Бобби Хатчинсон - Возрождение любви

Был разгар дня, и ему предстояло вскоре разбудить Пейдж, если они намерены поехать на это Богом забытое поле, чтобы успеть туда к закату.

Еще один раз, сказал он себе. Если она попытается еще раз и потерпит неудачу, то, может быть, есть еще шанс. Он глянул на Пейдж, на ее слишком тонкое тело, завернутое в одеяло персикового цвета, дыхание ее было чуть слышно.

Он влюбился в нее в первый же день, когда они встретились. Это было как если бы он прожил всю свою жизнь в каком-то сером безразличном сне и вдруг неожиданно проснулся и увидел краски, ощутил жизнь, начал чувствовать. Он не осознавал, чего не хватает в его жизни, пока не увидел игру меняющегося выражения у нее на лице, не заметил, как она пробегает пальцами по своим черным волосам. Он не понимал, как ему не хватает ощущения теплого, хрупкого тельца ребенка, пока не взял на руки Алекса.

Алекс. Лео снова встал и приложил ладонь ко лбу мальчика. Лоб был горячий, но не такой пылающий, как раньше.

Неужели Алекс умрет?

Лео не мог задать этот вопрос даже самому себе. Он любил Алекса, но не так, как Пейдж, хотя не менее сильно.

Ребенок серьезно болен, он это знал. Он звонил Сэму и спросил его об Алексе, попросив того честно сказать о шансах Алекса на выздоровление.

– Прогноз нехороший, – сказал ему Сэм на том жаргоне, от которого можно сойти с ума, к которому прибегают врачи, разговаривая с людьми, не имеющими отношения к медицине. – Но Пейдж отличный врач, она может сделать для ребенка все не хуже, чем в любой больнице.

– Есть ли где-нибудь в мире врачи, способные сделать большее?

Лео готов был арендовать «конкорд» и отвезти мальчика куда только понадобится, если там могут помочь ему.

Но Сэм сказал «нет». Специалисты здешней детской больницы консультировались по телефону и через компьютер с экспертами по всему миру, но никто не знает, как бороться с болезнью Алекса.

Сэм помолчал и потом добавил:

– Отвези ее, Лео, туда, куда она хочет. Ты знаешь так же, как и я, что шансы на то, что это безумное дело с путешествием во времени сработает еще раз, равны нулю. Но если она не попытается, то всю жизнь будет винить себя. Отвези ее, дай ей возможность раз и навсегда выбросить это из головы, а тогда ты сможешь начать с ней новую жизнь.

– А ребенок? Что будет, Сэм, если она потеряет его? Он вся ее жизнь!

– Тогда она будет нуждаться в тебе. Она будет очень нуждаться в тебе.

Что бы ни случилось, Лео поклялся, что будет рядом с ней.

Он тронул ее за плечо, пугаясь того, как она похудела. Время ехать на поле. По крайней мере, напомнил он себе, это в последний раз.

Тананкоа приснилась Хромая Сова, губы ее неодобрительно поджаты, голос сердитый:

– Что с тобой происходит, дочь моей дочери? Разве я не говорила тебе, что тропинка, ведущая между мирами, не терпит сопротивления? Ты пыталась, но при такой попытке, естественно, тебя постигла неудача. Почему ты так глупа? Будь вместе с Великим Духом и забудь все остальное. Все придет по его собственной воле.

Старуха перечислила все детали обряда, заставляя Тананкоа повторять все за ней.

Когда замерли последние слова Хромой Совы, Тананкоа проснулась, сердце ее стучало. Маленький Деннис спал рядом с ней, и она постаралась не разбудить его, вылезая из-под теплых шкур и одеваясь.

Уже светало. Она упустила утреннюю тропку, но она проделает это днем, пойдет к священной яме и еще раз совершит весь обряд, пользуясь инструкциями Хромой Совы. Исполненная решимости, Тананкоа занялась повседневными делами в ожидании заката. Она весь день ничего не ела и сходила в вигвам-парилку, чтобы очиститься, как наказала ей Хромая Сова.

Когда пришло время, она оставила Денниса на попечение своей двоюродной сестры, взяла шаманский мешочек, который оставила ей Хромая Сова, и одна отправилась к яме.

Пейдж знала, что все это совершенно безнадежно. Впервые она оставила свою медицинскую сумку и мешок с пеленками Алекса в машине. Она прошла к центру поля, неся на руках Алекса. Худший приступ лихорадки миновал, и он был сонный, тер глазки и старался высвободиться из одеяла.

Небо сегодня было чистым, солнце медленно сползало к горизонту. Пейдж стояла лицом к западу, и сквозь ее прикрытые веки вспыхивал оранжевый свет.

На этот раз она могла четко разглядеть Майлса – его любимое лицо улыбалось ей. Она ощущала, как кольцо, которое он надел на ее палец, врезалось в ее кожу.

