Елена Грушковская - Странник

— О чём вы говорите? — пробормотал Джим, а самого уже трясло.

— Я всего лишь немощный слепой старик, дружок, и мой взор замутнён, — вздохнул старик. — Он не видит так далеко, как когда-то видел. Но то, что я вижу, правда. — И добавил со странной усмешкой, от которой у Джима похолодело в животе: — Поверь, я это знаю, потому что я и сам не отсюда, мальчик.

"Чокнутый старик", — подумал Джим. А тот сказал:

— Береги эту вещь, сынок, береги как зеницу ока. Она поможет тебе вновь найти то, что ты потерял.

Джим снова открыл медальон и стал всматриваться в изображённое на портрете лицо, особенно вглядывался он в форму уха, и чем дольше он вглядывался, тем прочнее убеждался, что оно совершенно такое же, как у него. Он хотел спросить у старика, как он может с помощью этого медальона найти то, что он потерял, но когда он поднял взгляд, старика уже не было. Джим вскочил, оглядываясь по сторонам. Старик исчез.

Ещё полчаса Джим бегал по всему парку и звал: "Дедушка!" — пока к нему не подошёл полицейский.

— Малыш, тебе нужна помощь?

Джим поблагодарил и отказался. Он побрёл домой, но этот город он ещё плохо знал, и поэтому пришлось изрядно поплутать в поисках нужной улицы. Поискам мешали и мысли, роем кружившиеся у Джима в голове: он думал о странных словах старика о том, что где-то есть его сородичи. Может быть, это был просто бред выжившего из ума старикашки, но что-то подсказывало Джиму, что это всё-таки не бред. Он всматривался в надпись на крышке медальона и тоже не мог припомнить ни одного алфавита, в котором были бы такие буквы. Это была не латиница и не кириллица, не китайские иероглифы и не арабская вязь. Буквы были квадратной формы и больше всего напоминали еврейское письмо.

Когда он пришёл домой, мама занималась наклеиванием новых обоев. Остановившись, Джим некоторое время стоял в каком-то странном оцепенении и смотрел, как она мажет полосу обоев клеем.

— Что? — спросила она, заметив, что Джим на неё смотрит.

— И ты не спросишь меня, где я так долго был? — спросил Джим.

Она улыбнулась.

— И где, позволь тебя спросить, ты так долго был?

— Я был в парке, — сказал Джим.

— Отлично, — сказала мама, не желая, видимо, слушать его дальше. — Тогда, раз уж ты дома, может, поможешь мне с обоями? Одной клеить неудобно, а папа вряд ли станет этим заниматься. Он же у нас занятой человек.

— Да, конечно, — сказал Джим.

Они стали вместе клеить обои: он присматривался к ней, а она присматривалась к нему. Так они присматривались друг к другу, пока мама наконец не сказала:

— У тебя такой вид, будто ты сделал открытие, которое тянет на Нобелевскую премию.

— Возможно, — ответил Джим.

— И что это, если не секрет?

Джим положил кисточку, которой намазывал обои клеем, и сел на ступеньку лестницы.

— Мама, ведь вы с папой не настоящие мои родители?

Мама, энергично махавшая своей кисточкой с другой стороны полосы, остановилась. Её взгляд был растерянным, губы вздрогнули.

— Кто тебе такое сказал?

— Я сам это знаю, — ответил Джим. — Я помню, что раньше я жил в каком-то доме, где были женщины, похожие на монахинь. Да, это и были монахини. Я помню их: сестра Констанс, сестра Бернардина, сестра Маргарита.

— Ты не можешь такое помнить, ты тогда был слишком мал, — испуганно пробормотала мама, садясь на пятки.

— Я это помню, — кивнул Джим. — И помню, как вы пришли за мной. Если вы не мои настоящие родители, значит, где-то есть настоящие — такие, как я.

В глазах мамы стояли слёзы.

— Твои настоящие родители не хотели тебя, — сказала она. — Они бросили тебя… Родитель не тот, кто родил, а тот, кто воспитал!

Бросив кисточку, она встала и ушла, блеснув слезинками на глазах. Джим долго сидел на ступеньке, думая о том, что она сказала; потом мама вернулась с уже сухими глазами, снова опустилась на колени возле полоски обоев с уже подсохшим клеем и стала снова её намазывать. Джим встал со ступеньки и присоединился к ней. Больше они об этом в тот день не заговаривали. К приходу папы домой они успели обклеить гостиную.

Вечером Джим открыл свою любимую энциклопедию и стал искать алфавит, наиболее похожий на тот, которым была сделана надпись на медальоне. Поиски ничего не дали: даже среди древних языков не было ничего похожего на это.

Прошло ещё три года, в течение которых Джим не расставался с мыслью, что его родина не здесь, на Земле, а где-то очень далеко отсюда. Он часто с тоской всматривался в звёздное небо, потом увлёкся астрономией, и папа купил ему телескоп. Из своей комнаты на чердаке он смотрел в безмолвную бездну космоса, и она одновременно манила его и пугала. Сколько световых лет отделяло его от таких, как он? Джим даже не мог предположить. Где-то очень далеко (в такую даль трудно было даже добраться на самых быстрых двигателях — мыслях) была планета, населённая народом, среди которого он был бы своим. Может быть, даже более того — он был не самым худшим представителем этого народа, тогда как здесь он всё отчётливее чувствовал себя чужаком, заброшенным сюда Бог весть как.

Может быть, он даже слишком остро откликался на молчаливый зов Бездны, открывавшейся над его головой каждую безоблачную ночь, и слишком стремился туда, в неведомые дали, к потерянным сородичам. У него не выходили из головы слова слепого старика о том, что он будет там счастлив и найдёт того, кто ему предначертан. Это не давало ему покоя и будоражило, заставляло снова и снова приникать к телескопу в отчаянной и почти несбыточной надежде разглядеть в рисунке созвездий курс на невидимую глазу искорку, с которой он чувствовал в своём сердце неразрывную связь.

Так или иначе, его мечте было суждено сбыться. Он много раз воображал себе, что за ним когда-нибудь прилетят высокие красивые существа с острыми ушами (похожие на эльфов из "Властелина колец") и скажут, что они давно его искали и вот наконец нашли, что они прилетели, чтобы забрать его домой, к безутешным родителям, которые уже отчаялись его когда-нибудь разыскать; на самом деле всё получилось совсем не так, как он воображал в своих мечтах. Лишь самое начало его долгого пути на родину напоминало сценарий, выстроенный в его воображении: однажды ночью в свой телескоп он увидел нечто.