Тридцать ударов плетью (СИ) - Старлайт Риша

Зачем спустился ночью к ней? Я и сам не знаю. Но совесть терзает меня с того самого момента, как мне сообщили, что моя сперма оказалась в организме незнакомой женщины. Я не хотел принимать эту проблему на себя. Кое-как отбрехался от предъяв Азамата, чудом жив остался… Но девушку было ужасно жаль и я решил проверить, жива ли она, жив ли ребенок.

Лучше бы не ходил туда. Я совершил большую ошибку. Пообещал ей то, что вряд ли смогу выполнить. Я – урод, скотина, но я не мог по-другому! Эти козлы вырезали ей почку, скорее всего, она потеряет ребенка. Невозможно просто выносить беременность в таких условиях. И скорее всего, она сама не выживет. Но я попробую дожать Ашотджана на счет обследования. Ведь я обещал ей!

Иду в душ. Под тугими струями вновь вспоминаю ее. Бледная, подавленная, испуганная. Но не сломленная. И красивая. Да, пожалуй в нее легко влюбиться. Миниатюрная, волосы цвета спелой ржи, большие блюдца синих, васильковых глаз, губки пухлые, которые обязаны быть залюбленными, заласканными, зацелованными, а не вот это вот все!

При мысли о ней я возбуждаюсь. Смотрю на то как мой член наливается кровью, становится колом, твердым монолитным сооружением. Утром, утешая ее, я тоже возбудился, но очень постарался, чтобы никто этого не заметил. Не хватало еще смутить девушку этим, чтобы она и мне перестала доверять!

- Прекрати, похотливая скотина! – прикрикиваю я на себя. – Ты же не будешь дрочить на мысленный образ несчастной рабыни?!

Говорю-то я одно, но моя правая рука поступает по-своему. Она обхватывает ствол, движется вверх-вниз, убыстряя темп. Я представляю себе, как целую Алину, как подхватываю ее под аккуратные ягодицы, как закидываю ее ноги к себе на бедра и аккуратно вхожу в узкую до невозможности дырочку. Я представляю, как ее гибкое тонкое тело отзывается на каждый мой толчок, как она обнимает меня за плечи, как прикусывает мою губу в особо острые моменты. А я тянусь к ее упругим грудкам, чтобы приласкать соски по очереди, и сорвать ее сладостный стон.

Надо действовать аккуратно, чтобы потихоньку отогреть ее от всего ужаса, который ей довелось пережить. Да, я был бы очень нежным и осторожным с ней. Ни капли грубости, только плавные медленные движения, чтобы не навредить ей. Но в какой-то момент, мои поступательные движения убыстрились бы. Я прикоснулся бы к горошине, чтобы дополнительно стимулировать ее, потому что очень хочу, чтобы мы закончили в унисон. Одновременными движениями пальцев и собой я довел бы ее до пика, и только потом разрешил бы закончить себе. А потом бы я сам освежил ее в дУше, и отнес отдыхать в спальню, где мы бы обязательно продолжили любить друг друга.

Но увы, я заливаю спермой свой кулак. И хотя тело получает желаемую разрядку, но разум страдает, что нет никакой Алины рядом. И вряд ли будет. Она внизу, в грязном подвале, после тяжелой каторжной работы, которую ей нельзя выполнять! А я тут, у себя в пентхаусе, самоудовлетворяюсь как животное, и ничего не могу поделать, потому что обстоятельства, мать их, выше меня!

Нет, я не должен бросать ее в беде. Отосплюсь и снова поеду в клуб! Надо дожимать лиса. Только бы ее там не тронули! Особенно шакаленок!

- Ко мне! – приказывает Джамаль, прикрывая за собой дверь.

Я стою, не шевелясь. Моментально вспоминаю о притаившемся в кармане подарке Льва. Ножик там, и эта мысль греет меня, придает мне сил.

- Оглохла, сучка? – оказывается он так близко, что я чувствую от него запах дорогого виски. Дешевый этот ублюдок не употребляет. – Так я тебе сейчас уши отрежу, все равно незачем!

Он и правда вытаскивает здоровенный солдатский нож, складной с красивой резной рукоятью. Приставляет мне его к горлу.

- Выбирай, ухо, а может палец? – ухмыляется молодой урод, хватая меня за мизинчик, - а может что-то еще? – кладет ладонь на грудь и грубо трет сосок через ткань футболки.

