Оборотень на щите (СИ) - Федорова Екатерина Владимировна "Екатерина Федорова-Павина"

Но когтистые ладони не дали отодвинуться слишком далеко. Удержали, вдавившись в тело между лопатками и у ягодиц…

В себя Света пришла уже в хижине, на кровати. Кожу щекотал мех покрывала, под щекой жестко бугрилась рука Ульфа. Сам он растянулся на боку, мерно, неторопливо проходясь по ее волосам какой-то тряпицей. От этого хотелось спать — и Света, пригревшись, задремала.

Но спала она недолго. Ульф, разбудив, вручил еще одну миску похлебки. Потом объявил, усевшись по другую сторону очага и занося ложку над своей миской:

— Руки ты все-таки замочила. Болит? Ладони чувствительное место, тут даже альвийские повязки не снимают боль до конца. До сих пор не могу понять, как ты не выронила стекло. Ладони тебе рассекло до костей, а человеческие женщины боль не выносят…

Света нахмурилась. Воспоминания о той ночи казались ясными, четкими — но теперь она сама не понимала, как ей хватило сил на все.

— Призадумалась? — бросил Ульф. — И правильно. Снова спрашиваю — может, это Локки направил тебя к Хильдегард? Решив, что пора меня спасать?

— Нет, я хотеть, — пробурчала Света с набитым ртом.

Ульф кивнул. Кинул ложку в миску.

— В этом я не сомневаюсь. Думаю, Локки может подтолкнуть только того, кто сам хочет шагнуть в эту сторону. Будь осторожна со своими желаниями, Свейта. Мы сегодня пойдем в крепость, которая набита ярлами, как бочка сельдями. И неизвестно, что случится там. А Локки будет ждать. В какой-то миг он может подтолкнуть тебя или меня. Направить туда, куда ему нужно. Когда один из нас будет недоволен, или напуган…

Света недоверчиво прищурилась. Отозвалась:

— Я напуган, да. Ты — напуган?

Ульф блеснул янтарными глазами и молча отправил в рот еще одну ложку. Потом ответил:

— Даже оборотни боятся, Свейта. За своих женщин. За детей. Если Локки подловит меня в такое мгновенье, я не знаю, что натворю. Не забывай, я сейчас не могу носить гривну. И серебро меня уже не остановит.

А Света вдруг вспомнила то, что Ульф говорил ей когда-то. Тех, кто слишком часто снимает гривну, изгоняют из Ульфхольма…

Но Ульф сам сказал, что мы должны туда отправиться, быстро подумала она. Значит, уверен, что все будет в порядке? Однако как он может быть уверен?

— А ты, возможно, захочешь коснуться Наудр, руны Подчинения и рабской покорности, — заявил внезапно Ульф. — Вдруг Локки ждет, когда это случится?

Мысли Светы разом потекли в другом направлении.

— Нет, — отрезала она. — Не случится.

Но тут же вспомнила, как использовала руну Наудр в крепости, приказав людям Торгейра не входить в опочивальню.

— Вот, — тихо сказал Ульф. — Ты уже засомневалась, верно? Ни в чем нельзя быть уверенным, Свейта. Но с другой стороны…

Он помолчал. Уронил, снова зачерпнув похлебку:

— Речь идет о двух мирах. Твоем и моем. Здесь люди Эрхейма. Им грозит смерть. Там люди твоего мира. Я не знаю, можно ли доверять словам Локки о том, что асы хотят собрать в Мидгарде великую кровавую жатву. Но Один — бог войны. Тут, в нашем мире, мы постоянно воюем.

У нас тоже найдется кому повоевать, подумала Света.

Затем сказала, невесело вздохнув:

— Идти. Смотреть.

Ульф, хмыкнув, отправил в рот следующую ложку. И велел:

— Когда придем в крепость, держи в уме то, что я сказал. Будь осторожна со своими желаниями. Только сначала надо проверить, сможешь ли ты погасить огонь. Поешь, и мы испробуем твои пальцы.

Это рискованно для Ульфа, вдруг подумала Света, стискивая ложку. Без гривны волк в нем будет просыпаться все чаще. От каждого людского запаха. А под конец он может остаться в звериной шкуре навсегда…

Оборотень бросил с той стороны очага, зачерпывая похлебку:

— Не надо за меня бояться, Свейта. Мне пора посмотреть, смогу ли я теперь стоять рядом с людьми. А в случае чего ты откроешь проход на драккар. Ешь.

