Небо на троих (СИ) - Хант Диана

В голове звенело от её сладких стонов, на губах ощущение знойного, бархатистого пламени…

Приласкав таким же образом и вторую грудь, драгх обхватил руками талию птахи, приподнимая ту над полом. Она всхлипнула, когда он шумно втянул воздух, уткнувшись носом в нижнюю часть её живота, тяжело задышала, когда простонал, не отстранившись:

— Какая же ты сладкая, пташка, какая же сладкая… С ума меня сводишь… Девочка моя…

Птаха ахнула, когда он рывком поднял её выше и перекинул её согнутые в коленях ноги через свои плечи.

Теперь её запах, её манящий, одурманивающий аромат ощущался ещё ярче, ещё насыщеннее.

— Ты ведь меня так хочешь… девочка… моя… Скажи, что хочешь меня! Скажи!

Вцепившись пальцами в его волосы и запрокидывая голову назад, пташка еле слышно простонала:

— Хо…чу…

— Кого ты хочешь, девочка? — жарко прошептал драгх, быстрыми, неловкими движениями задирая ей юбку.

— А-ах…

— Кого?.. Говори!

— Тебя!

— Назови моё имя!

— Ар…нэй… Арнэй Адингтон!

Шердова юбка, наконец, задралась!

Прямо перед лицом драгха оказалась влажная полоска трусиков и разведённые по сторонам бёдра, которые обхватывает тонкое кружево резинок чулок.

Аромат её желания усилился, окутывая нежным подвижным флёром, обволакивая его со всех сторон, лишая воли.

Драгх поцеловал бесстыдно открытое местечко прямо сквозь тонкое кружево. Чуть прикусил, с удовольствием слушая тонкий, протяжный стон над головой.

Одной рукой он поддерживал её под попку, второй отодвинул кружевную полоску.

— Мокренькая… для меня, мокренькая… — выдохнул он, не сразу сообразив, что что-то в открывшейся его глазам картине, не так.

А когда сообразил, рыкнул и укусил нежную бархатистую складочку.

— Даур трахнул тебя? Трахнул?! Отвечай, сладенькая! Я всё равно скоро узнаю! Прямо сейчас узнаю!

Она всхлипнула, словно не сразу дошёл смысл его слов. А потом до него донеслось сверху:

— Нет…

— Ещё скажи, что он не касался тебя, — прорычал Арнэй, который сразу понял, что птаха не врёт.

— Он… трогал меня… целовал… а-ах!

— Я тоже буду трогать и целовать тебя, сладкая…

Разведя бархатистые складочки двумя пальцами, Арнэй принялся с жаром вылизывать истекающее пряной влагой потаённое местечко, уделяя особое внимание скользкому бугорку у вторых складочек.

— М-м-м, — девчонка прикусила губу, чтобы не кричать, вцепилась в его волосы с такой силой, что он зарычал, и разжала пальцы только тогда, когда осторожно, чтобы не причинить лишнюю боль, Арнэй прикусил снова.

Она вздрагивала, трепетала в его руках, всхлипывала и хныкала, пока он совершал круговые движения языком вокруг её чувствительного местечка… посасывал его, прикусывал, а затем начинал вылизывать снова. Движения его языка ускорялись, и были то лёгкими, как трепет крыльев бабочки, и тогда девчонка начинала жалобно поскуливать, умоляя о большем, то властными, с нажимом и тогда она тяжело дышала и извивалась всем своим гибким телом.

Коротко вскрикнув, она вдруг задрожала, притягивая его ближе ногами, вновь потянула за волосы и содрогнулась, захлебнувшись в немом крике.

Поток пламени хлынул на него водопадом.

Ощутив, что ноги внезапно перестали его держать, Арнэй подхватил пташку на руки, и, прислонившись к стене, сполз по ней на пол.

Арнэй

Ингури какое-то время вздрагивала в его руках, затем затихла. Веки её были плотно сомкнуты, дыхание — лёгким и ровным. Птаха была без сознания.

Шрявь болотная!

Никогда ещё Арнэй не замечал за собой тяги к чьему-то бессознательному телу.

Но сейчас он готов был трахнуть эту затихшую в его руках пташку, и необязательно даже ей приходить в себя. Просто чтобы снять это адское, на грани его возможностей и терпения, напряжение. Просто получить разрядку. Разве он многого хочет?! Проклятье шердов!

