Любовь на руинах (СИ) - Иванова Ксюша

Она явилась к утру. Скорее всего, всю ночь согревала другую постель. Я не подозревал даже, а знал наверняка, что Наташка помимо меня спит еще с парой-тройкой наших мужиков. И брезговал ею. Только ее мало смущал тот факт, что я никогда, кроме самого первого раза, два года назад, не трахал ее традиционным способом. Элементарно боялся заразиться чем-нибудь. И, да, я знал, что многие болячки запросто передаются со слюной, но разве мог отказаться от ее умелых рук и губ? Наташка знала, как именно я люблю, и делала все на высшем уровне.

Я почувствовал, что кто-то зашел в комнату, когда она, шагнув в чуть приоткрытую дверь, сделала первое движение в сторону постели. По плавным, уверенным шагам понял, что это именно она. Разделась, бросая одежду на стул, стоящий возле моей кровати. Залезла на нее, встала на колени между моих раздвинутых ног, руки легли сразу, без ненужной подготовки, на пряжку ремня. Рассегнула, оттянув резинку трусов, вытащила наружу мгновенно твердеющий член и, облизав, как леденец на палочке, вобрала глубоко в рот. Невольно подался бедрами вверх. Она довольно заурчала, так, словно ей, на самом деле, доставлял удовольствие этот процесс.

Чем занималась Наташка днем, я не знал. И не интересовался. Но по ночам она, совершенно точно, тренировалась. И была настоящим специалистом в своей, так сказать, области. Обычно, а наши встречи бывали не так уж и часто, ей нужно было потрудиться, чтобы я кончил, но сегодня хватило нескольких минут. А все потому, что перед моими закрытыми глазами маячило бледное лицо с зелеными глазами в обрамлении рыжих волос. Мне даже показалось, что на самом пике наслаждения именно Рыжая сказала:

— Какой ты, чистый… сладкий мой..

В ту же секунду судорожно сжался живот, член дернулся, и семя толчками выплеснулось в горячий рот. Су-ука… Рыжая сука… Сейчас Слепого ублажает… От этой мысли в мозгу произошел мини-взрыв и ладони сами сжались в кулаки. Нет, ну только этого не хватало — ревновать какую-то…

— Как ты можешь доверять чужаку? А вдруг он предаст? А вдруг он решит присвоить то, что мы будем везти назад?

— Пророка? Да на хрен он ему сдался? — Женька смеялся.

Если честно, то я была уверена, что какой-то там мужик, которого Женя величает так высокопарно — Пророком, только прикрытие, а настоящей целью нашей поездки является, например, оружие, продовольствие, лекарства, ну, или, семена каких-нибудь растений. То есть, что-то на самом деле важное… Но из слов Слепого, исходя из его реакции на мои претензии, выходило, что наша цель, действительно, он.

— Но для тебя же он ценен? Вдруг и этому… как его там, он понадобится? А мы против него, с его же тремя бойцами, совсем ничего сделать не сможем!

— Что, даже имя не спросила? — его губы растянулись в лукавой улыбке, как будто что-то знает обо мне такое, чего я сама еще не знаю. — Зойка, он тебе понравился! Ты влюбилась!

— Женя, как можно влюбиться в человека, которого знаешь всего несколько часов? Глупости!

— Хочешь, я расскажу тебе о нем? — и, не дожидаясь моего ответа, начал. — Ярослав Дорофеев, тридцать пять лет, правая рука Антона Жука, лидера группы выживших, которые называют себя Северной группировкой. У них около полутора тысяч бойцов, хорошо натренированных, вышколенных, бесприкословно подчиняющихся своему командиру. ОН нам нужен, Зоя. ОН нам нужен даже больше, чем Пророк.

Я, до этого ходившая из угла в угол, застыла статуей в центре комнаты.

— То есть… то есть ты меня посылаешь с ними не для сопровождения больного! Не только для этого. Под него подложить хочешь… — у меня от одного предположения перехватило дыхание. Да как он смеет? Я — не вещь, которой можно вот так распоряжаться.

— Зоя, поверь мне, все получится само собой. Наши кланы объединятся. Мы нужны друг другу. Ты знаешь, чего я хочу. Мы сможем этого добиться. Это будет непросто — люди разучились доверять друг другу. Но если мы хотим выжить, если хотим наладить, улучшить наше существование, мы обязаны объединиться. Для этого, как это ни странно, нужна сила. У Жука сила есть. Яр — его сила!

