Карен Монинг - В огненном плену

Ее голова запрокинута, спина выгнута. Она забыла правила, моральные установки, ей плевать на все, кроме внутренних императивов. И я думаю: может ли она жить так же, как занимается сексом?

Мое тело напрягается еще сильнее.

Я оставляю ее незадолго до рассвета.

У двери я оборачиваюсь и смотрю на нее. И качаю головой. Она лежит, повернувшись ко мне спиной. Она обмоталась простыней.

— Мак.

Она медленно оборачивается, и я беззвучно ругаюсь. Она уже меняется. Это началось, как только я стал натягивать одежду. И теперь почти закончилось. У нее другие глаза. Настороженные, окрашенные той человеческой эмоцией, которую я больше всего презираю: сожалением. Я ошибся. Она была не готова. Пока не готова.

К полудню она будет меня ненавидеть. К ночи убедит себя в том, что я ее изнасиловал. К завтрашнему дню возненавидит себя.

Я пересекаю комнату, запечатываю ладонью ей рот и налегаю на руку, которую прижал к ее груди, сжимая ей легкие так, что она не способна вдохнуть. Ее жизнь в моих руках. Я могу лишить ее способности дышать. И я же могу вернуть ее.

Я думаю о том, кем может стать МакКайла Лейн, прижатая к стене, лишенная всех своих защит, достигшая предела выносливости.

Я прижимаюсь губами к ее уху. И говорю тихо и нежно:

— Отправляйтесь домой, мисс Лейн. Вам здесь не место. Оставьте дело «Гарде». Прекратите задавать вопросы. Не ищите «Синсар Дабх», иначе Дублин станет вашей могилой. Я слишком долго охотился и слишком близко подобрался к цели, чтобы позволить кому-нибудь все испортить. В этом мире есть лишь два вида людей, мисс Лейн: те, кто выживает любой ценой, и те, кто является ходячей жертвой.

Я скольжу языком по вене, трепещущей на ее горле. Ее сердце колотится, как у перепуганного кролика. Страх меня не возбуждает. Но мое тело снова напряжено почти до боли. Мне стоит покончить со всем этим здесь и сейчас. Вырвать ей глотку, оставить ее тело в этой грязной маленькой комнате. Возможно, я убью ее завтра. Возможно, прикую цепями в своем магазине — на некоторое время. Я дам ей единственный шанс убежать. Если она останется, я буду избавлен от ответственности за все, что может с ней приключиться.

— Вы, мисс Лейн, жертва. Вы ягненок в городе волков. Я даю вам время до девяти вечера завтрашнего дня, чтобы убраться к дьяволу из этой страны и с моего пути.

Я отпускаю ее, и она оседает на пол.

Затем я склоняюсь над ней, касаюсь ее лица, шепчу древние слова друидского заклятия, и когда заканчиваю, из воспоминаний об этой ночи у нее остаются лишь наш разговор и моя угроза. Она никогда не узнáет, что в эту ночь была моей.

Огонь для его льда, холод для ее пламени.

Король Невидимых смотрит на женщину, лежащую без сознания в его крыльях. Она была его второй половиной. Он знал это с того самого момента, как нашел ее. И это было его пыткой каждый миг, который он провел без нее.

В то краткое время, что они провели вместе, он испытывал лишь истинное наслаждение существованием. Прежде тьма текла в нем и вокруг него, неустанно, как штормовое море. Он думал, что, возможно, причиной тому его молодость и что через четверть миллиона лет, плюс минус несколько эпох, тяжесть отпустит.

Чтобы скоротать беспокойные эры, он творил новое, собирал материю и придавал ей форму гор и деревьев, океанов и пустынь, планет и звезд, галактик и черных дыр. В его власти были все силы, кроме единственной: Песни Творения, легенда о которой гласила, что с нее началось и ею же может закончиться само основание бытия. Эта магия принадлежала исключительно Королеве его расы.

Светлая Королева редко пользовалась этой разрушающей мелодией. Обладание великой силой требовало великой платы. Легенда гласит, что в незапамятные времена их раса украла священную Песнь, как люди украли огонь у своих богов. Это могло означать, что боги были и у Фей, но Король знал правду. Не было ничего, кроме него. Он долгое время искал себе подобных.

Проходили эпохи. Возникали и распадались цивилизации. Недовольный, скучающий Король создавал и уничтожал миры, чтобы создать их снова. Он предпринял равнодушную попытку пожить некоторое время при дворе, с Королевой Светлых, и скоротал несколько столетий, забавляясь ее мелочными интригами. Древние гобелены говорили о том, что она сплела их только ради него. Но взгляды ее были холодны и ограниченны, ее двор — слишком пышен и ярок для глаз, миллионы лет вбиравших черный бархат и звезды, а мелодии этого двора — слишком нестройны без огня.

Он вновь ушел. Раздраженный. Одинокий. Ищущий чего-то, чему не знал названия.

В маленьком мирке, находящемся в дальнем уголке крошечной и совершенно непримечательной галактики, который он посетил сам не зная зачем, он нашел ее. Непредсказуемую, своенравную, счастливую в своем одиночестве, почти неприручаемую — соблазнение ее было вызовом его способностям. Делу ничуть не помогало то, что сам он был мрачным, высокомерным, эгоистичным. И — богом.

«Мне не нужна вторая половина, — сказала она ему. — И уж точно не нужна половина с крыльями и невыносимым характером».

И все же она не сбежала. Она твердо стояла на своем и наблюдала, как он кружит в поисках пути к ее сердцу. Они ссорились, испытывали друг друга, бросали друг другу вызов и выдвигали требования.

Она знала, чего хочет: наилучшего. Он знал, кем является: наилучшим.

Они развивали друг в друге лучшие качества, как подобает истинным влюбленным. Он открыл ее провинциальному разуму галактики неограниченных возможностей. Она напомнила ему, каково это — испытывать изумление, и добавила свежести творениям, давно потускневшим и утратившим новизну. Вместе они ткали вселенные, куда более прекрасные и креативные, чем все то, что он создавал прежде.

И все же его счастье было омрачено тем, чего он никогда не испытывал. Он любил. Он мог потерять. Она была человеком и могла прожить в лучшем случае еще пять десятков лет, а после истечения этого срока ей предстояло завянуть и умереть. Не в силах вынести мысли о ее смертности, Король создал за пределами времени роскошную клетку, где смерть не могла бы ее коснуться.