Невезучая, или невеста для Антихриста (СИ) - Снежная Александра

— Извиняюсь, — робко вклинилась я. — Я не гей, я Гея — ну, эта… знаете… мать титанов там…

— Чья мать? — хором переспросили черти.

— Титанов. Мужики такие большие, ну, там, боги первого поколения… с Зевсом боролись… их в Тартар за это. Не, не знаете? — жалобно пискнула я.

— Богиня, — восторженно всплеснула ручками краля, аж бублик у ней на голове подпрыгнул.

— Не, не богиня, кошу под нее, — извинительно расстроила я тетеньку. — Антипенко Гея Андреевна.

— Тьфу, адова сковородка, какой же идиот тебя так назвал? — почесал маковку богатырь с крылами.

— Видно, такой же, что и твоего сына, — вызверилась на крылатого краля. И как-то разом у него и грудь, и голова, и крылья сникли.

— Так я ж тебе говорил, Ксан, пьяный был. Ну смог я выговорить твое — Аристарх. А этот Пресветлый привязался: Антихрист, Антихрист. А фея в загсе как морду его ванильную увидела, так и запела: "Не извольте беспокоиться, как скажете, так и запишем"

Тетка возмущенно встряхнула дыньками и бубликом.

— А не надо было напиваться до чертиков, когда сына регистрировать ходил.

— Почему сразу до чертиков? — богатырь обижено засопел и снова почесал репу.

Черти протестующе стали мычать, дергать всеми конечностями и сопеть хрюнделями. Видать, подтверждая, что до них хозяин еще не допивался.

— Нас, между прочим, ангелы выносили, в смысле, провожали.

— Позорище, — закивала чернокрылому головой краля. — Так что там с богиней? — деловито одернула она Сеню.

Семен чего-то долго тыкал в своем планшете, а потом удрученно протянул его тетке:

— Вот.

— Чего "вот"? — фыркнула красотка, нетерпеливо постукивая каблучком.

— Все-таки Панас.

Сеня извинительно шаркнул кроссовкой с развязанным шнурком и замер перед кралей в позе "гипноза", вызвав у внимательно наблюдавшей за ним стенки нездоровую реакцию. Плинтуса скрутились в странную конструкцию, похожую на клацающие челюсти, и тихо чавкая, стали наезжать на шнурок. Семен поднял ногу, челюсти подпрыгнули в воздух, как бультерьер за палкой, но шнурок так и не достали.

На подлый Сенин смех стенка отреагировала традиционно — плюнула ему в спину штукатуркой и показала язык.

А тетка в это время, дочитав в планшете подсунутую Семеном информацию, явно расстроилась, дыньки огорчительно повисли, и даже бублик на голове жалко съехал набок.

— Люцык, — истерично хлюпнула носом она, — сделай что-нибудь, — краля поставила руки в боки и самым наглым образом стала шантажировать богатыря. — Или я сейчас буду плакать.

Черти тут же стали нервно бегать взад-вперед под стенкой, пытаясь найти у нее угол, но она, расплывшись в ехидной улыбке, быстро выпрямилась, показала им из плинтусов ту же комбинацию, которой ее неосторожно научил Семен, и вывесила огромную табличку "Обеденный перерыв".

— Дай сюда, — рявкнул чернокрылый, отбирая у тетеньки планшет.

У Семена аж руки затряслись. Он картинно схватился за сердце, упал на меня, изображая умирающего лебедя, а стенка подленько захихикала, тряся штукатуркой, табличкой и плинтусами.

— Антипенко Гея Андреевна, скончалась тридцать первого декабря. Место доставки — рай, — громко озвучил мужик с крыльями и, нахмурившись, стал чесать маковку.

Сеня мгновенно перестал изображать параличного, выхватил айпад у него из рук, засунул себе за пазуху и спрятался за меня.

— Значится, в рай… — протяну мужик, тот, который Люцык, и очень подозрительно прищурился, разглядывая мой не очень презентабельный внешний вид.

Я прижалась к Сене и жалобно хлюпнула носом.

— Ты чего? — погладил меня по голове Семен. Ласково так погладил.

— С-смерти боюсь, — заикаясь, сообщила я.

— А чего меня бояться? — плотоядно улыбнулся Сеня. — От смерти еще никто не умирал.

— А а-а, вы… — заклинило меня.

— Смерть Семен Семенович, — протянул мне руку дядька, и кому-то, то есть мне, сразу стало по-японски плохо. В смысле, херовато.

— А вы ж не женщина… а коса где? А плащ с капюшоном? Вы ж… она ж… должны быть, — и страшно мне так сразу стало.

