Тот, кого я хочу (СИ) - Лайонс Лора

Я отступаю от бортика на несколько шагов. Стараюсь смотреть на происходящее в полглаза, решая, уйти от дальнейшего искушения прямо сейчас или все же остаться перекусить — живот давно подвело. А она берет фонарик и, танцуя, в рандомном порядке высвечивает лица зрителей. В ответ слышу крики и непристойные предложения. Какой-то тип называет себя продюсером и предлагает ей турне по стране в этом шикарном имидже. Она на минуту останавливается. Слышу, как она, сдавленно выдыхая, четко отвечает ему:

— В этом имидже я выступать больше не буду.

И продолжает танцевать. Ей возбужденно предлагают что-то еще, кажется, деньги, словно здесь аукцион, но это уже не мое дело. А потом меня слепит ее фонарик. Эх, не успел уйти! Свет мельтешит перед глазами, точно у нее рука дрожит. Загораживаюсь. Фонарь гаснет, я замечаю с ее стороны быстрое движение и слабый звук.

И в следующий миг вижу, как она летит в прыжке, с бортика, рыбкой, на меня. И понимаю, что не долетает. Бросаюсь вперед ее подхватить. Получается над самым полом, еле устоял на ногах. Если бы я не успел, она бы шлепнулась на плиты плашмя. Удерживаю ее на руках, на секунду прижимая к сердцу, собираясь потом опустить на пол, но она пылко обнимает меня, судорожно вздохнув. И я стискиваю ее сильней и бегу к своей машине, очень быстро, чтобы не передумать. И слышу возмущенный гул голосов за спиной.

Машину я оставил близко, и остыть она еще не успела. Все делаю на автомате — опускаю на переднее сиденье свою ношу, завожу, включаю климат-контроль, трогаюсь. Через несколько кварталов заезжаю на безлюдную стоянку, заглядываю в глаза Воробьевой, опускаю спинку ее кресла и натягиваю презерватив на измученный желанием член. Она явно не против. Молчит. Ну, и я молчу. Даже музыку включать не буду. И свет гашу.

Марина

Чувствую гладкую прохладную кожу сиденья под собой. Лежать в машине неожиданно удобно. И только я это осознаю, как он срывает низ моего купальника, поднимает мои бедра и входит в лоно, продавливая мягкие складочки за один раз, до упора. Не раздеваясь, он сосредоточенно прокачивает во мне свой стальной поршень в нежной шелковой оплетке, стремясь попасть все глубже и глубже.

Я стараюсь раскрыться и изгибаюсь ему навстречу. Мне жарко от эмоций, мурашки бегают по моему телу сверху вниз и обратно. Снова чувствую изысканный медовый аромат его кожи, поверх ненавязчивого парфюма, слышу его рваное дыхание над ухом.

Я очень и очень хотела близости с ним, но понимаю, что сейчас все происходит не так, как прежде. Он меня не целует. Я почти не вижу его в темноте и не могу понять выражение лица. Он не так деликатен, как прежде, а тороплив, словно мечтает поскорее отделаться от желания, кончить и забыть. Это тот странный случай, когда тело радуется и хочет еще, а сердце сжимается от нехорошего предчувствия.

Он все же добивается от меня разрядки, прежде чем кончает сам. А потом просто добивает меня тем, что, включив свет, вытирает меня и сиденье вокруг влажными салфетками, закидывая их в ненужный пакет. Может, это правильно. И хорошо. Но у меня такое чувство, что ему осталось только деньги мне в карман сунуть и раскрыть передо мной дверь. Кармана только, увы, нет. Сижу в одном лифчике купальника. Украдкой смахиваю слезу.

​

Александр

Подвожу Марину к ее дому и только теперь соображаю, что забрал ее, самым бесцеремонным образом прервав шоу, без ничего, даже без обуви и ключей. Хорошо, что у меня запасные ключи от снятой квартиры в машине валялись. Протягиваю ей свой пиджак, беру на руки и тащу. Если бы кого из соседей встретили, можно было бы прикинуться глюком.

Из квартиры звоню Наташе в ресторан, прошу забрать вещи Воробьевой. И чувствую — не могу просто уйти, очень хочу Марину еще раз, пока до нее не добрались разные продюсеры и полицейские чины. Даже есть не так сильно хочу. Про то, что с ней делали в Маниле, и думать не могу. Вроде, ничего в ней не изменилось.

