Брачные узы (СИ) - Мишина Юлия

— Ваша честь, спросите моего свекра. Пусть он даст мне характеристику, — отчаянно произнесла.

— Григорий Степанович, объясните ответчице, что такое поведение недопустимо, — грозно отчеканила судья.

— Извините, ваша честь. Больше не повторится, — виновато произнес юрист и бросил на меня недовольный взгляд.

Я медленно опустилась на стул. Хотелось сквозь землю провалиться. Судья сурово посмотрела на меня, но все же громко обратилась:

— Григорьев Ярослав Станиславович…

— Да, — несмело отозвался тот и встал с места.

— Помогите нам составить портрет Екатерины Егоровны.

Все застыли в ожидании. Ярослав Станиславович сжался, переминаясь с ноги на ногу. Мое сердце разогналось. Свекор поднял голову, и мы встретились взглядами. Его искаженное ужасом лицо вдруг преобразилось, став приветливым.

— Катенька… — по-доброму начал он, — Екатерина Егоровна очень прилежная мать. Внимательная супруга. Никогда не видел, чтобы она провоцировала ссору. Вежливая и отзывчивая. Она тогда погорячилась, но я уверен, вреда нам причинить не хотела. Просто испугалась, что ей не отдадут Мишеньку. Не пахло от нее алкоголем. Ни в тот день, ни в какой другой.

Мы со свекром тепло улыбались друг другу. Все же моя вера в людей победила. Не могут все быть подлецами.

Судья разрешила Ярославу Станиславовичу сесть на место и делала заметки в своих записях. Вера Вячеславовна смотрела на мужа глазами, налившимися кровью. Митя сжимал ее руку, сдерживая рвущийся наружу гнев.

Мой представитель попросил внимания:

— У нас еще есть доводы, ваша честь. Дмитрий Ярославович посменно работает в другом городе. Две через две недели. Как при таком графике он планирует уделять нужное время сыну? Кто будет присматривать за ребенком в его отсутствие?

Митя подскочил со стула и ответил:

— Моя мама с удовольствием возьмет эти обязанности на себя.

Григорий Степанович, прищурившись и слегка склонив голову набок, поинтересовался:

— А может быть, вы планируете оставлять сына на молодую сожительницу? Которая, к тому же, является матерью вашего внебрачного ребенка?

Митя беззвучно раскрывал рот. Лицо его раскраснелось. В широко распахнутых глазах читалась беспокойство. Юрист слегка улыбнулся произведенному эффекту и серьезно продолжил:

— Приложите, пожалуйста, к делу копию свидетельства о рождении, доказывающую, что истец вел тот самый безнравственный образ жизни, в котором так усердно обвиняет ответчицу. Вот такие двойные стандарты, ваша честь, — развел руками Григорий Степанович. — Если суд оставит ребенка с отцом, то он половину каждого месяца будет проводить с совершенно чужим для него человеком.

Судья проскользила взглядом по кабинету. Твердо сказала:

— Картина мне ясна… — и стала собирать со стола бумаги.

— Ваша честь, — не унимался Митя, хватаясь за последний шанс выдать возможный весомый аргумент, — Миша часто болеет. Екатерина Егоровна не сможет совмещать работу и постоянные больничные…

— Истец, — оборвала его судья, — я достаточно услышала. Ожидайте решение в коридоре.

С этими словами она удалилась. Мы покинули помещение. Как только я оказалась за дверью, на меня налетел разъяренный Митя.

— Я смотрю, Мила тебе во всем помогла, — шипел, нависнув надо мной. — Ничего сама не можешь! Пустое место!

Я так растерялась, что в ответ только изумленно уставилась на него.

— Ничего у тебя без меня не выйдет. Себастьяну рано или поздно надоест кормить вас!

Мое оцепенение сменилось злостью.

— А ты позвони ему, спроси… — заговорила я, смерив Митю презрительным взглядом. — Или кишка тонка? Боишься с друзьями разговаривать? Не хочешь правду про себя слушать? Спрятал голову в песок! Кто из нас еще пустое место!..

Мы перешли на повышенные тона. Григорий Степанович поспешил осадить наш пыл:

— Вас сейчас обоих накажут за неуважение к суду.

