Обручённые Хаосом (СИ) - Змеевская Анна

       — Ну, полагаю, поворачивать уже немного поздно, — он вздохнул и чуть неловко заправил мне за ухо прядь волос. — И вообще — поздно. Иди спать, Джинни, ты наверняка ужасно устала.

       — А ты?

       — А я весь день бездельничал. Немного прогуляюсь и приду.

       Стремление друга к ночным прогулкам мне не внове: сама я далеко не жаворонок, но он та ещё полуночная сова. Прямо как моя мама. Каждый раз, когда Олли приезжал к нам на каникулы, они с ней непременно засиживались допоздна, а поутру ненавидели весь мир и особенно папу — тот нещадно изводил их дурацкими шуточками и жалобами. Мол, только придремлешь на каких-то десять часиков, а всякие молодые нахалы уже норовят увести любимую жену…

       Однако же я успела вдоволь наполоскаться в ванной, чуток всплакнуть в подушку и даже уснуть, прежде чем возвращение друга разбудило меня.

       — Скольк’ вр-мя? — кое-как промямлила, приподнявшись ему навстречу. Однако меня тут же заботливо уложили обратно.

       — Начало четвёртого. Прости, мне что-то совсем не спалось.

       — Небось опять носился по темноте со своей любимой игрушкой?

       — И сделал много отличных фотографий! — горячо заверили меня. — Ладно, я в душ и спать. Как насчёт подняться пораньше и убраться подальше от твоего мудаковатого родича?

       — Сугубо положительно!

       И, уже провалившись обратно в сладкую дрёму, краешком сознания подивилась: кажется, мой друг впервые по доброй воле согласился на раннюю побудку. Настолько впечатлился общением с альфа-мудаком?

       А, неважно. Завтра спрошу.

Годами сбрасываемая соснами хвоя мягко пружинит под лапами. Словно идешь по огромному ковру, на котором чего только нет. Совсем молодая поросль, которой ещё предстоит найти путь наверх; грибы, выросшие после недавнего дождя; скрытые от глаз норы всякого мелкого лесного зверья. А позади осталась расчудесная полянка с клубникой, сладкой настолько, что варить из неё варенье — сущее кощунство. Да и не из чего уже — на полянке я задержался на добрых полчаса и до сих пор чуял под носом сладкий ягодный запах.

       Порой кажется, я знаю в этих лесах каждую иголку, каждый камень и ветку. Или впрямь знаю? Родился-то тут. Не в лесу, конечно, а в Таненгреве, что остался ниже. Но на свою первую охоту пошел, когда мне исполнилось пять. Мама и Дар тогда задрали лося, крупного и с такими развесистыми рогами, что порошка из них шаманке племени хватило на целый год… Помню, что плакал и очень жалел несчастного сохатого. Ровно до тех пор, пока жилистое мясо не попало в рот. Вместе с тёплой кровью, согревшей внутренности.

       А потом я научился охотиться сам и понял, в чём прелесть быть хищником. Нет ничего лучше погони. Запах страха, адреналин, шум ветра в ушах; болящие от долго бега лапы, если жертва вдруг оказалась чересчур проворной.

       Кабан всё ещё дёргался, хотя глотку я ему перегрыз с первого же удара. Не так чтобы удачно — внушительный клык пробил плечо. Пройдёт через пару часов, однако приятного мало. Кабану, впрочем, повезло ещё меньше: быть ему обедом на моём столе. Попрошу бабушку запечь с клюквой и мёдом. Можно было бы сожрать его прямо тут, пока кровь ещё теплая, но человечья половина слегка против — ей тоже охота полакомиться свежаком. Однако люди-то сырое мясо едят только в исключительных случаях. В дорогущих ресторанах с отвратительно пафосными поварами, который любую бурду непременно называет высокой кухней.

       Бывал я в таких, не один раз и даже не два. Особо не проникся. Мы, оборотни, народ консервативный и всяким тартарам размером с воробьиное гнездо предпочитаем здоровенную оленью (ну, или вот кабанью) ногу, едва взятую углями.

       В ногу я и вцепился, в миллионный раз пожалев, что не уродился тигром, как Изара и… прочая моя кошачья родня. У них и пасть побольше, и клыки внушительнее; всё удобнее волочь законную добычу через лес. Человеком ещё лучше, но царапать пятки о хвою — сомнительное удовольствие.