Она сейчас переодевается, загородившись от меня раскрытой дверцей шкафа. Только что сняла мой пиджак. Шагаю за дверцу и обхватываю ее сзади. Она замирает, но не противится и как бы даже расслабляется в моих руках. Прижимаюсь лицом к волосам, незаметно вдыхаю ее аромат. Поднимаю ее и несу на диван, по дороге выключая свет. Снимаю с себя рубашку, верх купальника — с нее. Небольшая заминка выходит с поиском презерватива, но вот, наконец, находится и он.

У меня уже немного получается гладить ее. Но говорить с ней не могу. В наших отношениях слова — точно ложь. Все было просто и понятно, пока я в Маниле не раскрыл свой рот и душу, идиот. Вот сейчас по-быстрому последний раз отлюблю — и все.

Ставлю ее на четыре точки к краю дивана и беру ее сзади. Как конь. И хватаю за волосы на затылке. Все понимает — прогибается. Нравится ей. Вскрикивает и тихо стонет, но ко мне сама жмется — ей точно нравится. И мне — тоже, блин. Отпускаю ее волосы, берусь обеими руками за грудь и тут же слетаю с настроек. Готов до утра долбить ее так, чтобы искры из глаз сыпались. Кажется, даже рычу, как животное, кончая.

Заглядываю ненадолго в ванную, подхватываю одежду и сбегаю, застегиваясь на лестнице.

​

Наташа

Марина мне звонит по стационарному.

— Ну, привет, подруга. Надеюсь, у тебя все хорошо, — хмыкаю. — После того, как тебя так красиво умыкнули из ресторана. Я долго смеялась, прикрываясь салфеткой, глядя на взбудораженные физиономии мужиков вокруг. Ты имела успех!

Ответ слышу не сразу. Неужели опять плачет?

— Спасибо тебе, — отвечает убитым голосом. — Да, все хорошо. Наверное. Только он со мной не разговаривает. Мне кажется, он мне мстит.

— Очень может быть. А чего ты хотела? Я тебя предупреждала, что у него больной вопрос с доверием к женщинам. Ладно, держись там. Утро вечера мудренее… Да, ты в курсе, что твоя мама меня через день зовет на чай с домашней выпечкой? Это становится традицией: вечером я прихожу с детьми, зовем Катю и говорим только о тебе, какая ты хорошая и замечательная. Как бы мне не выболтать им что-нибудь лишнее.

— Наверное, эти встречи помогают маме переносить разлуку. Спасибо тебе большое и за это!

— Никогда не расплатишься. Кстати, Катя по секрету сообщила мне, что собиралась делать тату — розочку на руке, но после моего рассказа о тебе передумала. Вот, кстати, твой звонит. Отключаюсь.

​

Александр

Приезжаю к Наташе. Еще не особо поздно. Сережка уже спит, не успел пожелать ему спокойной ночи. Осторожно целую его в упругую сладкую щечку. Сын — моя семья и вообще все, что у меня есть.

— Наташ, — говорю, когда мы проходим в кухню, и я выкладываю из спортивной сумки на стол продукты и напитки, — я устроил его в детсад, в соседнем квартале. Но возьмут его только послезавтра. Один день можно он побудет здесь у тебя, еще только один день?

— Нельзя, — отрезает Ната, как строгий шеф-повар. — Завтра мы все работаем. И потом знаю я вас, подлиз — последний день, а может, предпоследний, а потом еще только половинка дня и так далее. Ты хоть знаешь, что сразу на весь день в садик нормальные родители детей не отдают? Постепенно приучают, по чуть-чуть, чтобы ребенок стресс не получил.

А вот об этом я не подумал. В этой квартире как-то нормально сын влился в компанию.

— Так вот, хватит дурью мучиться, — продолжает опытная мамаша. — Из моего окружения, из проверенных лиц, завтра не уходит на работу только Марина. Оставь сына у нее. Они хорошо общались, ты видел. И вкусняшки свои забирай, уже весь холодильник забил, вот к Марине их и отнеси.

Я зависаю при упоминании Воробьевой. Похоже, даже не ответил.

— Молчишь? — хмыкает Наталья. — То есть спасать ее и трахаться с ней ты можешь, а ребенка на полсуток доверить — нет?! Вы сами как дети, оба! Играете в какие-то дурацкие игры. А ты, по большому счету, ее даже не знаешь.