Добровольно проданная (СИ) - Шагаева Наталья

Нет, я уже не виню его ни за что. Все понятно и обосновано,

Нет претензий и упреков.

Нет горечи, нет злости.

Есть только тоска и хандра.

Мне вдруг хочется вновь его увидеть. Преодолеть страх и заглянуть Константину в глаза. Увидеть там то, ради чего я побегу на край света.

Встаю с места и поднимаюсь наверх. Тихонько открываю шкаф, надеваю черные колготки, белое шерстяное платье, водолазку и заплетаю косу. Подхожу к маме и аккуратно ее бужу, поглаживая по плечу.

— Мамочка, я уеду на несколько часов, — шепчу ей, старясь не разбудить Сашеньку. — Там мое молоко в холодильнике.

Мама сонно моргает, осматривая меня.

— Ты куда? На ночь глядя?

— К нему, мам. Мне очень надо,

— Уверена? — спрашивает, всматриваясь в глаза. Киваю, кусая губы. — Тогда иди, мы справимся, — мама поглаживает меня по руке, одобряя.

— Спасибо, мамочка, — целую ее в щеку и выхожу из комнаты.

Надеваю легкую куртку, обувь и покидаю квартиру, Спускаюсь вниз и подхожу к машине моего нового охранника, Он замечает меня и вылетает из машины.

— Что-то случилось? — взволнованно оглядывается,

— Ничего, отвезите меня в дом к Константину Александровичу, — сообщаю я и сажусь в машину на заднее сиденье, Парень без разговоров кивает, садится за руль и выезжает со двора. Не знаю, следит ли он за мной сейчас и знает ли, что я еду к нему, мне все равно, я хочу заглянуть ему в глаза и понять, как жить дальше.

Дорога не близкая, и за это время я успела впасть в панику. То мне хотелось вернуться домой, то побыстрее попасть к Константину. Я сгрызла ногти и искусала губы. Сердце стучало так, что, казалось, выпрыгнет из груди,

А когда въехали во двор, то на меня обрушилась лавина воспоминаний. Немного больше года назад я впервые приехала сюда, И мне опять так же волнительно и страшно. И как тогда, я не знаю, что меня ждет там, внутри этого огромного дома.

Мой охранник тормозит возле освещённого главного входа и спешит открыть дверь. Игнорирую его и выхожу сама, Поднимаюсь по лестнице и поднимаю глаза на окна своей комнаты. Сколько раз смотрела в это окно в ожидании Адамади, то со страхом ожидая его появления, то с трепетом.

Глубоко вдыхаю и вхожу. Ожидаю увидеть прежнюю обстановку и окончательно окунуться в атмосферу этого дома. По сути, я провела здесь совсем недолго, а кажется, с ним много связано. Целая жизнь. Но нет… В доме холодно, горят лишь светильники, вся мебель накрыта черными чехлами. Словно кто-то умер. Жутко идти к темной лестнице, но я пытаюсь справиться с собой. Замечаю полоску света из кабинета Константина и спешу туда,

Распахиваю дверь, но нахожу там не Адамади, а Викторию, которая старательно собирает в папки какие-то бумаги, одновременно глядя в монитор компьютера. Растерянно останавливаюсь, не зная, что сказать. Я не видела эту женщину с тех пор, как рассказала Константину, что знаю про его семью. Адамади просто сообщил, что она больше не появится в доме. Естественно, ничего мне не разъясняя.

— Что вы здесь делаете? — зачем-то спрашиваю я, привлекая к себе внимание,

Женщина вздрагивает от неожиданности, поднимает глаза, замирает на мгновение, рассматривая меня, а потом усмехается:

— А ты что здесь делаешь?

София

— Я пришла к Константину, — спокойно сообщаю. У меня нет обиды или злости к этой женщине, она по-своему несчастна. Как и все те, кто посмел влюбиться в Адамади.

— Зря пришла, — с присущей ей язвительной усмешкой сообщает она мне и продолжает что-то листать в компьютере,

— Позвольте мне решать, — разворачиваюсь, чтобы проверить комнаты, хотя понимаю, что Виктория не лжет. Нет в этом доме никого, кроме нее.

Я не чувствую его здесь.

