Тот, кого я хочу (СИ) - Лайонс Лора

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И она рассказывает про Воробьеву. Кое-что мне известно, и я пытаюсь представить себе, что и все, что она говорит — тоже правда. Получается не сразу. Как это умещается в маленькой Марининой фигурке? Вот на нарисованные мои портреты очень хочется посмотреть. А еще больше — смыть, наконец, с нее эту краску. Для чего бы она ее не нанесла.

Про телефон с флешкой того филиппинца — сильно. Я даже сначала не верю, а потом… Как отчаянно она прыгнула сегодня — это из той же оперы, да, это характер. Значит, она реально меня спасла у самолета, когда какой-то тип цеплялся ко мне и все пытался кому-то позвонить…

— Пойми: для тебя она все, что угодно, сделает, — продолжает ее близкая подруга. — Вот скажи ей, например, что тебе нужно три литра ее крови. Ручаюсь, что она тут же, без звука пойдет за банкой и ножом.

— Я не настолько кровожаден, — отвечаю. — Но почему со мной нельзя было словами поговорить?! Я что — зверь?

— А вот с этим — сложно. Робеет она перед тобой, понимаешь? Обожает и робеет. Так бывает. Молчаливая женщина — разве это не подарок судьбы? Только станцевать для тебя ее и удалось уговорить. Обрати внимание, она начала, только когда я подтвердила, что ты приехал. А как она увидела, что ты уходишь, так и прыгнула. Чуть не убилась… Да, ты очень красиво утащил ее из-под носа у всех этих полицейских чинов в гражданском!

Ну, да, пожалуй. Посмеялись немного. Потом она сама звонит Воробьевой — на меня Маринин затык, похоже, начал действовать.

​

Утром привожу сына. Его сегодняшняя няня, конечно, в гриме. Поглядываю на нее, пытаясь разглядеть в ней все то, о чем говорила Наташа. Может быть, все так и есть. Оставляю Сереге простенький кнопочный телефон, на всякий случай, он умеет ним пользоваться. И еду работать.

​

День проходит в суете. Кроме организации бизнеса, занимаюсь переездом на снятую квартиру, потому что наконец выпустили Свету. Спускаясь по лестнице от бывшей жены, встречаю идущего навстречу Евгения. Он произносит всего одно слово:

— Ругались?

— Зачем? Все уже выяснено. Тем для разговоров не нашлось.

Он кивает и проходит к дочери.

Я забрал только самое необходимое, поэтому приходится напрячься с обустройством, чтобы в новое жилье хотелось возвращаться.

Вечером прихожу за сыном. Открывает Марина в фартуке. Пахнет чем-то вкусным. Пытаюсь разглядеть Серого за ее фигурой. Не вижу. Она прикусывает губу, словно хочет что-то сказать, но не сразу решается, а потом все же выдает:

— Сережа на кухне, мы блины печем.

Мы?! Для маленького ребенка это же может быть опасно! Брызнет масло, обожжет или вообще… Запрыгиваю на кухню. Но, вижу, что печет, конечно, хозяйка. А мой сын за столом намазывает на блины варенье, покрывает слоем творога и скатывает в трубочки. Рядом с ним большая тарелка, полная этих аппетитных «колбасок». Глаза у него так и горят. Может, крутым поваром вырастет.

— Сейчас я буду ужинать, — важно заявляет он. — И ты садись.

Пытаюсь вспоминаю, когда я ел. Точно надо остаться.

Поели, попили чай с мятой. У сына ладошки, конечно, липкие. Марина подходит к нему, и он с готовностью лезет к ней на руки! Даже не знаю, что сказать — большой мужик уже, вроде. Но она его обнимает, и он явно очень довольный. Несет его в ванную полоскаться.

Ладно. Благодарю хозяйку. Пока мой пацан заканчивает одеваться, я в другом конце коридора укладываю его вещи в сумку. Вдруг Марина берет меня за запястье и, когда я поднимаю на нее глаза, говорит одними губами:

— Я тебя люблю.

И сразу уходит. Не знаю, что ей ответить, и надо ли что-то говорить. Но в дверях шепчу сыну:

— Как тебе, Серый, эта тетенька?

— Нолмально. У нее только детей нету.