Митя резко повернулся к нему. Подался вперед и процедил сквозь зубы:

— Отвали…

— Ну знаешь! — не выдержала я и встала между мужчинами. — Держи себя в руках, Григорьев! Постарайся вести себя достойно. Если ты, конечно, еще помнишь, что это значит…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Была в полушаге от мужа. Его грудь высоко вздымалась, глаза горели гневом. Смотрел на меня с испепеляющей ненавистью. Откуда она в нем? Что я ему сделала? Как он мог так измениться?

Из-за Митиной спины доносился разговор его родителей. Категоричный тон Веры Вячеславовны и извиняющиеся фразы Ярослава Станиславовича.

Слышала их, смотрела на мужа и думала только об одном: как хорошо, что через два часа я перестану быть Григорьевой.

Отвернулась от Мити.

— Идемте, — увлекла за собой юриста.

Нашли кафе недалеко от здания суда. Заняли один из столиков.

— У нас ведь хорошие шансы? — с надеждой спросила Григория Степановича.

— Ваша реакция на снимки была необдуманной. Вы подались эмоциям, — укоризненно подметил он.

— Нас сфотографировал участковый! Внутри квартиры! Разве это законно? Я возмущена до предела! — меня охватывало негодование при одной только мысли об этом. — Значит, они его попросили или подкупили…

— Но судья могла расценить вашу реакцию по-другому. Вы увидели порочащие снимки и стали оправдываться, — объяснял Григорий Степанович, — участковый действительно не имел права вас фотографировать. Но истец добился нужного эффекта: вы были взволнованны, громко говорили, нарушив правила процесса. Значит, вас это задело. Выводы можно сделать разные.

Я откинулась на спинку, расстроено смотря на юриста.

— Нет-нет, не переживайте, — он поспешил успокоить меня, — в целом все хорошо.

Мы перекусили и вернулись в здание суда. Спустя полтора часа секретарь пригласила нас в кабинет. Все участники процесса замерли, ожидая вердикта.

Судья открыла папку и зачитывала решение. От волнения у меня звенело в ушах, и ее слова словно с опозданием доходили до сознания. Сердце вырывалось из груди. Среди юридических терминов и стандартных оборотов старалась уловить суть.

"… назначить опекуном мать ребенка…" — обыденно, безэмоционально читала судья.

Услышала и вопросительно глянула на юриста. Увидев на его лице довольную улыбку, ощутила неимоверное облегчение. Наконец, все закончилось!

Митя схватился за голову. Свекровь роняла слезы. И только Ярослав Станиславович отвечал мне радостным взглядом.

Заседание подошло к концу. Мой, теперь уже бывший муж, пулей выскочил из кабинета. Вера Вячеславовна ринулась за ним.

Мы с юристом покидали здание суда победителями. В холле увидела свекра. Он несмело подошел ко мне.

— Катенька, ты прости нас… — мягко сказал.

— Вам извиняться не за что, — заверила я.

— Мне так жаль, — грустно вздохнул свекор.

— Надеюсь, не меня? — спросила с легкостью в голосе. — У нас с Мишей теперь все будет хорошо. А вот вам бы тоже стоило вырваться на свободу.

— Что ты, Катенька, она же без меня пропадет, — улыбнулся свекор и, кивнув на прощание, направился к двери.

Провожала его удивленным взглядом. Ко мне подошел Григорий Степанович и протянул сотовый:

— Миланья Демидовна не может до вас дозвониться.

Я взяла телефон.

— Да.

— Поздравляю! — весело крикнула подруга. — Как ты?

— Просто прекрасно! Спасибо тебе, — благодарила, выходя в распахнутую юристом дверь. Улица встретила меня теплым солнцем. Втянула носом свежий воздух. Закрыла глаза, смакуя счастье. Затем распахнула их и, широко улыбаясь, сказала Миле: — Вот он — первый день моей новой жизни.

Уложила сумку в багажник машины и захлопнула его. Вернулась в квартиру. Мы оставили в ней почти всю мебель, и обстановка казалась прежней. Но в прихожей больше не висели наши вещи, на кухне царил идеальный порядок, а Мишины игрушки не лежали в самых неожиданных местах. Скоро здесь будет жить новая семья, и квартира забудет своих бывших хозяев.