Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля

Он взлетел, ступени опустели, а Вердал так и не появился.

— Кажется, — устало сказала я, глядя, как храмовники закрывают огромные двери, — кажется, он не придёт.

— Замечательно, — мрачно резюмировала Летлима. — мы всё-таки его спугнули! Есть хоть след, хоть обрывок запаха? Хоть что-нибудь?

— Пусто, Советница, — покачал головой росомаха.

— Нет.

— Ничего.

— Виница из третьего отряда утверждает, что слышала что-то в квадрате 6–2, — сказала лиса. — Я отправила ребят проверить.

Храмовники тушили фонарики. Я переступила уставшими от неподвижности ногами, огляделась и так и села на ближайшую скамью, вытянувшуюся между колоннами, — в короне и с чашей в руках; тяжёлый подол обвивался вокруг моих ног.

— Что говорят совы? — Летлима стучала пальцами по своему предплечью.

— Мастер Неве спускается, — сказал росомаха в офицерских нашивках.

Его рация шипела обрывками слов, и купол усиливал их и рассыпал по залу.

Сова действительно спустилась, — вкатилась в зал, босая и вся замотанная в длинноворсную шубу. От неё далеко несло морозный зимний дух.

— Всё чисто, — заявила она, плюхнувшись на скамью напротив моей. — Мы проверили каждого вылетевшего.

— Значит, он не сможет теперь бежать?

— На Охоту — нет, это исключено, — важно проговорила сова, и слова её казались весомыми, плотными. — Только по нити своего зверя.

— Это хорошо, — сказала Матильда. — Самое главное, что Крысиный Король не будет пойман.

— Это отвратительно, — нахмурилась Летлима. — По Кланам бегает неуловимый убийца!

— Сделаем всё возможное, чтобы…

— Отставьте.

Они отошли немного в сторону, и Летлима бросила себе под ноги треугольник глушащего артефакта, от чего все звуки сразу смазались и смешались. Матильда недовольно качала на что-то головой; наверху зашумело — это Става пробежала по едва видимой в темноте балюстраде и соскользнула вниз по колонне.

— Мне надо бы деть куда-то всё это, — устало сказала я храмовнице, чуть приподняв чашу.

— Это могущественные артефакты, — покачала головой она и улыбнулась.

Я улыбнулась тоже и извиняющимся тоном пожаловалась:

— Очень тяжёлые.

Голова у меня гудела, а шея вся онемела, и я опасалась делать резкие движения, чтобы не тревожить корону. Чаша оттянула руки: она хоть и была размером не больше парадного салатника, но, выполненная из толстой меди и инкрустированная крупными каменьями, да ещё с водой, весила, как целый таз с отправленной под пресс кислой капустой.

— Сейчас подойдёт Фрер, — пообещала мне храмовница. — Сольём воду в кувшин. Как только мы протрём чашу насухо, она уснёт до следующей Долгой Ночи.

Пока же вода горела серебром и цветными переливами, как будто по её поверхности кто-то рассыпал щедрой рукой перламутр.

Я огляделась, но Фрера не было видно. Посмотрела на колонну, где он стоял во время церемонии — пустота; бросила короткий взгляд на зеркало…

Фрера в ней не было. Зато был виден самым краешком перевёрнутый графин.

Кажется, я вскрикнула, — и весь зал пришёл в движение. У меня за плечом вырос мрачный, как скала, офицер; защёлкало оружие; затрещали, раскрываясь, чары. Происходящее в углу от меня закрывало множество спин, но я слышала короктие обрывки их слов:

— Жив, без сознания.

— Бригаду в…

— Есть след?

— Пусто, Советница.

— Эта вода…

— Нет. Только из чаши Принцессы.

Кто-то матерился, и пожилой храмовник протянул укоризненно: «перед ликом Полуночи!..».

— Полная готовность!

Я крепче прижала к себе чашу сияющей воды. Воздух звенел от чар, и где-то там, в вышине, ему вторила сияющая в ночи Охота; там люди искали свою судьбу среди тысяч цветных огней. Они будут бежать, пока не наступит утро, а Охота будет гореть из года в год, из года в год, безразличная к тому, что…

Я вглядывалась в толпу машинально, — и не сразу поняла, что смотрю прямо на него.