Когда они вышли из хижины, небо над головой было по-прежнему серым. Но Ульф, глянув вверх, объявил:

— Скоро стемнеет. Приступай, Свейта.

И указал на пятачок сбоку от хижины, поросший по краю высокими кустами.

— Там.

Она сделала несколько шагов, потом присела. Землю здесь прикрывала негустая травка, под которой прятался серый лишайник. Света, выдернув стебли, соскребла целую пригоршню пушистых мхов. И на миг задумалась.

Знать бы, что нас ждет, мелькнуло вдруг у нее. Следом она начертила на земле руну Знания, Ансус. Погладила ее кончиками пальцев, стараясь не смазать. Зажмурилась, надеясь хоть что-то увидеть…

Медленно потекли секунды, но перед глазами было по-прежнему темно. Где-то через минуту Ульф заметил:

— В прошлый раз ты увидела мою смерть только после встречи с Торгейром. Когда мое будущее уже было определено этой встречей. Возможно, руне Ансус пока что нечего тебе показать? Или сейчас все зависит от нас?

Света разочарованно кивнула, открывая глаза. Затем начертила на земле руну Фе и коснулась ее.

Огонь рванулся из-под пальцев рыжими жгучими языками. Ульф, стоявший за спиной, тут же сгреб Свету в охапку. Оттащил назад и поставил на землю в трех шагах от огня.

Пламя разворачивалось стремительно, совсем как тогда, в крепости. Растекалось в дымный круг…

Света снова присела. Выдернула лишайники, начертила уже перевернутую руну Фе — и придавила бороздки пальцами.

Огонь угасал волной, расползавшейся по кругу с той стороны, где она сидела. Медленно, нехотя, но гас. Таяли в воздухе языки пламени, пядь за пядью открывая черную гарь.

— Даже камни оплавились, — негромко проговорил Ульф. — Что ж, можем идти. Но ты поедешь у меня на спине. Заодно прокатишься на оборотне.

— Я идти сама, — возразила Света.

Но Ульф уже нагнулся. Проворчал:

— Да-да, ты идти, смотреть… но потом, в Нордмарке. Давай лезь. Береги силы.

Он уперся когтистыми ладонями в колени. Добавил вдруг настойчиво:

— Мне это нужно, Свейта. Пусть тело вымотается, устанет. Глядишь, не так быстро буду оборачиваться.

И Света со вздохом полезла к нему на спину. А когда Ульф выпрямился, подхватив ее ноги под коленками, внезапно вспомнила, что не прибралась за собой в хижине. Хорошо хоть, Ульф доел остатки похлебки…

Даже с ношей на спине Ульф шагал быстро. Время от времени, пригнувшись по-волчьи, перемахивал через расщелины, прорезавшие скалы.

И хоть руки Ульфа крепко стискивали ей колени, Света каждый раз подлетала над его спиной. Внизу в эти мгновенья распахивалась пустота, переходившая в камни. Дыхание у Светы обрывалось, а руки норовили сойтись на шее Ульфа. Она цепенела, заставляя себя держаться только за плечи…

Серое небо, в котором таяли клубы дыма, понемногу темнело. Тени на склонах горы становились все гуще. Затем внизу показался Нордмарк. Высунулся из-за скал пригоршней огоньков — и расплескался по сумраку огромной стаей светящихся точек, желтоватых, мерцающих.

В город они вошли уже в темноте. Перед первым длинным домом, из окошка которого падал свет, Ульф остановился. Отпустил колени Светы и поставил ее на землю.

Она, поморщившись, переступила с ноги на ногу. Бедра, отбитые о жесткие бока мужа, ныли.

— Отсюда пойдешь сама, — вполголоса распорядился Ульф.

И, схватив Свету за руку, потянул за собой.

Улица, по которой они шли, была тиха и безлюдна. Дома Нордмарка выступали из мрака темными громадами. В окнах по правую сторону горели альвовы шары — круги желтого сияния за мутным стеклом.

— Видишь свет? — вдруг спросил Ульф. — Это старый обычай. В окнах, которые смотрят на берег, по ночам зажигают светильники. Чтобы люди, которые сейчас в море, видели, куда плыть.

— Хорошо, — невпопад ответила Света.

И Ульф, ступив в полосу света из очередного окна, обернулся к ней на ходу. Пробормотал:

— На моей памяти в Ульфхольме было двое волков, которых изгнали. Жена одного из них вернулась к своим родичам. У второй был сын, и она осталась. Говорят, эта женщина иногда приходит в хижину, стоящую у самого леса. И зачем-то зажигает свет в окне.