладонях.

— Вот сейчас я смотрю на тебя и чувствую то же самое. Господи, даже не знаю, как это сказать, будто я вижу тебя прежнюю. У тебя опять этот тяжелый взгляд! — рассмеялась она.

Минуты летят слишком быстро. А спустя час дамочка в черном объявила, что скоро мой выход. Мне стало не по себе…

Свадьба Анны организована на территории старого загородного особняка, где-то далеко от городских высоток, среди высоких деревьев, зелени травы и цветов.

В приятный солнечный день в красивом зеленом саду собрались родные и близкие, незнакомцы… Впереди белая ковровая дорожка, ряды гостей, свадебная арка.

У начала ковровой дорожки на меня восторженно смотрит девушка в длинном синем платье. Я не знаю ее, но судя по тому, как она улыбается мне, она знает меня. Одними только губами, не издав ни звука, она желает мне удачи.

Девушка в синем платье не моя подруга, а мужчина под свадебной аркой не мой жених.

Это торжество не в мою честь.

Рядом с подружкой невесты стоит мой отец. Он обернулся и улыбнулся мне.

Со дня последней встречи с ним прошло уже два года — он немного постарел.

Я взяла его под руку. Сжалось сердце, так давно я не касалась его руки и не видела его лица.

— Не могу поверить, что делаю это, — смеется папа, ласково заглянув мне в глаза. — А ведь сейчас мог смотреть матч, — съязвил он.

Музыканты заиграли свадебный гимн, и под руку с отцом я ступаю на белую ковровую дорожку, усыпанную лепестками роз.

— Когда-нибудь это должно было случиться, — тихонько говорю ему я.

— Да… но полуфинал тоже не каждый день.

Девушки с последних рядов сжали кулаки, едва сдерживая радостные вопли. В ответ я вежливо улыбнулась незнакомкам.

На меня смотрят добрые улыбчивые лица. Я не знаю большую часть этих людей, что, вывернув шеи, уставились сейчас на меня.

Это уже не моя жизнь, и здесь мне не место.

— Дочка, сейчас лучше смотреть вперед, — тихонько посоветовал мне папа и, в привычной ему манере прищурив взгляд, рассмеялся. А я все равно не могу оторвать от него глаз. Останавливаюсь на полпути к арке, и свадебный гимн сразу затих.

— Вика? — озадачен папа. Я буквально набросилась на него, не желая разомкнуть объятия.

Одновременно с умилительными вздохами гостей посыпались аплодисменты.

Сцену невесты и отца усиленно фиксирует фотограф. Как много я бы отдала только за одну фотографию, которую смогла бы забрать с собой!

Нехотя я разомкнула пальцы и выпустила из объятий отца.

— Ну что, сделаем это? — тихонько спрашивает он и подает мне руку. Снова заиграл свадебный гимн. Я посмотрела на гостей. Сейчас смотрю на жениха.

«Разве я могу сделать это за нее?» — вдруг подумала я.

Если верить словам председательствующего, вот-вот я должна вернуться в Данфорд. Ждать уже недолго.

— Вика, ты в чем-то сомневаешься? — очень серьезно спрашивает меня отец.

— Никаких сомнений, — уверенно объявила я. — Давай попросим фотографа сделать наш совместный снимок — ты, мама и я, и больше никого в кадре. Только мы. Втроем.

— Сейчас?

Я опять посмотрела на жениха. Кажется, он беспокоится.

— Да…

Папа махнул рукой музыкантам, чтобы те перестали играть торжественный гимн.

— Пять минут, и продолжим! — как на стадионе, крикнул он.

Жених сразу спустился с помоста, а отец его остановил:

— Ты! — строго сказал он, направив на мужчину указательный палец. — Стой на месте.

Даниил нехотя, но подчинился.

Мы с отцом встали у высокой зеленой изгороди в саду, к нам торопливо присоединилась мама. Фотограф встал в позу, настраивает ракурс.

— Сохрани эту фотографию, ладно? — прошу я маму.