Вердал был всё так же лыс, как и тогда, в переулке. Его лицо больше не шло красными волдырями, — они сменились теперь сероватыми протяжёнными шрамами; левый глаз был запавшим и почти не двигался. Он стоял в двух шагах от Летлимы, и она разговаривала прямо через него, вовсе его не замечая.

Все вокруг были босыми, и он один был в щёгольских начищенных меховых ботинках.

Наверное, он, как и я, не знал, что волшебство не только в воде из источника.

Я не успела выдавить из себя ни слова, — а Арден, поймав взгляд моих расширившихся глаз, швырнул в него колкими свистящими чарами. Грохнуло, и храм взорвался звуками; заклинательные татуировки сияли так ярко, что резали глаз даже из-под одежды, а руки летали хлёсткими, резкими движениями. Молнии схлестнулись с глухо отпружинившим контуром защитных чар; с резко выброшенных пальцев сорвалось что-то тёмное, острое, и вонзилось в едва видимый в вороте рубашки артефакт.

Они сходились всё ближе. Я вскочила на ноги, так и прижимая к себе чашу. Всё это было очень быстро, — и я успела заметить только, как Арден, широко улыбнувшись, полоснул воздух чарами, а Вердал сорвал с шеи и впечатал ему в лицо изрезанный знаками медный круг.

Хлынула кровь. Загорелись камни, и растрёпанная рыжая коса вдруг взвилась гривастым зверем. Арден рухнул на пол, цепляясь за призрачную шерсть рвущегося лиса.

Мне в грудь будто вбили раскалённый штырь.

— Твой? — спокойной спросил Вердал и нацелил пистолет прямо мне в лицо. — Ну, ничего.

Ласка кричала. С Вердала будто сходила какая-то пелена, и один за другим служащие нацеливали на него оружие, а взгляды метались между ним и мной.

Я запнулась за расшитый серебром подол и едва не упала, с трудом удержав чашу в ослабевших руках. Волчья корона, блеснув отражённым в иолитах звёздным светом, цокнула о пол и покатилась в сторону, лишь едва не задев незаметный на фоне красного скотча рубин.

Между им и мной было четыре шага. Всего четыре очень сложных, очень страшных шага под прицелом пистолета и умирая внутри.

— П-пожалуйста, — проговорила я, позволив голосу надломиться и будто невзначай отступая в нужную сторону. Слёзы текли по моему лицу, и от этого вода в медной чаше сияла всё ярче. — Пожалуйста, не…

— Заткнись, или я выстрелю.

Я шумно вдохнула и позволила себе ещё один маленький шаг.

Все смотрели на нас, — все, кроме залитого кровью Ардена, вцепившегося белыми от чар руками в шерсть своего зверя. Александритовый артефакт горел у него на груди, рассеивая тянущуюся к лису жадную тьму.

Вердал шёл ко мне, ни на что не оглядываясь, как будто не на него были сейчас нацелены все взгляды, все чары и всё оружие. Пистолет в его руке не дрожал.

Он улыбнулся мне мёртвой улыбкой:

— Я прошу твоего благословения, Принцесса Полуночи.

Я отступила ещё на шаг. Подол тянулся по полу длинным грязным хвостом, расшитым серебряной нитью. Мои руки дрожали, и сияющая вода шла тревожной рябью. Я едва не наступила на скомкавшуюся под ногами ткань и покачнулась.

Вердал был совсем близко.

— Встань на колени, — сказал он, всё так же улыбаясь, — и подай мне чашу, как своему повелителю.

Видит Ночь, породившая нас, — мне почти не было страшно. Всё, что было во мне живым, билось сейчас вместе с рвущимся из жадной черноты лисом.

Я знала, что у него не дрогнет, нажимая на спусковой крючок, рука.

Я знала, что среди стоящих вокруг людей есть Матильда. И даже если все остальные промедлят, оценивая сравнительную ценность моей жизни, она выстрелит, не сомневаясь ни секунды.

Я медленно встала на колени, дрожа всем телом и нащупывая ступнями ускользающий в слоях ткани рубин. Зажала его кое-как между пальцами.

— Благословение, Принцесса, — напомнил Вердал, всё так же целясь мне в лоб и протягивая левую руку навстречу чаше.

— Это будет твоя судьба, — послушно прошептала я.

И, с силой грохнув пальцами об пол, разбила рубин.