Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой (СИ) - Климова Маргарита Аркадьевна

Этой же ночью садимся на самолёт, сваливая из Ирана до того, как найдут обломки яхты и размётанные по дну морскому ошмётки тел. Не повезло хозяевам банкета и их друзьям, позвавшим Аль-Саффар погостить. Кто же знал, что эта мразь вытворяет с бедными женщинами.

— Так быстро улетаете? — на английском спрашивает девушка за стойкой, не скрывая заинтересованный взгляд и выставляя верхнюю витрину напоказ.

— Конференция херня, — устало отвечаю ей. — Ничего нового. В прошлом году говорили о том же.

Окончательно расслабляюсь в момент отрыва шасси от лётной полосы. Потерь ноль, на жопе обычные трусы, а впивающиеся верёвки остались в воспоминаниях. Бойцы в отрубе, пока возможность появилась отдохнуть, а мои все мысли о любимой, переживающей за меня. Как только садимся в Москве, отправляю ей смс:

«Спешу к тебе, малыш. Люблю, скучаю, считаю минуты до встречи».

Вероника

Вторые сутки не нахожу себе место. Новостные каналы вещают беспрерывно, а новости в интернете настроены на ближайшие страны к Саудовской Аравии. Ловлю каждую мелочь, каждое, вскользь сказанное, случайное слово. Аль-Саффар слишком заметные личности, и пресса должна забурлить, даже в случае несварения одного из них.

— Ник, ну что ты творишь? — качает головой Макс, заглядывая в комнату с девчонками на руках. Мирка уже большая, но из вредности и ревности залезает на отца или Мира, стоит им только взять Киру на руки. — Тебе отдыхать больше надо, дышать свежим воздухом и витамины пить, а ты с самого отъезда мужа увешалась компьютерами да телевизорами и сидишь круглыми сутками на табуретке.

— Отстань Макс. У меня жизнь на куски разваливается, а ты о витаминах переживаешь. У меня муж непонятно, где, и непонятно чем занимаешься, а ты предлагаешь гулять по садовым дорожкам. У меня Мир на волоске от смерти, а ты советуешь отдыхать побольше.

— А вот нервничать тебе уж точно нельзя, — появляется в проёме Полька, отодвигает Макса, увешенного девчонками, подходит и заглядывает в один из мониторов. — Если поделить экран на четыре окна, тебе хватит всего два, а не со всего дома. Ты даже мой забрала, а у меня кулинарные курсы от Высоцкой.

— Да забирай, только оставьте меня, — нервно бью по клавиатуре, щёлкаю мышкой, вспоминая, как делить на окна, и отдаю один из ноутбуков. — Детей пора укладывать спать, а не кулинарные курсы смотреть.

— Никуль, перестань себя так изводить, — обнимает подруга, совсем не среагировав на мою резкость. — Ещё не родился тот супермен, которому под силу справится с Захратовым. Твоего же муженька дешевле не трогать, чем причинить хоть какой вред.

— Спасибо, Поль, и прости. Не в духе я немного.

Перед сном целую Киру, обнимаю Глеба — на большее моё занемевшее в ожидании тело неспособно. Дети понимают, и Глеб, и Кира тоже ждут и переживают. С кухни забираю тарелку с бутербродами, предусмотрительно приготовленными новой кухаркой Кадирой. Сафину так и не нашли после нашего похищения. Надеюсь, она просто испугалась и сбежала. О худшей судьбе женщины думать страшно.

Ещё одна бессонная ночь до усиливающейся головной боли, непрерывное залипание на бликующих пикселях до рези в глазах, сухие слёзы до судорог в лице. А рано утром сообщение в новостном канале Ирана: «Взрыв на яхте, забравший жизни…», и перечисление списка погибших, в котором Аль-Саффар и трое его сыновей.

«Поиски продолжаются», — вещает строка, но я-то знаю, что искать там некого. Мир с Шахимом живых не оставляют. О поимке террористов и диверсантов ни слова, как и о погибших с российской стороны. Хотя, о чём это я? Вряд ли Захратов прибыл в Иран с официальным визитом и указал целью покататься на яхте, готовящейся взлететь на воздух.