Она думала о Мадлен, о Габриэле и Райеле, и о Тананкоа и Хромой Сове. Она думала о Кларе и Элли и обо всех друзьях, которых она обрела в Баттлфорде.

Она никогда их не увидит, теперь она это знала. Это она прощалась с ними.

Всепроникающий покой объял ее, когда она подумала о них, и на какое-то мгновение она точно вспомнила, каково это было – лежать в его объятиях.

Высоко в небе взревел самолет.

Поглощенная своими мечтаниями, Пейдж не заметила его.

Алекс заворочался, потом снова успокоился.

Лео услышал ребенка и пошел было к Пейдж, но она была так напряженно спокойна, что он остановился, повернулся и зашагал обратно к машине. Сердце его разрывалось при виде ее, охваченной безнадежностью, одинокой, но через все это она должна пройти одна.

На мгновение он посмотрел вверх и увидел, как реактивный самолет прочертил огромное небо, и увидел яркие краски, рассыпанные солнцем, коснувшимся горизонта.

А когда он снова посмотрел в сторону Пейдж, из его горла вырвался хриплый крик, и он побежал через поле туда, где она была еще секунду назад, но и она, и Алекс исчезли.

В первые за все время Тананкоа не сомневалась, что она наедине с Великим Духом.

В этот последний момент, отделяющий день от вечера, она чувствовала в глубине своего транса, что она уже не одна.

За ее закрытыми веками замерещил образ Пейдж, пытающийся обрести форму, размеры и плоть, старающийся вырваться из пространства между мирами и войти в дверь, которую пассивная воля Тананкоа держала для нее открытой.

Тананкоа переборола желание побежать и помочь своей подруге, забыв о наказах Хромой Совы. Вместо этого она позволила калитке в своем мозгу раскрыться пошире, и, когда образ Пейдж стал принимать более четкие очертания, Тананкоа поняла, что Пейдж не одна.

За ее грудь цеплялся ребенок, маленький мальчик.

Тананкоа знала, что он ужасно болен, и даже в порыве охватившей ее радости она испытала страх за подругу.

Душа маленького мальчика уходила.

Когда Тананкоа поняла, что это уже не опасно, она открыла глаза и раскинула руки, чтобы принять в свои объятия Пейдж и ребенка.

Пейдж с лицом, подурневшем от благодарных слез, положила своего сына на руки Тананкоа.

– Его зовут Алекс. Пожалуйста, Танни, ты можешь помочь ему?

Тананкоа дотронулась пальцами до прекрасного лица ребенка.

– Это решать богам, но я попробую, – сказала она.

В деревне Повелителя Грома Пейдж ждала, пока спустятся сумерки и наступит ночь. В форт был послан посыльный, и она услышала топот коня Майлса еще до того, как увидела своего мужа.

– Пейдж? О моя любимая!

Он соскочил с коня раньше, чем тот остановился, и его руки обхватили ее в таком сильном объятии, что она была уверена, что ее ребра затрещали.

– Мой дорогой, мой дорогой…

Он целовал ее, и она ощущала теплоту его слез, мешавшихся с ее собственными, и долгое время они оба были не в силах вымолвить хотя бы слово.

– Наш ребенок?

Его голос был испуганным шепотом, а она жестом показала ему в сторону вигвама-парилки, куда Тананкоа унесла Алекса еще несколько часов назад.

– Он болен. О Майлс, наш сын ужасно болен!

Отрывистыми фразами она рассказала ему все о болезни их ребенка и в первый раз почувствовала некоторое облегчение, потому что теперь ужасная боль и ответственность делились между ними двумя.

Алекс, их сын, плоть от их плоти. Что бы с ним ни случилось, это касается их обоих. Яркие звезды высыпали на небе над прерией, взошла полная луна и закатилась снова, а Пейдж все рассказывала Майлсу об их сыне, подыскивая слова, заполнявшие время, пролегшее между ними.

Уже почти рассвело, когда Тананкоа принесла им Алекса.

– Сейчас лихорадка его отпустила, – сказала она. – Что касается завтра, я ничего обещать не могу. У него очень сильная болезнь. Мы подождем и посмотрим.

Она вручила ребенка Майлсу.

Пейдж увидела удивление на лице своего мужа, когда он впервые взял на руки сына. Когда они оказались рядом, их похожесть даже пугала.

Алекс совершенно проснулся, более веселый, чем она помнила его все последнее время. Он внимательно разглядывал лицо Майлса, его большие серые глаза рассматривали незнакомое лицо, словно оценивая. Он протянул руку и попытался засунуть пальчики отцу в рот. Майлс сделал вид, что покусывает их.

Тут Алекс улыбнулся ему и схватился за волосы отца, словно всегда знал его.

В мальчике обнаружилась бодрость, которой Пейдж не наблюдала с тех пор, как он заболел, и страх, сидевший в ней, начал ослабевать.