Сердце в подарок (СИ) - Соколова Евгения

Будто услышав, мерзкое щупальце с сухим треском лопается, отпадая. Оно подергивается на ковре, источая тошнотворную слизь, и постепенно испаряется под действием исцеляющей силы.

Боги, какая пакость! Хорошо рыжий не видит.

— Получилось! Эдвард, у меня получилось! — кричу, но вместо крика из горла доносится сдавленный шепот.

— Миранда, хватит! — Злится рыжий и встряхивает меня за плечи.

Глупый, он не понимает — мне удалось. Одно из неизвестных проклятий можно уничтожить. Спасибо вам, боги!

— Нам нужно прекратить это.

— Что? — переспрашиваю удивленно, взирая на него снизу вверх. Моя голова покоится на коленях Эдварда и его пальцы перебирают волосы.

— Нужно. Прекратить. Лечение.

— Почему?

Пытаюсь привстать, но откат разрастается, растекается по телу густым вязким желе, превращая в безвольную медузу. Наверное, сейчас меня запросто можно свернуть рулончиком, как кусок ткани, даже не пискну. Единственное, что остается подвластным приказам мозга — это голос и мимика.

— Именно поэтому, — недовольно бурчит рыжий, и я слабо фыркаю в ответ:

— Боги! Мой дар просто нестабилен, нужно время.

— Мири… — голос Эдварда полон затаённой нежности.

И глупое сердце неудержимо рвётся в грудной клетке, как испуганный зверёк в охотничьем капкане. Губы сохнут, я облизываю их украдкой, пойманная в ловушку чужого взгляда. Зрачки рыжего пульсируют, расширяясь, будто тьма из проклятия просачивается наружу, замещая сапфировую радужку.

Он склоняется медленно. Очень медленно.

— Нет! Не надо! — прошу торопливо. — Ты обещал.

Эдвард взрыкивает с досадой и касается лба невесомым поцелуем.

— Прости, прости, прости, — лихорадочно шепчет, а потом накрывает мои губы своими.

Близость рыжего обрушивается зимним штормом, сметает неистовым ураганом, и я глохну и слепну в круговерти эмоций, задыхаюсь от нахлынувших чувств.

Это пытка. Невыразимо сладкая, пьянящая, чувственная, со жгучим привкусом отчаяния.

Под моими закрытыми веками собираются горькие слёзы. Они тонкими горячими ручейками катятся по щекам и стекают за шиворот.

Что же ты делаешь, рыжий? Зачем всё портишь?

Эдвард отстраняется рывком, виновато вздыхает и осторожно стирает мокрые дорожки пальцами. Я чувствую его взгляд, но сама не спешу открывать глаза.

Он красноречиво молчит, и я тоже молчу. Только каминные часы безразлично отсчитывают секунды, нарушая мерным тиканьем тишину. Воздух неровными толчками наполняет мои лёгкие, я вздрагиваю беззвучно, но не плачу.

Больше нечего оплакивать. Что-то нежное, хрупкое, беззащитное, пустившее тонкие корни в душе, окончательно умерло, безжалостно растоптанное ради минутной прихоти.

Точно так же он целовал Беатрис в ту ночь. Ночь, когда я его возненавидела.

***

Два года назад

— М-м-м…

Замираю на границе света и тени, невидимая. Пляшущее пламя свечей позволяет различить два силуэта в полумраке оранжереи. Мужчина высок, отблески огня золотят распущенные рыжие локоны. Темноволосая девушка обвивает его плечи руками, изгибая стан, и неровные блики ложатся на фарфорово-светлую кожу причудливыми мазками. Я вижу её лицо с полуоткрытыми пухлыми губами и учащенно вздымающуюся грудь.

Беатрис Лиаль. Троюродная кузина Эдварда.

— Эдвард, любимый, — протяжно стонет она.

Рыжий опускает голову, покрывая жалящими поцелуями шею и декольте. Его губы скользят вдоль края кружев, обводя глубокий вырез.

— Сладкая, сладкая, Трис, — хрипло шепчет, вжимая лицо в мягкие полукружья.

— Как ты мог! — Беатрис притворно отстраняется и капризно надувает губы, гибко выкручиваясь из объятий.

— Что ещё? — недовольно рычит Эдвард и дергает её на себя. Прижимает, удерживая рукой за подбородок. Та уклоняется, вертится, но рыжий настойчив.

