Алая сова Инсолье - Ива Лебедева

Глава 51

Алла

Котенок у нас на редкость тихий и деликатный. Все время либо спит у меня за пазухой, либо тихонько лежит в корзинке на подушке из лоскутков. Все бы такие котята были…

О чем я думаю? О чем угодно, только бы руки и губы не дрожали. Я еще там, дома, в другом мире, никому не позволяла заглянуть под повязку. После того пожара в детстве врачи что-то делали с моим лицом и даже уверяли, что сохранили мне ресницы, а сомкнутые и почти сросшиеся веки смотрятся просто как закрытые глаза.

Не знаю, как это выглядело со стороны, на ощупь мне не нравилось. Но я привыкла. Так же, как и к здешним гораздо более свежим шрамам, хотя мелкое дрожание ресниц под кончиками пальцев чувствовала и удивлялась — как так, глаза выжгло, а их нет? Или они отросли заново?

Но плакать не могла, как и раньше. Вообще. Никак. Хорошо еще, кровь быстро перестала течь вместо слез, когда раны зажили.

— Ну и чего тоску нагоняешь? Вон, даже твой бесполезный пушистый комок и тот смотрит на тебя сочувствующе. — Инсолье с присущей ему бесцеремонностью буквально дышал мне в лицо, так близко пододвинулся. Как-то странно буднично провел пальцами по моим векам. А потом зачем-то еще и лизнул их. — Они даже не соленые. Видимо, в еде мало минералов, надо найти тебе какие-нибудь морепродукты.

Что он несет? И что творит? Мало ему оказалось пальцами меня трогать, теперь он приник к шрамам губами, словно пытался сцеловать их с моего лица.

— Не смей прятаться. — Шепот был какой-то горячечный, а его руки сомкнулись вокруг меня, опять отрезая от всего остального мира. — Не от меня, слышишь? Ты вся моя. До кончиков ресниц! А глаза я тебе верну. Обещаю. Веришь? Не смей не верить!

— Верю. — Я, кажется, очень давно так ужасно не хотела по-настоящему заплакать — и не могла. Зато смогла и правда поверить. — Ты настолько ненормальный, что достанешь даже луну с неба, если тебе приспичит.

— Правильно. — Инсолье хохотнул, не переставая выцеловывать что-то свое на моем лице. — А что, было бы красиво… Хочешь глаза цвета лунного камня? Легенды говорят, что такими глазами можно смотреть в будущее и прошлое.

— Вот этого мне точно не надо, даже звучит страшно. — Я расслабилась, чуть ли не растеклась по нему, впервые за очень долгое время позволяя себе опираться не на себя, а на кого-то другого и чувствовать это правильным.

— Хм? Ну… согласен. Пророки редко когда бывают счастливыми людьми. Их либо не слушают, либо убивают, чтоб беду не нагадали. Последнее, кстати, орден практикует. Не любят они конкурентов. А тогда, может… грозовые? Как небо за секунду до того, как взорвется тысячами молний?

Я только молча кивнула, соглашаясь на все. Пока он так меня к себе прижимал, было тепло. А еще я слышала, как у него колотится сердце, и чувствовала свое — оно тоже билось часто и сильно, словно пыталось перестукиваться с тем, другим, каким-то одному ему известным тайным кодом.

— Хотя на твоем лице любые глазки будут хорошо смотреться. Даже мои, цвета болотной глины, — хмыкнул он напоследок. Еще раз проложил дорожку поцелуев от одного виска к другому и со вздохом отпустил меня. Но не сразу — отпускал и тут же снова хватался, раз, другой.

— Увы, это может продолжаться вечно. — Инсолье одернул сам себя и, кажется, даже руки за спину спрятал. — Надо прекращать, иначе мы так и не доберемся до халифата. Точнее, до гор. И вообще, неизвестно, какого шатта тут всякие по дорогам скачут ночами. Лучше не выяснять. Я пошел, буду свинью в очередной раз переделывать. Эй, рогатый! Стой, куда пошел! Сам ты хрю. Хотел же клыки подлиннее? Будешь послушным — я тебе выдвижные сделаю, как у змеи. Хочешь? А если немного хорошего материала принесешь, можно еще чего нарастить.

Он ушел вместе с Хрюшей куда-то в сторону ручья, а я села возле телеги и подняла лицо к небу, ловя тепло солнечных лучей. Как можно одновременно быть счастливой и несчастной? Умиротворенно отдыхать и умирать от тревоги? Мне казалось, это невозможно. Я ошибалась.

Вдруг в один далеко не прекрасный момент Инсолье просто исчезнет? Даже не уйдет, хотя этого я тоже боюсь, потому что помню — любовь не длится долго. Но что, если с ним что-то случится? Этот мир не похож на уютный, безопасный и городской.

Да-да, все познается в сравнении. Сколько я слышала сетований на тяжелую жизнь среди своих знакомых и друзей, сколько было разговоров о том, как все плохо, небезопасно, ГМОшно и вообще неправильно.

Попробовали бы они выжить здесь, где в еде нет химии, зато полным-полно разной всякой биологии. Где под любым кустом может оказаться самый настоящий разбойник с ножом и ни одного «равнодушного мента» в пределах видимости. Где людей вон на кострах жгут без суда и следствия…

Ох. Как его отпускать дальше чем на три шага от себя? А отпускать надо — он взрослый, он сильный и умный, он здесь с рождения живет и как-то все время выживал. Но страшно-то все равно, потому что опасно по-настоящему.

Любить — это не сплошная эйфория и бабочки в животе. Любить — это еще и очень больно. Страшно и тревожно.

Ф-фуф-ф-ф… нет, хватит! Не буду больше травить себя и надумывать заранее то, чего еще не