Ана Феррейра - Амадора. Та, что любит…

Однажды я грезила, что подхожу к Паулу, прикинувшись незнакомкой. Мы встречаемся на ярмарке. Пакет у меня рвется, фрукты катятся по земле… Он помогает их собрать. Мы идем в кафе. Потом наши встречи продолжаются. Будь он моим братом, я бы его узнала, хоть бы он всю жизнь в Японии прожил. Так же и Педру — в любом случае я бы признала в нем брата. Против кровного родства не попрешь.

«Мир тесен, в нем всего шестнадцать человек». Остальные тесно связаны с этими шестнадцатью. Кто‑то мне сказал эту глупость… Но поистине диву даешься, как порою в жизни повторяются события и пересекаются пути! Кажется, что на земле и вправду шестнадцать человек, не больше.

Мигел — это имя: Михаил Архангел.

Фонсека — это фамилия, которую носит Фернанду, мой Дон‑Жуан… Мигел Фонсека. Для меня это было как зуботычина, как удар в поддых или ниже пояса. Душа моя оказалась в нокауте. У меня перехватило дыхание, по телу побежали мурашки. Я ухватилась за дверную ручку и сделала глубокий вдох, чтобы не свалиться с ног.

Мигел Фонсека. Имя распространенное. Я лихорадочно стала перебирать в памяти имена, знакомые по документам, по страшным снам и по вожделенной действительности…

И тут я взвыла, как затравленная волчица. Имя Мигела Фонсеки было на экслибрисе «Божественной комедии» — на том самом экземпляре, где мама нарисовала свою пятиконечную звездочку… Дон‑Жуан говорил, что взял книгу из отцовской библиотеки… как же книга моей матери попала в библиотеку его отца? Теперь все встало на свои места. Или нет? Я прошлась по всем кругам ада, описанным Данте. Вергилий меня не сопровождал, Беатриче не встретила.

Мигел Фонсека — отец Дон‑Жуана. Отец у него, насколько мне известно, жив. Он занимался импортом и экспортом какой‑то продукции, и у него были филиалы в Майами, в Токио и где‑то еще. Я вспомнила, как пялилась на Дон‑Жуановы коленки. И тут сработал автоответчик.

— Анжела? Как дела? Анжела!

— Все очень хорошо!

— Я всё думал о тебе, пытался тебя разыскать… Так у тебя все хорошо?

— Все хорошо.

— Правду говоришь?

— Можешь не сомневаться.

— А что звонишь? Соскучилась или жалко меня стало?

— Звоню, потому что обнаружила странную вещь.

— Все‑то ты со своими секретами!

— Это серьезно… Твоего отца зовут Мигел Фонсека?

— Да, его так звали…

— Звали? Он ведь жив…

— Да нет — уж два года как помер.

— Два года?!

— Сердце не выдержало. Сидел у себя в кабинете, работал, все было нормально, и вдруг застонал и упал.

— Боже мой…

— Он был совершенно спокоен… Контора у него была напротив кладбища, он и говорил, что когда умрет, нужно будет только пересечь улицу…

— Напротив кладбища?!

— Да, и он заранее оплатил похороны и заказал гроб, чтоб не утруждать тех, кто его переживет. Представляешь?

— Потом поговорим. Сейчас мне пора кончать.

— Как же так?! Анжела! Погоди, что мы всё о грустном… Извини! Расскажи хоть, как твоя жизнь?

— Да какая у меня жизнь? Чушь какая‑то!

— А что такое?

— Я тут разбирала старые бумаги, газеты, журналы, книги…

— Нашла, небось, мою фотографию и вспомнила, что любишь меня.

— Ничего подобного, Дон‑Жуан! Я тут нашла в старой газете заметку об авиакатастрофе. Там сказано, что среди погибших — некто Мигел Фонсека…

— Эта авиакатастрофа и спасла старика…

— Спасла?

— Погиб другой Мигел Фонсека…

— Не может быть…

— То, что их спутали, помогло папаше отделаться от кредиторов и от любовниц… Хе‑хе…

— От кредиторов и от любовниц?!

От кредиторов и от любовниц… Хе‑хе… В глазах у меня потемнело. Я вздрогнула, бросила трубку и оцепенела. Не заплакала. Мною, должно быть, овладело отчаяние из‑за того, что этот человек наверняка был моим отцом, а Дон‑Жуан, следовательно, мой брат. Значит, я уже повинна в инцесте… Но меня угнетало другое… От кредиторов и любовниц. То, что в книге нарисована звездочка, ничего не значит — все рисуют пятиконечные звездочки, сердечки, цветочки, квадратики… Странным было лишь то, что человек этот умер два года назад, то есть именно тогда, когда у мамы выросли крылья.

Вывод: мама ходила на кладбище, чтобы возложить цветы на могилу двоюродной бабушки, которую очень любила. Не такая уж она глупая, чтобы всю жизнь оплакивать того, кого похоронили по ошибке, и не такая распутная, чтобы ходить через кладбище на работу к любовнику. Мигел Фонсека — имя распространенное. Дон‑Жуан мне не брат, значит, наша с ним связь — никакой не инцест. Согласно свидетельству о рождении, мой отец — действительно ангел. Его имя — х — х — невозможно ни понять, ни прочесть.

В новейшем словаре португальского языка слово любовь было. Для меня, правда, это понятие несравненно шире. Чтобы сформулировать его, понадобилось бы страниц двенадцать — не меньше… Но мне это было уже без разницы. Важно другое — в моем новом, новейшем словаре есть слово любовь.

День рождения Луиса.

За обедом рассматриваю снимки, сделанные на его последнем дне рождения, который мы отпраздновали вместе. Как мы были счастливы! До чего мне хотелось обнять его, как тогда, и говорить о любви… О том, как хотелось узнать его еще ближе и сделать бесконечно счастливым… А если ему взгрустнется — присяду рядышком, постараюсь его утешить, развеселить… Так хочется рассказать о том, что творится у меня на душе, но как это выразить — не знаю…

Я вздыхаю.

Вспоминаю нашу полную, беспредельную близость, которая возвышает душу, вдохновляет поэтов и зажигает звезды.

Как тяжко в разлуке!

Я взяла телефон. Хотелось не только услышать его голос — хотелось его увидеть и притронуться к нему. Я положила трубку — у меня перехватило горло. Лучше, пожалуй, отправлю телеграмму.

Я оделась не совсем подходяще для солнечного дня: черное платье, туфли на каблуках. Даже губы накрасила…

Вошла в Гранд‑Отель, заказала люкс. Это был номер сто тридцать четыре — наш номер. Уселась на кровать, глубоко вздохнула, чтобы остудить вулкан. Ну что, придет?

Часы остановились, а сердце мое блуждало по аллеям печали.

Я растворила окно, чтобы в номер проник солнечный свет. Посмотрелась в зеркало и еще раз подкрасила губы. Можно было бы заказать шампанского, но каково будет, если он не явится! Придется пить в одиночку… Я ограничилась кокосовой водой из бара‑холодильника.

Три легких удара в дверь. Это он — Луис…