       Да и не стоит светить на всю деревню голым задом. Не то чтобы мне не всё равно… однако же не по статусу вожаку клана. А заместителю окружного прокурора так тем более.

       Нет, ну как всё-таки неудобно открывать двери с мёртвой тушей в зубах! Но открыл. И кабана затащил, прежде чем перекинуться.

       — Эй, на хозяйстве, обед пришёл!

       — Чё, прям сам? — послышался ворчливый возглас, а следом и топот коротких ног. Пару секунд спустя из-за двери, ведущей в кухню, выглянул Друадах.

       Я видел его только утром, а до того — две недели назад. И, кажется, седых волос в его бороде стало ещё больше. Энергии у старого гнома, впрочем, ничуть не убавилось, невзирая на возраст. Как и у моей бабули, которая вот уже добрый десяток лет может ходить только с клюкой, однако же не стала от этого менее грозной.

       Друадах переехал в Таненгрев, едва схоронив жену. Скрепя сердце передал разросшуюся шахту детям и внукам, собрался открыть тут автомастерскую, нанять кого из местных в работники. Да так и остался работать сам: мол, вы, медведи, не только в шкуре косолапые, что с вас взять, расходы одни. И прижился в нашем доме — чтобы не покупать свой и не тратиться на аренду. Враньё сплошное: все в деревне знают, бабуля для Друадаха — всё равно что богиня. И выпить с ней всегда можно, да.

       — Я бы предпочёл, чтобы сам, — хмыкнул я. — Увы, у кабана было иное мнение по этому вопросу.

       — «Иное мнение по этому вопросу», — передразнил гном. — Уй, пацан, бесишь порой до ржавых гвоздей перед зенками! Так бы и дал по башке!

       — Да ты и давал, пока доставал.

       — Дык и сейчас могу на табуретку встать!

       Он наклонился над тушей, ощупал, довольно крякнул в бороду — кабан и впрямь здоровенный, жирный, на всех хватит.

       — Хорош. Молодец, пацан! Щас как разделаем, как наварим холодца!.. А ты давай-давай, чеши отседова, бесстыдник!

       — Ты не забыл, что это мой дом? — я вопросительно уставился на Друадаха, сложив руки на груди. — И ничего не бесстыдник, грыз и плакал.

       — Ага, и муди тоже твои перед глазами болтаются! Никогда не привыкну к этой вашей меховой херне.

        — Ты старше меня в три раза, чего ты там не видел?

       Гном поднял голову и глянул сурово, разве что не запыхтел в бороду.

       — Опять лазил в мои документы? Как это у вас, копов, называется? Пользовался служебным положением, во! Я, между прочим, честный гражданин Греймора, не имеешь права!

       Я на это закатил глаза и усмехнулся.

       — Мне не нужно никуда лазить, вредный старый гном. И почему «опять»? Я запомнил с первого раза. Да и до этого знал.

       — Знал он! Вечно вы, Маграты, всё знаете! Что ты, что Дар. Весь в папашу пошёл, воистину так!

       Нагулянное веселье как рукой сняло.

       В папашу, да. Жаль не в того.

       Как бы ни хотелось мне походить на Дара, иметь хоть каплю его уживчивости, добродушия и понимания, а всё же ярости и злости во мне куда больше. Бабушка частенько говорит, что таким и должен быть настоящий альфа — жестоким, бескомпромиссным и нагоняющим страха на весь клан. Глянь, мол, на Изару — девчонка, а все её боятся и слова поперёк сказать не смеют.

       Может и так, да только не в одном клане дело.

       Пять лет прошло, а я помню тот день так хорошо, будто он случился вчера. День, когда я, Хота гро Маграт, чуть не убил человека. Что самое ужасное, вернись я назад во времени — поступил бы точно так же.

       Наносил бы удары один за одним, ломал бы кости; слушал бы, как вырываются хриплые вопли из разодранного горла. Он был слабее, жалкий человечишка, у которого из силы — одни только богатенькие столичные родители. Ни сострадания, ни сочувствия к тому ублюдку у меня так и не возникло, несмотря на психотерапевта, курсы управления гневом и прочие кружки анонимных мудаков. Я хотел его убить за то, что он сделал. Со мной… и с ней.