Поднимаюсь на второй этаж, подсвечивая себе путь телефоном. Нет здесь никого, зря я приехала. Все равно толкаю дверь в его комнату, нащупываю выключатель и зажмуриваюсь от яркого верхнего света. Константина нет. Но есть его запах, все пропитано горьким ароматом его парфюма и терпким запахом его тела. В отличие от гостиной, здесь вся мебель на месте, на комоде его часы и кожаная записная книжка, а в кресле небрежно брошенные пиджак и рубашка. Словно он куда-то собирался второпях.

Глаза привыкают к свету, оглядываю стены и замираю на месте. Над кроватью висят мои фотографии. Три больших фото, сделанные им в этой комнате. Мое лицо закрыто волосами, видны только губы — яркие, потому что я их искусала от волнения — и его сильная рука, сжимающая подбородок. Моя грудь прикрыта локонами волос. И я на кресле, с откинутой головой. Красиво, лица не видно, только детали. Эротично, профессионально, словно для журнала. Я и сама себя здесь не узнала бы.

Подхожу ближе, рассматриваю фото. Адамади явно не любитель в фотографии. Внутри зарождается что-то очень болезненное и в то же время волнительное, трепетное. Он жил здесь, спал, переодевался, а я была рядом. Мне еще больше хочется его увидеть. Очень хочется. Какая-то ненормальная потребность — заглянуть в его серые холодные глаза.

Выключаю свет, покидаю комнату Константина и спускаюсь вниз. Набираю номер Адамади, но мне отвечает электронный голос автоответчика. Возвращаюсь в кабинет к Виктории. Женщина, как всегда, собрана: в черной блузке с высоким воротник, в белоснежных брюках с поясом; а на лице следы усталости. Мне даже кажется, что она постарела, морщинки вокруг глаз стали глубже.

— А вы что здесь делаете ночью?

— Выполняю его поручение. Адамади, знаешь ли, ему плевать, сколько времени, — цокает она.

— Вы до сих пор работаете на него? — растерянно спрашиваю я, осматривая кабинет.

— Ой, будто ты не знаешь. Сослал он меня по твоей милости подальше, в филиал. Все в духе Адамади, наказание повышением. И вроде зарплата больше, и должность руководящая, а похоже на ссылку, — выдыхает она.

— Я здесь ни при чем. Вы сами-то верите в то, что я могу повлиять на решения Константина? — спрашиваю, а Виктория, как всегда при общении со мной, снисходительно смеется. У этой женщины такая сильная аура превосходства.

— Верю. Все, что сейчас происходит, — по твоей вине, дорогуша, — отвечает она, обводя руками бумаги.

— Точнее, все рухнуло из-за тебя, — с сожалением выдыхает она. — По твоей вине рухнула империя… Все к черту! И ты даже не подозреваешь, как тебе повезло… И даже не сможешь этого оценить… А моя жизнь рухнула… — она уже не язвит, падает в кресло Константина, берет со стола тонкие сигареты и прикуривает. Молча сажусь на край кожаного дивана и сглатываю. — Он все разрушил. Уезжает естественно, берет все ценное с собой: тебя, вашего ребенка, активы. А я, отдавшая десять лет жизни, оказываюсь ненужным элементом, — задумчиво произносит она, глядя, как рассевается дым от длинной сигареты. Молодость всегда выигрывает, — усмехается, глубоко затягиваясь. — Знаешь, я ведь люто тебя ненавидела, даже строила планы, как тебя вышвырнуть из его жизни, а потом поняла, что все это зря… Дело не в тебе, дело во мне… Он никогда не полюбит и не оценит моих жертв… Он оставляет мне хорошие отступные, развитие и высоты, но забирает себя… Откупается, — ее голос срывается, Виктория закрывает глаза и покачивается в кресле.

— Вы знаете, где он сейчас? — я смотрю на эту женщину по-другому. Несмотря на то, что она сейчас наговорила, во мне появляется уважение. Виктория преданна Адамади до конца. Хочется ей счастья. Чего-то женского и очень личного. Она слишком строга, даже к себе. Слишком сильная — это отпугивает мужчин.

— Я-то знаю, — отвечает она, глядя в потолок.

— Скажите мне? — тихо спрашиваю, не надеясь на положительный ответ. Виктория молча усмехается и качается в кресле. Тишина, она не отвечает, докуривает сигарету, тушит ее в пепельнице и вновь принимается за бумаги.

Непонятно, чего жду, минут десять еще наблюдаю за Викторией, которая делает вид, что я пустое место. Набираю Константина, но мне по-прежнему отвечает автоответчик. Поднимаюсь с места и иду на выход.