— Нет, и ты туда же? — оскорбился Сеня. — Ну, не баба я. Не баба. Ладно Адка — деревня деревней. Ей простительно. Ее еще в каменном веке неандертальцы построили, а штукатурка у ней модная только лет десять назад появилась. И то, ежели бы Женька Версаче Оксане Ивановне не намекнул, что интерьерчик у нас не комильфо, так и стояла бы коровьими какашками обмазанная. Стереотипы надо менять, — поднял он вверх указательный палец. — На дворе двадцать первый век, а вы все думаете, что смерть к людям приходит в балахоне и с косой, а к мухам — в трусах, в майке и с газетой.

— А что, она к мухам по-другому приходит? — наметился у меня вопрос двадцать первого века.

— Колхоз. На, смотри, — Сеня вытащил из кармана баллончик с "раптором" и ткнул мне его в лицо. — Быстро, эффективно, и мухам в кайф.

— А чего это им в кайф?

— Так они ж нанюхаются и от передоза помирают, потому и в кайф. Вон, глянь, — Сеня указал взглядом на двух зеленых мух, висящих на черной стенке в обнимку с дихлофосом. Мухи по очереди нажимали лапками на кнопку дозатора, и когда из распылителя вылетала тоненькая струйка, жадно вдыхали пары, потом уморительно дергали лапками и крыльями, а опосля пискляво жужжали мотивчик Битлов "Желтая субмарина".

— А вы, люди, кровожадные, — глубокомысленно изрек Семен. — Вам все надо, чтобы мозги по стенке и кишки по газетке. Смерть, она обоюдоудобственной должна быть: мы рады вам, вы благодарны нам.

— Так косы у вас нет? — радостно выдохнула я.

— Почему нет, — сильно огорчил меня Сеня. — Есть. Гляди, — Семен достал из-за пазухи айпад и провел пальцем по экрану. В мониторе ярко вспыхнула картинка и заиграла ритмичная мелодия. На экране, по длинным коридорам и лестницам, перепрыгивая через пролеты и преграды, бегала смерть с косой. Косой она махала налево и направо, хайдокая попадавшихся на пути граждан. С трупиков она собирала жизни, трясла в воздухе косой, зловеще хохотала, а затем продолжала свой путь по темным лабиринтам в поисках новой жертвы.

— А чего это у вас?

— Так косилка, — ласково погладил планшет Сеня, и на морде у него появилось выражение полного и абсолютного счастья. — Последняя версия. Слышь? А ты не знаешь, как десятый уровень пройти? — морда у Семена вдруг стала такая жалобно-просительная, аж к груди прижать захотелось. Ну, пожалеть типа.

— Не-а, не знаю.

— Ты понимаешь, никак десятый уровень пройти не могу. Все жизни на студента, гада, уходят.

— Какого студента?

— Да паразит один, ну, тот, что мне эту косилку впарил. И главное, развел меня как херувима черти. Я ж, когда за ним пришел, ни разу не продвинутый был. Собирайся, мол, говорю, я за тобой. А он мне: "А чего это у вас прикид такой отстойный? И зачем вам клюшка?" Нет, ты представляешь? Это он мою платиновую косу клюшкой обозвал? А мне ее Владыка на, хрен знает, какое-летие подарил. Именная была, — Семен горько вздохнул и ткнул пальцем в сенсор. — О, гляди, чего делается.

На экране Сениной косилки появилось изображение комнаты в общежитии и сидящего за столом перед компом студента. За его спиной, словно из воздуха, возникла смерть с косой, и парень, услужливо отодвинув стул, предложил ей поиграть в танчики.

Пока смерть, оттопырив челюсть и вывалив язык, с безуминкой во взоре лупила из всех орудий по вражеским позициям, студент, собрав рюкзак, натянув бейсболку и кроссовки, сделал ноги. Смерть, спохватившись, что клиент ушел, тряся косой и посыпая голову пеплом, ломанулась следом. И вот тут начиналось самое интересное: пацан, с профессионализмом паркурщика, перелетал через возникающие на пути преграды, периодически оглядываясь на метущуюся за ним следом смерть. Поднявшись на крышу, он с разбегу перепрыгнул на соседний дом, оставив захекавшуюся смерть яростно метаться вдоль ограждающего бортика и угрожающе трясти косой. И вот, пока незадачливая собирательница жизней громко материлась и обещала пацану догнать и устроить секир башку, он, развернувшись, показал костлявой средний палец и, вставив в уши наушники, вразвалочку пошагал дальше.