С отвращением выдерживаю грубую ласку. А может, обойдется все? Сейчас подержится за сиськи и отстанет? Потому что если сейчас применю ножик, то меня точно убьют. Смерть Джамаля мне никто не простит!

- Застыла, сучка? Боишься меня? Правильно делаешь! Я убью тебя! Но сначала… ножом он задирает низ моей футболки кверху. Немного карябает кожу, специально.

- Ох, них*я себе! – видит он огромный, плохо заживший шрам, пересекающий мой бок. – А может, вторую почку достанем, а красотка? – улыбается он как больной маньяк. – Прямо через него? Я могу! Я же хирург, бл*! Щас чиркну, и все наружу, да, сучка?

- Член себе чиркни! – не выдерживаю я.

Знаю, что зря это сказала, надо было терпеть. Он меня просто запугивал, духу бы не хватило что-то сделать, но слова вылетели и произвели соответствующий эффект.

- Ах ты стерва! – схватил он меня за шею, и потащил к кровати, - да я тебе щас язык твой поганый отрежу!

Он кидает меня на чистую, только что замененную простынь, сам наваливается сверху, прижимая меня всем своим телом. Шакаленок далеко не такой огромный и массивный как Лев, но все же он мужчина, и физически превосходит меня.

Вопреки угрозам, лезет он не за языком, а мне в брюки! Вот и повод законно изнасиловать пленницу – мол сама спровоцировала, сама виновата. Как же я его ненавижу! Не дамся ему, только не ему!

Кое-как добираюсь до кармана, пока он возится со своей одеждой.

Как там говорил Лев? Не размахивать? Бить прицельно? Лезвие очень маленькое. Несколько сантиметров не убьют мудака, но остановят. Он тем временем приспускает джинсы и вжимается в меня своим оттопыренным отростком в трусах. Вот он, шанс!

Я бью его ножом прямо в бедро. Всаживаю все лезвие до миниатюрной рукояти.

- Бл****ь!!!!! – визжит ублюдок на все здание. – Ты что наделала, сволочь? Тварь?!

Он отскакиевает от меня и в ужасе таращится на собственное, сочащееся кровью бедро.

- Бычара! Бычара, помоги! – истерически верещит ублюдок.

Как и все садисты, он очевидно панически боится собственной боли и крови, а посему, поглядев несколько мгновений на свое ранение, шакаленок закатывает глаза и противно шмякается на пол, как мешок с дерьмом.

Я все еще лежу на кровати, с задранной футболкой, и темнотой в глазах, нервное напряжение и страх тоже сказываются на моем состоянии. Я чувствую на боку непривычную мокроту и липкость. Скашиваю глаза прямо туда… Кровь на месте шрама! Все же швы разошлись, не выдержав нагрузки. В висках стучит от страха и паники.

 В комнату влетает Бычара. Он что-то орет в телефон, сгибается над припадочным Джамалем. Комната быстро заполоняется людьми. На меня орут, кроют матом на чем свет стоит, но все это я слышу, словно в тумане. А потом и вовсе меркнет свет.

Прихожу в себя, медленно вспоминаю, все что было накануне. Я снова в своей клетке. В моей вене утоплена иголка катетера, а по системе капельницы вводится какой-то препарат. Шевелю свободной рукой по шраму. На ощупь он заклеен широким медицинским пластырем.

Рядом с моей клеткой развалившись на стуле сидит Бычара. Он реагирует на шум от моего шевеления и вытаскивает рацию.

- Очухалась! – коротко гавкает в нее.

Далее минут десять ничего не происходит, но потом в подвале появляются такие люди! Год бы их мои глаза еще не видели, этих людей! Старый лис и его шакаленок, который в отличие от меня бодро передвигается на обоих ногах. Эх, слабо я его пырнула…

- Дверь открой! – негромко приказывает Ашотджан Бычаре.

Бычара немедленно подрывается выполнять приказ шефа.

Я не желаю ни приветствовать обоих козлов, ни желать им здоровья, а посему молча смотрю вперед на грязную ободранную стену.

Ашотджан вальяжно входит в клетку и опускается на подобострастно подставленный Бычарой стул. Джамаль мыкается за ним, подходит ко мне и отвешивает звонкую пощечину.

- Сука!

- Сынок! – все так же негромко произносит старый бандит, - Нельзя бить лежачих. Это раз. Нельзя бить больных и слабых. Это два. Женщин, а особенно, лежачих под капельницей, и подавно. Это три.