— Это — да, — отвечаю. — А вот завтра я тебя отведу туда, где много детей, и можно поиграть.

​

Проходит несколько дней. Сережа уверенно вливается в коллектив детского сада, не плачет, не просит его забрать. Воспитательницы умиляются и подкладывают ему лучшие куски. Обаятельный, говорят. А то! Когда я его спрашиваю, как дела, с умным видом отвечает, что ходит в детский сад на работу.

У меня тоже работа, но иногда я не выдерживаю и приезжаю днем к Марине. Она меня ждет, замечаю, что рада, и стараюсь быть нежным с ней. А недавно, возбудив ее как следует ласками, но не входя в нее, так, что она уже, наверное, убить меня должна быть готова, я нависаю над ней и быстро спрашиваю:

— Как ты относишься к моему сыну?!

И она отвечает, что мечтает быть его мамой! Причем не задумывается, а говорит так, словно эта фраза у нее на языке готовая лежала. Потом мне все же достается за неуместные эксперименты в ответственный момент, но все кончается хорошо. Мне все больше начинает казаться, что я тоже люблю эту хрупкую сильную девушку. И иногда я решаюсь сообщить ей об этом. Вернее, не сдерживаюсь и сообщаю.

​

Вчера у меня был серьезный разговор с сыном за завтраком:

— Сереж, тебе вроде нравится Марина?

Кивает с набитым ртом.

— Знаешь, мне она тоже нравится, — признаюсь. — А давай она с нами поживет?

Он смотрит на меня задумчиво, даже жевать перестал, ресницами хлопает, того и гляди ветер подымет. Я весь сжимаюсь внутри — никогда не думал, что вот этот мелкий будет решать за меня, жить мне с любимой женщиной или нет. На всякий случай поясняю ему:

— Знаешь, Серый, она говорит, что любит нас с тобой.

— А как же мама? — он все же задает этот вопрос.

— Мама сейчас очень занята. У нее своя жизнь, проблемы, ей пока не до нас.

— Да, у нее модные показы и дайвинг, — со значением выговаривает, поддерживая мое мнение, четырехлетний пацан.

— Но когда мама сможет, мы будем ходить к ней в гости. А Марина хочет жить с нами прямо сейчас. Ты не против, парень?

— Ладно, — отвечает этот мелкий. — По лукам?

— По рукам, — радостно хлопаю по его протянутой ладошке.

Как все сложно, но интересно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Для оформления патента на последнюю разработку Петровича, проводим серию экспериментов. Нанесение каждого слоя нейтрализатора краски на тело Марины Воробьевой проводится в специально выделенном для этого помещении медицинского центра. Все этапы снимаются на видео, протоколы оформляются членами экспертной группы, составлен документ о неразглашении.

Раствор наношу я. За ширмой. Двумя плоскими беличьими кисточками — пошире и поуже. Пену с пигментом удаляю влажными салфетками тоже я. Никому не могу доверить такое дело. В стратегически важных местах снимать не разрешаю.

Периодически отхожу пить чай или сделать пару кругов по коридорам. В это время у нее берут анализы, замеряют давление и т. д. Если бы не присутствие посторонних и камеры, процесс шел бы намного веселее, многократно прерываясь на сексуальный час. К тому же местами ей щекотно, и она радостно хихикает.

В очередной раз наношу на лицо и тело полупрозрачный раствор и замечаю, как на глазах уходит искусственность и проступает естественная красота женщины — это как откровение. Чувствую себя почти творцом. И в ее глазах читаю бесконечную любовь и благодарность. Тот самый взгляд гейши, пробирающий до глубины души. Иногда думаю — как будто и не было этих месяцев с первой встречи.

Дерматолог с ученой степенью оценивает результат предыдущего этапа, заставляя Марину поворачиваться к нему то одним боком, то другим:

— Анализы хорошие, — шелестит он бумажками. — На препарат организм реагирует умеренно, интоксикация незначительная. Думаю, нужен еще один, завершающий сеанс, и тело вашей знакомой полностью очистится.

— Это не знакомая, это моя невеста, — говорю я твердо и подхожу к ней вплотную.

И все смотрят на меня, вернее на нас. Потом врач говорит, обращаясь к Марине:

— Желаю вам больше не попадать в подобные ситуации. И — счастья вам обоим!