Лили. Ведьмина внучка (СИ) - Ланг Анна

Лили вырвалась из объятий Ансельмы. — Лили, поехали со мной, — неожиданно предложила домоправительница. — Ты будешь в безопасности.

Растерянный Лелек чуть не плакал. Он привык к нейтралитету в отношениях с гвардией, привык задабривать стражей медицинским спиртом и морфином. Он старался не замечать шепотков о том, что кого-то ограбили, кого-то избили, чьи-то семьи увезли в неизвестном направлении. А теперь, кажется, он останется совсем один. За этот год он успел привязаться к тихой рыжеволосой девочке.

Лили бросила взгляд на растерянного Лелека и твердо ответила Ансельме.

— Я здесь нужна. Я никуда не поеду.

Девочка пожелала экономке легкой дороги, обняла ее на прощание, и отправилась готовить завтрак. Кофе у Лили пригорел, но Ковальски так ничего и не заметил, аптекарь с болью оглядывал разоренную аптеку.

— Ничего-ничего, — пробормотала Лили, взяв в руки метлу. — Я сейчас быстренько приберусь.

Гвардия побила добрую половину склянок и баночек, а то, что не побила, забрала.

— Нам нужно помочь жителям квартала, — хватался за лысую голову Лелек, — только как? Они у меня все забрали, все забрали! Корабли в порт ходят нерегулярно. А люди, они ж позаболеют все…

— Лелек, — Лили подняла рассыпанные с пола травы. — Посмотри, ромашка, крапива, шалфей, шиповник, мать-и-мачеха, чабрец, волчий хвост, русалочьи слезы, звездчатка… — почти все сохранилось.

Лили стала толочь в ступке травы, смешивая растения в одной ей ведомых пропорциях.

Аптекарь посмотрел на девочку круглыми глазами. Лили пожалела Лелека, вроде взрослый солидный аптекарь, а, как малое дитя, не может прийти в себя.

— Лили, что ты задумала? За нарушение приказа тебя могут и побить, и расстрелять…

— Кто сказал, что мы будем его нарушать? Сходи к Юлиусу, попроси его сегодня посидеть дома. И купи весь тираж Имперского вестника.

— Лили, да что ты задумала?

— Лелек, сегодня я буду работать почтальоном.

Девочка споро упаковывала готовые сборы в газету.

Конечно, Лили остановила гвардия. Девочка стала демонстративно жаловаться на заболевшего почтальона, на ушедшую Ансельму, на то, что теперь ей приходится разносить почту и работать кухаркой.

Ни один житель квартала не заболел. А госпожа Ута подарила Лили образок Божией матери.

Квартал, казалось, вернулся к обычной жизни. Там, за его стенами, гремела война, умирали люди. Лелек не рассказывал Лили, что гвардия снова взялась избивать жителей гетто, не рассказывал ей и о том, что пропадали целые семьи, только просил девочку не ходить в лес поздно вечером.

Аптека стала своеобразным клубом. Лили и Лелек общались с горожанами, помогали лечить недомогания, в меру сил ободряли и выслушивали новости и слухи из-за стены.

Вот и сегодня, первыми посетителями стали Шнайдеры, фрау Шнайдер с дочкой. Лили обратила внимание на горделивую осанку посетительницы, и не могла не заметить облупившиеся носки туфель у госпожи, вытертое пальто — было заметно, что война коснулась и эту семью. Однако женщина изо всех сил старалась сохранять высокомерный вид, а ее дочка, златокудрая девочка лет 10, демонстрировала хорошие манеры, и немного стеснялась обтрепанных рукавов и воротничка на своем бархатном платье.

Лили продала маме с дочкой сироп от кашля для девочки, и настойку липы и лаванды от мигреней для матери. Фрау Шнайдер, расплачиваясь, поведала, что ее супруга взял на работу известный обувной фабрикант, солдатам, мол, нужны сапоги, и работник без должного опыта, но старательный и внимательный, всегда будет в цене. Жаль, конечно, что аристократам приходится работать, добавила фрау, но времена нынче не те, совсем не те.

