Целуй меня (ЛП) - Ловелл Л. П. "Лорен Ловелл"

— Держи.

Анна рыдает, заливаясь слезами, и трясущейся рукой прижимает одеяло к ране.

Не в силах смотреть на нее, я забираю отрезанный палец и, выходя из камеры, говорю Саше:

— Пришли кого-нибудь обработать рану.

***

Мы с Сашей стоим по обе стороны от Николая. Напротив — Рафаэль с двумя своими людьми. Снег подтаял, и вокруг слякоть. Мы встречаемся на крыше заброшенных гаражей, и уныло-серый пейзаж напоминает о том, что русская зима подходит к концу.

Глаза Рафаэля встречаются с моими, и его лицо становится напряженным, а плечи опускаются, словно под тяжестью невидимого груза. Он переводит взгляд на Николая.

— Я предлагаю вам вполне приемлемые условия, но мне нужны доказательства того, что она еще жива.

Николай запрокидывает голову и хохочет.

— Твои требования никого не волнуют, — высокомерно произносит он. Рафаэль — влиятельный человек, босс картеля, но в окружении своей «Элиты» Николай считает себя богом. — Вот, — он достает что-то из кармана и бросает Рафаэлю. Пластиковый пакет, в котором лежит палец Анны.

При виде этого густые черные брови Рафаэля сходятся на переносице.

— Это, что, шутка?

— Конечно, нет. Видишь, срез совсем свежий. Только сегодня утром отрезан, — Николай разводит руки в стороны.

— Это не доказывает, что она жива, — Рычит Рафаэль, и в этот момент все его чувства отчетливо читаются на его лице. Он любит ее. Тогда меня это взбесило, а теперь я считаю это глупостью, он ведь даже не пытается скрыть свои чувства. Рафаэль демонстрирует свое уязвимое место, которым Николай непременно воспользуется.

Подойдя ближе, Николай усмехается и, прижав ладонь к груди, говорит:

— Клянусь честью. Уна лично его отрезала.

Рафаэль переводит взгляд на меня и, подняв в руке пакет, сквозь зубы спрашивает:

— Ты это сделала? — в его голосе звучит явное обвинение.

Я борюсь с желанием оправдать свой поступок. Нельзя показать Николаю, что меня это сильно волнует.

— Ты хотел доказательство того, что она жива. Теперь оно у тебя есть, — говорю я. — Мне кажется, потерять палец, но обрести свободу — это неплохой обмен, — голос мой звучит ровно и совершенно безэмоционально. Рафаэль переводит взгляд с меня на Николая и обратно. Я вижу, как он мысленно складывает все детали, пытаясь сопоставить женщину, стоящую перед ним сейчас, с той, которую узнал когда-то.

— Она любит тебя, — почти рычит Рафаэль.

— Любовь — это слабость, Рафаэль, — приподняв бровь, я подхожу к нему ближе. — И ты тому доказательство. Заключить невыгодную сделку только ради моей миленькой сестрички…

Губы Рафаэля растягиваются в легкой ухмылке, и он переводит взгляд на Николая.

— Так мы договорились?

Николай склоняет голову набок.

— Договорились.

Я едва сдерживаю вздох облегчения, ведь только что Рафаэль выкупил свободу Анны.

Фигуры Николая постепенно, одна за другой, покидают шахматную доску. Неро, Анна и мой сын уже вне игры. Значит, скоро мы останемся с Николаем один на один.

Глава 30

Неро

Я просыпаюсь от звука — еле слышного шороха, раздающегося из динамика радионяни, после чего она отключается. С бешено колотящимся сердцем я хватаю лежащий на тумбочке пистолет. Я никогда не отличался спокойствием и уравновешенностью, но появление ребенка — это стресс, не поддающийся описанию. А поскольку моего Данте разыскивает этот русский псих, я не имею права рисковать.

Тихо покинув спальню, я выхожу в коридор и вижу Джорджа, свернувшегося калачиком у двери в детскую. Нахмурившись, осторожно отрываю дверь и в свете ночника вижу темную фигуру в капюшоне. Подняв пистолет, прицеливаюсь, но вдруг замечаю, что незнакомец держит на руках Данте! Стиснув зубы, я опускаю оружие, с тем же успехом чувак мог держать в руках мое гребаное сердце.

Темная фигура оборачивается, и мой взгляд встречается с глазами фиалкового цвета. Эти глаза я вижу каждый раз, когда смотрю на своего сына.