Час метаний по комнате, заламываний рук, истерических вздохов, и телефон издаёт долгожданный, вибрирующий звук, сигнализируя о пришедшем сообщении. В один прыжок подскакиваю к столу, трясущимися пальцами пытаюсь схватить, ставший почему-то скользким, аппарат, и сильно, со всей дури, до треска пластика, жму разблокировку экрана.

«Спешу к тебе, малыш. Люблю, скучаю, считаю минуты до встречи» — подмигивает айфон, и у меня на мгновение останавливается сердце, чтобы, спустя несколько секунд, болезненно удариться в грудную клетку, с усердием всосать большую порцию крови и разорваться от одуряющего счастья, выплёскивающегося из всех щелей и пор.

— Он жив! Господи! Он жив! — вылетаю из комнаты и несусь по коридору, открывая с грохотом каждую дверь и оповещая пустоту своей радостью. — Мир жив! Он возвращается!

Бегу по лестнице и на середине не справляюсь с эмоциями, подворачиваю ногу, цепляю мыском ступень и лечу вниз, не осознавая всего кошмара, что последует за экстремальным падением о мраморные плиты. В последний момент моё бренное тело ловит брат, на счастье, рванувший ко мне, услышав истеричные визги.

— Дура! — рычит, прижимая к груди и сотрясаясь от выброса адреналина. — Убиться решилась от горя?! Идиотка!

— От счастья, Максик. От счастья, — выдыхаю, сдуваясь, будто воздушный шарик, вывешенный на самое пекло, медленно и необратимо. — Мир жив.

Выдавив последние слова, вцепляюсь в Макса, как в спасательный круг, и проваливаюсь в темноту. Тихую, спокойную, без тревожных мыслей и страха. В ней нет переживаний, страданий, болезненных чувств. В ней есть только я, спокойная чернота, качающая на волнах тепла.

Сколько я проплавала в густом мареве обволакивающим спокойствием эмоций? Сколько впадала в провалы сна и выныривала в кисельную густоту? Где-то вдалеке, над толщей воды стали проникать звуки. Голос. Знакомый. Родной. Любимый.

— Малыш, я вернулся. Просыпайся.

Открываю глаза и не могу оторваться. Мир. Уставший. Заросший. Взъерошенный. С тёмными кругами под глазами. С суровой, жёсткой складкой между бровями. Со своим животным магнетизмом, пропитанным потом и кровью. Мой.

— Больше не оставляй меня, — шепчу, глажу по колючей щеке и всхлипываю. — Никогда.

— Никогда, — вторит шёпотом и приникает к губам, делясь со мной отмщением, отдавая себя полностью, безвозвратно. — Никогда больше не оставлю тебя.

Он ложится рядом, притягивает к себе, зарывается лицом в волосы и засыпает, как будто шёл, шёл… наконец дошёл и может позволить себе расслабиться. Утыкаюсь носом в футболку, которую он даже не снял, вдыхаю запах звериной сущности, не смытой после прилёта. Не отпущу. Никогда. Никуда. Вечно мой. Навсегда со мной. Сердце, душа, жизнь.

Дамир

— Ткани приживаются хорошо. Ещё две-три процедуры, и спина будет как попка у младенца, — довольный результатами, Гарольд потирает руки и садится за стол. — Продолжать мазать, пить витамины, отдыхать и набираться сил к следующему заплыву. Когда назначаем операцию?

Вопрос, вроде, задан Веронике, но хитрый немец смотрит на меня, а я, наоборот, вглядываюсь в лицо жены. Волосы уже отросли до плеч, щёчки округлились, от когда-то уродливого шрама осталась тонкая, белая полоса, которая полностью исчезнет после очередной процедуры.

Как говорит Гарольд, нам сильно повезло, что у Вероники от боли дрогнула рука, и повредила она только верхние слои, не задев нервы. Неумение причинить себе боль, спасло малышку от перекоса и парализации половины лица.

— Через месяц, — уверенно отвечает Ника, взирая на меня. — Я хочу уделить время семье, съездить на море.

— Вам противопоказанно солнце, — фырчит врач, нервно теребя колпачок от ручки.

— Можно под зонтиком посидеть, — поддерживаю жену. — Намазаться кремами.

— Нет. Категорически нет, — стоит на своём Гарольд. — Отражение от воды, жаркий воздух, различные грибковые инфекции.

— Хорошо, — примиряет гнев немца Ника. — Дома посижу, по саду погуляю, белок покормлю.