Фанатик! Мой Женька, человек, которому я доверяла, настоящий фанатик! Да он по трупам пойдет ради своей идеи! И по моему трупу тоже сможет! И тут мой уставший, требующий отдыха мозг, пронзила догадка:

— Женька, это твоих рук дело? Мальчишка ранен по твоему приказу?

Он не ответил. Промолчал. Но я хорошо знала этого человека. Я поняла сама.

— Зоя, я знаю, что будет. Я вижу. Не глазами, нет. Когда-нибудь люди снова смогут жить не как крысы, каждая в своей норе — мерзкой и грязной, а на земле, на возрожденной, очищенной земле! Ради этого можно потерпеть сейчас!

Я не смогу его переубедить. Это невозможно. Я сделала шаг в сторону двери. Но все-таки решила спросить:

— А я? Меня ты тоже "видишь"?

— Рыжая, ты будешь счастлива, очень. Иначе, я никогда бы тобой не рискнул. Иди, отдыхай, скоро утро.

Я обернулась у двери и в последний раз посмотрела на человека, который столько лет был моим другом и защитником. Он медленно протянул руку к свече, стоящей в стакане на столе прямо перед ним, и сжав пальцами огонёк, потушил ее.

Перед тем, как лечь спать, заглянула в операционную. Саша спокойно, размеренно дышал — видимо, так на него наркоз подействовал. Но сон для него сейчас — лучшее лекарство. Пашка мирно сопел прямо на стуле, положив вихрастую голову возле ног раненого. Справится ли он один, без меня, если что-то пойдет не так? Сможет ли помочь парнишке? И лекарств почти не осталось. И перевязки делать нужно будет. Перед отъездом нужно дать ему последние наставления.

… Устала за день. Тело просило об отдыхе. Но голова отказывалась отключаться. Под плотно закрытыми веками, как в калейдоскопе, мелькали картинки-события сегодняшнего дня. Лица, люди, мальчик, в брюшной полости которого я ковырялась больше трех часов, и в конце концов, ЕГО лицо… с будто бы обведенными черной тушью глазами… Так, словно он сейчас передо мной. Так, словно я сфотографировала его и сейчас смотрю на проявленную фотографию. Я сама, против воли своей, потянулась к нему. Обняла за шею и почувствовала резкое, быстрое, судорожное движение навстречу.

И только когда его губы легли на мои, я поняла, что это не Яр. Так отвратительно — грязным, не знавшим воды, телом, застоявшимся потом — пахнуть ОН не мог! Я запомнила. Ярослав пах… замечательно. А этот… обеими руками уперевшись в грудь мужчины, я изо всех сил оттолкнула его, одновременно с этим толчком открывая глаза.

Распахнутая дверь впускала совсем немного серого утреннего света из коридора. В моей комнате окон не было, а вот в коридоре были — огромные, в полстены по высоте.

— Зоечка, ну что ты? Испугалась, моя хорошая? Не бойся, это же я. Ничего плохого я тебе не сделаю, — шепчет, а сам настойчиво лапает своими ручищами, тянет на себя, вызывая волну неконтролируемого отвращения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Руки убери! — хотелось добавить какое-нибудь оскорбление, но разум подсказывал, что сейчас я нахожусь в очень опасной ситуации — оружие не достать, помощи ждать неоткуда, а Странник — очень и очень сильный мужик…

Так и уснул, не испытав, по сути, удовлетворения. Да, даже физическое удовольствие было испорчено мыслями о чужой бабе! И, что уж совсем ни в какие ворота — снилась тоже она!

Будто бы Рыжая лежит на берегу моря на желтом песке в одном купальнике, и ее босые ступни омывают ласковые волны. И купальник у нее — жёлтый с бусинками на бюстгалтере — видел так, будто вот он — рядышком, руку протяни и накроешь плотную, достаточно объемную чашечку.

… Проснулся снова в боевом состоянии и даже потянулся к сопящей под боком Наташке. Провел рукой по линии плеч, вниз по талии к бедрам и понял, что нет, не то, не такая… Другую хочу. Солнечную, упрямую, дерзкую. И не просто хочу переспать с ней. Хочу понять.