После Шнайдеров в аптеку зашла Маддалена, Лили не знала фамилии этой женщины, а Лелек тихонько шепнул ей, что посетительницу видели в дансинге с бравыми гвардейцами. Лили бросились в глаза новехонькая шуба, блестящие от сапожного крема ботики, налицо контраст с предыдущими посетительницами. Видно было, что эта женщина сумела устроиться и в военное время. Маддалена попросила подводку и карминную помаду. Лелек покупал на черном рынке косметику у контрабандистов, вот для таких вот покупательниц.

Слухи, которыми поделился с Лили Ковальски, подтвердились.

Через несколько дней, ранним утром девочка возвращалась с рынка, ей удалось купить не только молоко, но и разжиться свежими куриными яйцами. Лили спешила домой, собираясь приготовить завтрак себе и Лелеку.

Ее внимание привлекли приглушённые рыдания. Девочка завернула в подворотню, на звук плача, и увидела избитую Маддалену, с новехонькой шубы свисали разорванные рукава, на скуле красовался синяк, а французская подводка, купленная недавно в аптеке, оставила некрасивые разводы.

— Что, аптекарша, и ты тоже меня презираешь? — всхлипывая, спросила женщина.

— Давай я помогу тебе, — Лили помогла подняться избитой женщине. — Кто тебя так?

— Наши бравые гвардейцы. И ты даже не спросишь, за что?

Лили вела Маддалену в аптеку.

— Я предательница, аптекарша, я коварная предательница. Мне претит батрачить в трудовых лагерях за кусок хлеба, на фабриках за два куска. Ты знаешь, что забрали Шнайдеров?

Лили вспомнила, что фрау Шнайдер должна была прийти за новой порцией микстуры, и так и не пришла.

— Шнайдер работал на обувной фабрике у Коха. На самом деле Кох помогал семьям сбежать в Швейцарию, мне рассказала об этом его любовница, мы ходим к одному куафюру. Коха расстреляли, Шнайдера должны были депортировать, госпожа Шнайдер с дочкой поехали вместе с ним. Я не знаю, что с ними стало, может, попали в лагеря, а может, что и похуже. Ты знаешь, что цыган целыми семьями наши бравые защитники отправляют в газовые камеры? Неугодные семьи тоже. А я просто хочу жить, аптекарша. Хочу сытно есть и спокойно спать, и не хочу думать, что завтра гвардия придет и за мной тоже. Вот увидишь, рано или поздно за всеми придут, за всеми.

Маддалена заканчивала рассказ уже в аптеке. У Лили опустились руки с бинтом, смоченным в скипидаре, которым она обрабатывала синяки женщины. Неужели фрау Шнайдер больше нет, и ее милой златовласки-дочки тоже?

Девочка закончила обрабатывать раны Маддалены. Проснувшийся Лелек в мятом халате стал открывать какие-то ящики, потом вывалил перед женщиной коробочки с косметикой.

— На. Дарю. Найди себе другую аптеку. Выход найдешь сама.

Когда за прихрамывающей женщиной закрылась дверь, Лили, плача, бросилась к Лелеку.

— Это война, Лили, это война. Кажется, мы с тобой остались без завтрака.

Лелек знал о депортированных и пропавших без вести гораздо больше, чем рассказывал Лили, однако, несмотря ни на что, оставался в аптеке, стараясь помочь жителям квартала. В последнее время Ковальски все чаще отпускал лекарства в долг. Он заложил в ломбарде парюру, доставшуюся от маменьки. Этого должно хватить на какое-то время.

Матушка Лелека совершила чудовищный мезальянс. Дочь графа выскочила за конторского служащего, наплевав на волю родителей, желавших пристроить дочь повыгоднее. От маменьки остались драгоценности, да медальон с фотографией, где юная девушка радовалась жизни и любимому мужчине.

Лили казалось, что жизнь стала похожа на несущийся поезд. Жителям квартала запретили выходить за пределы стены, а гвардейцы стали зверствовать еще больше. Теперь людей регулярно собирали на площади, и стражники зачитывали списки тех, кто по каким-то неведомым причинам, признавался неблагонадежным. Власти разлучали семьи, те, кто пытался возмущаться, получали сапогами по ребрам или пулю в лоб.

Теперь в аптеке круглые сутки находились люди. Посетители старались улыбаться, читали контрабандную прессу, которую неведомым образом доставал “из-за стены” Юлиус, делали вид, что радуются победам кенига, и притворно сочувствовали потерям войск союзников. Почти все считали, что война будет еще длиться и длиться.