— Мы повесим ее в гостиной, — сказала она и улыбнулась в объектив. Отец обнял меня за плечи.

Я долго буду помнить этот миг. По правую сторону плеча — мама, по другую — папа. Возможно, это наша последняя фотография, где мы вот так вместе.

Щелчок.

— Я люблю вас, — выдохнула я.

— Остаемся на месте, — предупредил фотограф. Сквозь туман вижу его короткий жест.

Щелчок.

По ногам пронесся холодок.

Щелчок.

«Готово», — как далекое эхо, слышу голос фотографа на пути в черную бездну.

Больше не чувствую тяжести платья. Под ногами не гуляет холодок.

Зрение фокусируется. Четкость в контурах появляется не сразу.

«Великолепная Лоуренс», — прочла я большой заголовок газеты в собственных руках. Ниже фотография на всю страницу нефтяных вышек в Стилдоне.

Верхний уголок газеты разорван. На столе ручка.

Сосредоточившись на ощущениях, понимаю, что в моей ладони смят клочок бумаги.

«Анна догадалась сделать то, что не пришло в голову мне».

В напряжении каждая клеточка моего тела. Я вдруг поймала себя на мысли, что мне очень страшно прочесть ее послание.

— Анна?

Очень медленно поднимаю взгляд. Джон стоит близко и внимательно следит за мной. Достаточно спокоен.

Мой взгляд вернулся к рукам. Я растянула записку. Аккуратным, красивым почерком написано:

«Будь счастлива».

Я не смогла сдержать слез, они вырвались из моих глаз и покатились по щекам. Чувства очень противоречивы, сильны и бесконтрольны. Как может сердце разрываться от тоски, в то время как губы растягиваются в улыбке подлинного счастья?

Хэнтон с опаской всматривается в мое лицо, а я торопливо стираю со щек новые слезы. Мужчина решительно не понимает, что со мной происходит. Кажется, впервые он растерян и не знает что делать.

— Прости, — я не узнаю собственного голоса. Тоска опять сжала мне сердце. — Мне… лучше уйти.

— Останься.

Решительно мотаю головой.

Хэнтон хочет настоять, но находит причины этого не делать.

— Мой водитель отвезет тебя, — сказал мне Джон. 

Когда я вернулась в дом у реки, я сразу пронеслась через гостиную в кухню. Откупорила бутылку красного вина и наполнила им бокал. Дрожь в руках не унимается, подгибаются даже ноги.

Я села на стул.

Когда в голове стойко возникли образы матери и отца, пальцы вдруг стали слабыми, бокал выпал из моих рук. Я взялась за голову, как будто она стала необыкновенно тяжелой. Меня рвет на части неведомо откуда взявшееся знание, что это было прощание с родными мне людьми, и сейчас я как никогда прежде чувствую боль утраты, настоящей и невыносимой.

Улыбки, взгляды и слова…

Я долго сижу на деревянном стуле, крепко ухватившись за голову. Под ногами уцелевший после падения бокал с растекшимся вином, а поверх красноватой лужи шлепаются слезы.

Каждое мгновение причиняет мне боль. И так все время.

Солнце меняется ночью, свет становится тьмой.

Часы переходят в дни, а дни в недели.

Мне не нужны слова утешения или чье-то присутствие. Подлинное утешение я нашла в работе. Я с головой погружаюсь в отчеты, размышляю над задачами, решаю их. Мой день начинается за рабочим столом и редко заканчивается как-то по-другому. Это была нирвана, в которой я могла не думать о том, что причиняет мне боль, но я слишком увлеклась…

Клайд уехал в Юдеско. Осознать это удалось спустя несколько дней после его отъезда. Глядя в календарь, я не могла поверить, что прошло уже так много времени. Я попыталась вспомнить, когда мы с Коллинсом в последний раз разговаривали, и…

Я не помню.

В голове хаос мыслей. Это как очень запутанный клубок из чувств, эмоций и воспоминаний. Когда я попыталась распутать его, возникло хорошо знакомое чувство — безнадежно. В моей жизни все перевернулось. В моей жизни все не так…