Уна.

Пульс учащается, и я делаю глубокий вдох. Она все такая же, как и раньше. Но в то же время и другая — более суровая что ли. Пурпурного цвета шрам красуется на скуле, контрастируя с молочно-белой кожей лица. Под глазами темные круги. Тело стройное и подтянутое.

— Здравствуй, Неро, — произносит она, ладонью прижимая голову Данте к своей груди, и смотрит на мой пистолет, все еще направленный в ее сторону. — Ты собираешься стрелять в меня?

Я хочу доверять ей. Хочу верить, что она вернулась ко мне, но что-то заставляет меня сомневаться. Прошло пять месяцев с того момента, как она уехала, и четыре — как Саша прислал мне Данте. Николай просто так ее не отпустит. Я хочу доверять ей, но, когда дело касается моего сына, не могу верить никому. Даже ей.

— Почему ты здесь? — черт возьми, рядом с ней трудно изображать равнодушие.

Уна смотрит на Данте, прижимается щекой к его головке и на секунду закрывает глаза.

— Он само совершенство, — выдыхает она и встречается со мной взглядом. Ее глаза блестят в темноте. — Меня отправили убить тебя, — говорит она и, подойдя к кроватке, укладывает в нее сына. Сжав пальцами спинку люльки, Уна опускает голову. — Он хочет, чтобы я убила тебя и забрала своего ребенка. Это проверка моей преданности.

Сердце ускоряет темп, пальцы сжимаются на рукоятке пистолета.

— Ну, и кому принадлежит твоя преданность?

Уна медленно поворачивается ко мне. Ее глаза холодны, но за пеленой равнодушия можно увидеть Уну, которую знаю только я. Той Уне больно. Мучительно больно.

— Ему, — шепчет она, указывая головой в сторону детской кроватки. И словно стекло, трескающееся от удара, ее защитная стена начинает ломаться. Она опускает голову и с такой силой сжимает бортик кроватки, что костяшки пальцев белеют. Я подхожу ближе и в тусклом свете вижу блестящие на ее щеках слезы. Непроизвольным жестом Уна потирает ладонью область сердца. — Моя преданность всегда будет принадлежать ему.

— Morte, — я протягиваю к ней руку.

Ее тело напрягается.

— Не надо.

Я подхожу ближе, и Уна, выставив перед собой руку, отходит от меня:

— Неро, я не хочу причинить тебе боль.

— Morte, для меня ты всегда делала исключение.

— Это совсем другое. Он… — грустная улыбка появляется на ее губах. — Я не уверена, что на этот раз смогу вернуться оттуда…

— Пойдем, — я киваю в сторону двери. Уна нерешительно выходит из детской и следует за мной в спальню. Она напряжена и сосредоточена, будто готовится к нападению. И пусть я не сомневаюсь, что она любит Данте, но не рискну провоцировать ее в непосредственной близости от ребенка.

Кулаки Уны сжимаются и разжимаются. Движения резкие, отрывистые. Она родила всего четыре месяца назад, а тело ее, как и раньше, подтянутое и гибкое. На ней облегающие черные джинсы, поверх которых на одном бедре закреплен нож, на другом — кобура с пистолетом. Капюшон скрывает светлые волосы. Все ровно так, как при нашей первой встрече. На секунду я пытаюсь себе представить, что ничего не было, и мы оба вернулись к тому, с чего начинали: к вражде, породившей желание быть вместе, и к жажде убийства, породившей страсть. Но нет. Конечно, теперь все по-другому. Теперь у нас есть ребенок. Есть могущественные враги. И еще я люблю ее.

— Поговори со мной, — прошу я.

Уна подходит к окну, останавливается около него и устремляет взгляд на огни ночного города.

— Как ты его назвал?

— Данте.

— Прошедший через ад, — шепчет Уна.

Я медленно подхожу к ней.

— Неро, пожалуйста, — ее голос дрожит, а плечи и спина напрягаются. — Я не могу это контролировать.

Я медленно вытягиваю руку и провожу по узкой полоске обнаженной кожи над поясом джинсов. Едва почувствовав прикосновение моих пальцев, Уна наносит мне два удара в живот, после чего ударом ноги валит меня на пол. Она тут же оказывается на мне, и нож, зажатый в ее руке, прижимается к моему горлу. Она тяжело дышит. Глаза дикие, безумные — таких я никогда у нее не видел. Будто это вообще не она.