— Почему не я? — задыхаясь, канючит она, когда долгий поцелуй прерывается.

— Милая, мы вроде бы всё обсудили, — голос Эдварда вибрирует. Большой палец нежно обводит контур припухших губ, чуть оттягивая нижнюю. — Не будем ссориться по пустякам.

— Пустяки! — Беатрис с вызовом упирается рыжему в грудь, а потом колотит по ней кулачками и злобно шипит: — Ты женишься на этой немочи, негодяй! А я? Как же я? Обо мне ты подумал?

Эдвард нехотя отпускает, отступает на шаг, раздраженно ероша волосы, и отрывисто бросает:

— А ты, дорогая моя, выйдешь замуж за того, кого подберут родители. Но я ведь не ревную, — он обхватывает её лицо ладонями и фыркает в губы насмешливо: — Вот и ты не ревнуй, кошечка. Неужели нас остановит какой-то брак по расчёту?

— Ты прав, любимый, — сладко мурлычет Беатрис и охотно подставляет шею под новые поцелуи, томно прикрывая глаза. — К демонам наречённых! Люби меня, Эдвард. Люби, как никогда не будешь любить свою сушенную моль.

— Ты сводишь с ума, Трис…

Эдвард сдавленно стонет, и резким грубым движением задирает платье, чтобы тут же ловко закинуть стройную девичью ножку на своё бедро. Смеётся коротко, гортанно и жадными пальцами стягивает тонкий шёлковый чулок:

— Плуто-овка…

— Да-а-а…

Глаза Беатрис вспыхивают злорадным торжеством. Она знает, что я тоже это вижу…

***

Настоящее время

Глупая, глупая Мири!

Я медленно открываю глаза и намеренно отвожу взгляд, тихо напоминая:

— Лэд Тьер, настойка…

Видеть рыжего сейчас — выше моих сил.

Нет, никогда не прощу его! Ни за то унижение, ни сейчас. И чтобы ни творилась внутри — это только моё. Я справлюсь. Уже справилась однажды, а значит, смогу снова.

Мне помогают подняться, устраивают поудобнее, нежно отводят растрепанные пряди, в мимолётной ласке касаясь лица. Я чувствую: он ищет мой взор и торопливо смыкаю ресницы. Не глядя, обхватываю губами подставленное стеклянное горлышко пузырька и глотаю жадно, гулко.

Не хочу…

Не хочу, чтобы он рассмотрел. Говорят, глаза — это зеркало души. А моя душа сейчас мучительно корчится, содрогается в пламени бездны, и тонкая корочка брони, с таким трудом выращенная за последние годы, чернеет в нём, опадая хлопьями серого пепла.

Я думала, что глупая и наивная Мири, трепетно верившая своему Эдварду, уже умерла, но нет…

Она ещё жива. И прямо сейчас баюкает в ладонях обугленный ошметок, бывший когда-то давно её любящим сердцем.

— Мири… — срывающимся голосом зовёт рыжий.

Мотаю головой. Не надо…

— Мне нужно в свою комнату. Устала.

Я слышу, как Эдвард скрипит зубами, а потом дергает шнур. Колокольчик надрывно трезвонит где-то в коридоре. После первого сеанса его перевесили, и теперь можно вызвать прислугу, не вставая с дивана.

Бухает дверь, отрывистый приказ знакомым голосом: «Лекаря для лэди, Эдварда в его покои!», и я взмываю в чужих руках.

Лэд Эмиль сладко пахнет корицей, а ещё чуть-чуть сандаловым деревом и гвоздикой. Он беспрерывно бормочет что-то успокаивающее, пока несет, торопливо перепрыгивая ступени, но я не слушаю.

Я больше не останусь с Эдвардом наедине.

Не теперь. Пока сердце так беззащитно и голо.

***

Всю ночь я верчусь беспокойно, то и дело вскакиваю с постели и подолгу смотрю в темное окно на своё отражение.

Но не вижу его…

Потому как вчерашний вечер разбитыми осколками встаёт перед глазами, горит на губах его поцелуями, туманит взгляд слезами обиды и злости.

Как ты мог, рыжий? Как?!

Я ведь только-только стала тебе доверять, подпустила ближе… Только-только рискнула надеяться, что всё будет хорошо…

И так больно, так горько, так…

Глупая, глупая Мири!

Я ведь и вправду поверила, что ты изменился… И, когда всё закончится, мы действительно сможем остаться друзьями. Пусть не близкими… нет…