Даже мысль о том, что нельзя, что пока рано, что это может быть просто опасно, — вон, он и без того пережрал, да так, что соображает с трудом, — не действовала.

Он уже подсел. Уже влип так, что и представить сложно.

Если б ему кто сказал ещё два дня назад, что он, Арнэй Адингтон, «золотой наследник», как его называют в прессе, будет сидеть на полу и чуть не выть от злости и бессилия… и из-за чего! То есть кого… Из-за тёлки, шрявь! Из-за тёлки-феникса! …парой выбитых зубов и вбитым в череп носом этот кто-то не отделался бы… А сейчас… сейчас он сидел на полу и пытался проглотить ком, вставший в горле. Глаза щипало от осознания собственной слабости, от шрявьего бабского бессилия…

В конце концов, что он теряет?! Он уже подсел. Самое страшное уже случилось. У него уже зависимость от этой крылатой сучки…

Ох, не зря его предки упаковали проклятых дикарей в корсеты, загнали в резервации… ведь это просто выше его сил!

Только лёгкое дыхание спящей птахи и остатки понимания, что находится в академии, удерживало от того, чтобы заорать во всю глотку, страшно, срывая голос…

Самое страшное уже с ним случилось. Брат не зря волновался за него.

Что может быть хуже?

Ах, ну да. Он может сдохнуть от передоза.

А и к шердам!

Он хотел её так сильно, что даже мысль о собственной смерти не останавливала.

В конце концов, ему так хреново, что смерть казалась чуть ли не избавлением.

И эти страдания причиняет не симбионт! Не симбионт, мать его! А феникс! Шердов феникс, мирно спящий в его руках.

Всё, что нужно — положить её на пол, или на стол и задрать юбку.

Она такая мокрая там, внизу, что ей и больно не будет.

И она настоящая маленькая шлюшка, течёт и кончает от одного только взгляда…

На какое-то время в голове помутилось, единственной дилеммой, мучавшей Арнэя Адингтона была — так пол или стол?

Но стоило представить, что она проснётся и поймёт, что её первый раз случился вот так… здесь…

Он словно наяву увидел обиду в глазах цвета неба, слёзы на нежных, по-детски пухлых щеках… нет, он не может так с ней поступить.

— Что же я за слабовольный дурак, — прошептал он, вглядываясь в юное безмятежное лицо. — Что же ты сделала со мной, дикарка… Проклятая дикарка…

Когда боль достигла апогея и ментальная заслонка, которую он воздвиг, не желая отзываться на зов брата, рухнула, рассыпалась вдребезги, в ушах тут же заложило от мысленного крика Даура.

«Арнэй, твою мать!!! Ответь сейчас же!! Если прямо сейчас мне не ответишь…»

Телепатическая связь энергозатратна. Разрушающа. Высшие драгхи прибегают к ней в самом крайнем случае. А те, что обычные, тёмные, и вовсе так не могут — максимум, что могут передать на расстоянии виверны — это отголосок чувства или эмоции. Удобно, чтобы предупредить о грядущей опасности. Ну а для большего они и не нужны.

Судя по тяжёлому дыханию Даура, докричаться до брата он пытается уже давно. И силы его, понятно, на исходе.

«Шердов сукин сын!!!» — очередной вопль пронзил виски и Арнэй поморщился.

Ядовитый ответ уже висел на кончике его языка, как вдруг его опередили.

«Да не ори ты над ухом, оглохнешь с вами, придурками, — пробормотал до боли знакомый — в буквальном смысле до боли внутренний голос. Причём сейчас голос этот внутренним не был. Звучал он прямо надо ухом, но всё же со стороны… — И, кстати, мать у вас одна на двоих… дубина!»

«Арнэй?!» — судя по голосу брата, он сейчас, мягко говоря, охренел. Собственно, как и сам Арнэй Адингтон.

«А то кто ж», — снова прозвучал сварливый голос.

Арнэй дёрнулся было по привычке: когда голос симбионта звучит так громко, это значит одно: за паскудными воплями последует боль. Даже БОЛЬ. Но боли не было.

Было… какое-то отупение, что ли.

И пространство над левым плечом странно мерцало, прямо словно свет преломлялся неправильно, образовывая подвижный силуэт. То есть силуэт этот оставался на одном месте, и в то же время двигался. Непрерывно.