Алиса Эльфман - Сердце куклы

…Кстати, о манекенах. Как раз на одном из них красовалось умопомрачительное вечернее платье. На фарфоровом лице девушки расцвела радостная улыбка, как только она представила этот наряд на себе.

Вы когда-нибудь пробовали разглядеть в зеркале свою спину? В любом случае, занятие это довольно непростое, если не сказать невозможное. А когда спину надо не только разглядеть, но и продеть сквозь малюсенькие отверстия десятки тонких шнурков?..

В общем, именно этим сейчас и занималась Долл, безуспешно пытаясь затянуть корсет своего платья. Почему-то некоторые дизайнеры упрямо отказывались принимать такие изобретения, как застежка-молния (или хотя бы крючки), заменяя их старомодной шнуровкой. Несмотря на эту неудобную особенность, платье смотрелось на девушке просто невероятно. Чувствовалось, что вдохновением для его создателя послужили наряды танцовщиц из "Мулен Руж", по крайней мере какие-то мотивы были схожи. Сзади шлейф, состоящий из пышных воланов, почти касался земли, но спереди оказывался значительно короче, открывая колени девушки. Про корсетный лиф со шнуровкой, уже было сказано. И еще цвет…

— Я думал нужно надеть что-то белое, — заметил Антон, неожиданно появившийся в двери, и тут же смутился, — Извини, мне следовало постучать.

"Милый, добрый… и к тому же скромный. Ну почему я не могу полюбить Антона? Это бы сделало мою жизнь значительно проще…", — досадовала на себя девушка, не произнося, конечно, вслух этих слов.

— Все в порядке. Лучше помоги мне, — попросила она, демонстрирую свою абсолютную беспомощность в борьбе с хитросплетениями шнурков, — Так чем тебе не нравится красный? — спросила Долл, когда семаргл приблизился к ней.

— Ты бесподобно выглядишь, — покачал он головой, — Я лишь сказал, что этот цвет немного не соответствует традиции…

— Зато он соответствует мне! — возразила девушка, — К тому же с моим цветом волос и кожи, в белом я бы и вовсе выглядела белой молью.

Она чуть заметно вздрогнула, когда теплые пальцы Охотника коснулись ее холодной кожи. Странно, температура тела у Долл все так же оставалась ниже нормы, хотя фактически она уже не являлась "немертвой".

Антон, ловко справляющийся с непослушными шнурками, вновь возразил ей.

— Тебе любой цвет будет к лицу.

— Не буду спорить, — мягко улыбнулась Долл, — Просто красный мне больше по душе. И вообще, это по-настоящему вампирский цвет. Ну и еще черный. А вот в белом дитя ночи представить труднее.

— Красный — символизирует страсть, кровь и благородство. Черный — покой, одиночество, депрессию. А вот белый — один из самых противоречивых цветов. Он может означать невинность. А может — смерть. В древности это был окрас похорон, — парень задумчиво прикусил губу, — И ты теперь человек, — оспорил он ее последнюю фразу.

— Вампира могила исправит, — фыркнула Долл, — А я пока жива и рассчитываю вернуться в прежнее состояние…

Тут девушка осознала собственную ошибку, но было уже поздно. Антон застыл каменным изваянием, и только его пальцы автоматически продолжали бороться о сложной шнуровкой. Долл практически могла ощущать его нему боль, зависшую в воздухе крошечными электрическими разрядами.

— Ты… ты ведь это не серьезно? — почти прошептал он, хотя чувствовалось, что парню скорее хочется кричать, спорить, доказывать… в общем, совершать все те глупости, на которые обычно толкает любовь.

Последний узел корсета был завязан — какой печальный символизм! Она ведь тоже связана с семарглом — это невозможно отрицать. И пусть с ее стороны, вовсе не любовь удерживает ее, но узы судьбы все равно прочны. Они разорвутся, когда настанет время. Новых узлов уже не будет, а те, что были завязаны прежде, вот-вот разомкнутся.

"Он знает! — вспыхнула в ее голове нежданная догадка, — Разумеется, отрицает, не хочет верить… Но знает, что не сможет меня удержать".

Девушка повернулась к Охотнику. В ее голове порхало столько мыслей… а в сердце вспыхивало столько чувств, от которых она уже успела отвыкнуть. И это было больно. Преимущества вампирского существования, в котором важнее не человеческие ощущения, а скорее инстинкты, казались теперь еще очевидней.

Глаза Долл, обычно переливающиеся, сверкающие жизнью, сейчас были сероватыми и тусклыми… словно кто-то задул внутренний огонь.

— Вряд ли ты сможешь меня понять, — виновато произнесла она, — но хотя бы попытайся… Я чувствую, что это мое. Пусть я не сразу это осознала, ведь Пробуждение было очень болезненным… Но сейчас я уверена: я хочу быть вампиром.

— Ты говорила, что любишь…

Она резко провела ладонью по лбу, словно проверяя, нет ли у нее жара. Жара не было, но ей уже начинало казаться, что весь окружающий мир плавится в лихорадочном бреду. Да и сама она тоже. Ведь следующие слова, которые сорвались с губ Долл, раньше могли бы быть произнесены, только при температуре выше тридцати девяти градусов… они не были истинны на сто процентов, однако, оказались ближе к правде чем то, что было сказано ранее.

— Это ничего не меняет, — девушка слабо вздохнула: что-то мешало дышать по-настоящему глубоко, будто грудь сдавливал даже не дурацкий корсет, а стальные обручи, — И… если ты сейчас уйдешь — это будет самым правильным…

— Тсс, — теплый палец осторожно скользнул по губам блондинки, — Наше время для расставаний еще не пришло. Пока еще, нет.

— Но… — последовала неуверенная попытка оспорить этот вердикт.

Изумрудные глаза семаргла были полны нечеловеческой печали. Тем не менее, он каким-то чудом отыскал в себе силы улыбнуться.

— Я знаю, о чем ты хочешь сказать, — Антон мягко повторил ее же слова, сказанные только что, — И это ничего не меняет.

Охотник бесшумно вышел из комнаты, дав девушке возможность закончить сборы в одиночестве. Долл растерянно опустилась на пол, не задумываясь о шелковой юбке. Хотелось плакать, безумно, до дрожи. Но плакать о других она не умела — разучилась много лет назад. А лить слезы по себе самой было бы глупо… Ведь для нее все складывалось наилучшим образом…

Почему же ей тогда так плохо?..

Разумеется, они опоздали. По лучшим традициям сказок. Разве что туфельку Долл не теряла, хотя про обувь — это отдельная история. Блондинка успела несколько раз проклясть полное отсутствие вкуса (вкупе с чрезмерной практичностью) У Флай. Потому что ее заставили надеть простенькие черные балетки на плоской подошве (хоть не кроссовки, слава Богу! Долл от Охотницы и это могла ожидать), вместо алых лаковых туфель на каблуке. Это было просто возмутительным преступлением против моды! Но, как сказала Флай: "Будучи нежитью ты могла сколько угодно скакать и прыгать на шпильках, изображая из себя героиню комиксов… А вот в нынешнем состоянии эти подвиги тебе вряд ли удастся повторить". И ведь не поспоришь, черт возьми!