Цена моей одержимости (СИ) - Шевченко Юлия

— Конечно, — качает головой, наверное вновь решаясь его поругать. — Сиял как новогодняя елка. Переживал за вас. Боялся, — опускает глаза вниз. — повторения. Но ты у меня сильная девочка, — решимость в глазах. Вера в меня. — Да и мы не дадим тебя в обиду. Никому. Ни дьяволу, ни Ирине, ни ее дочери.

— Они что приходили? — неприятно слушать о них, но любопытство берет верх.

— Ирина Львовна звонила мне, — с раздражением, явно испытывая омерзение от общения с мамой Тимура. — Чуть ли в трубку не орала, что ее сыночка какая-то… кхм… девка хочет облапошить.

От нее только такого и следовало ожидать. Для госпожи Воронцовой я всегда была лишним грузом. Просто девочкой для развлечений. Матерью своих внуков она меня не видела.

Улыбаюсь сквозь слезы. Нашего с Тимом ребенка она никогда не увидит. Нечего ему или ей ядом ее дышать.

— А Дина?

— Эту девчонку я и близко не подпустила к твоей палате, хотя она и пыталась прорваться. Прощения вроде как хотела попросить, но ей дали от ворот поворот.

Вот оно как. Неожиданно. Не верится, что сама Дина Воронцова пойдет на такой огромный шаг. Явно тут какой-то подвох.

— Мам, а может…

Договорит не успеваю. Дверь в палату распахивается, и ко мне буквально залетает Тимур. Бледный, осунувшийся, заросший многодневной щетиной. Глаз опухшие. Одежда помята. Весь взъерошенный… но такой до боли красивый. С этой улыбкой подбадривающей. И отросшей бородой, которая наверняка сестер пугает.

— Алиса.

— Тимур.

Одновременно. Еле слышно. Уничтожая неприступную стену и протягивая друг к другу руки. Словно время остановилось, и никого кроме нас не существует.

Тимур

Я, наверное, похож на самого черта, но мне по боку. Обросший, помятый, дико уставший и невыносимо голодный. Последнее время ни крошки во рту не было. Только кофе литрами. Черный. Без сахара. Чем больше, тем бодрее себя ощущал. Новый день, новые силы.

От меня уже в фирме все шарахаются. Порой обходят стороной, странно поглядывая. Даже медсестры глаза выпучивают и бегут, сверкая пятками. Мне же легче. Никого грубо отшивать не надо. Пусть знают, что я грозный, пугающий всех вокруг тип.

Главное для своей девочки опасности не представляю.

— Тимур, ты выглядишь… — рассматривает с ног до головы, укоризненно поджав губы, — как леший, — хихикает себе под нос.

Нет, я бы конечно сказал, что она сама как Баба Яга. Под стать мне. Круги под глазами, сосульки вместо волос. Бледная, худая. Как призрак. Но никогда этого не сделаю. Ведь дорогая сердцу девушка не может быть ужасной. Она всегда прекрасна, даже когда сама так не считает.

— Пожалуй, я здесь лишняя, — Марина Петровна недовольно фыркает, но все-таки встает с кровати Алисы и бросает на меня многозначительный взгляд. Мол обидишь дочь, почик-чирикаю причиндалы. — Поеду домой. Проверю, как там Миша. Сдается мне, — усмехается, забирая сумку с кресла, — что он с Андреем мог и до бара добраться.

— Ему же нельзя! — моя девочка шокирована. Да только она не знает, что они и не пьют. Пока что.

— Ваши отцы, — уже в дверях, — поспорили на коллекционный коньяк, кто именно родится. Мальчик или девочка. И если я их не остановлю, на кон они поставят целый ящик. Отдыхай, моя милая. Завтра утром загляну к тебе. Надеюсь, ничего плохого тут не произойдет.

— Можете не сомневаться, Марина Петровна, — заверяю… будущую тещу, уже садясь к Алисе. — Вы оставляете дочку в надежных руках.

— Поживем-увидим.

Последнее слово остается за госпожой Задорожной. Оставившей нас наедине. Рядом, друг с другом.

Оба молчим. Смотрим глаза в глаза. Дышим рвано. Сердца бьются в унисон. Окружающий мир как будто перестает существовать. Словно нас накрывает своеобразный купол.

— Алиса, девочка моя, — целую ее холодные пальчики, ощущая через них сильнейшую дрожь. — Прости меня. За все. Что заставил долг выплачивать. Что обращался с тобой как игрушкой. Что из-за меня ты сейчас здесь лежишь. Что пять лет назад не стал тебя искать, оставил один на один с болью. В аду, среди тьмы. Поверил не тем, сделал неправильные выводы и…

— Мама говорит, Дина хотела ко мне попасть.

Удивленно приподнимаю брови вверх. А сестре то какого хрена тут понадобилось? Добить Алису окончательно своим ядом? Или мамаша прислала ее на разведку?

— Меня не было, когда она приходила.

А если бы и был, вышвырнул за шиворот из больницы. Нечего ей ошиваться рядом с Алисой. Они больше не подруги. Пусть катится на хрен. Плевать, что сестра мне. Откажусь от нее и глазом не моргну.

— Думаешь, она хотела навредить?

Проводит пальцем по воротнику рубашки. Трогает шею, улыбаясь так коварно, что внутри начинает пожар загораться. Одна маленькая искорка и будем взрыв.

— Увижу-узнаю, — отодвигаюсь от нее чуть подальше. — Алиска, детка, не шали. Тебе запрещены физические нагрузки.

— А если мне очень хочется тебя потютюшкать?

Слово то какое смешное. И где только она его услышала?

— Придется потерпеть.

Ты это своему бойцу скажи, Воронцов. Он бы прямо сейчас развязал войну на привлекательной территории. Неделю бы в плену держал, а то и две.

— Я же такая больная, — надувает губки, в которые охота впиться страстным поцелуем. Но ни-ни, иначе не смогу остановиться. — К тому же беременная. Мне нельзя отказывать.

— Вот именно, что беременная, — кладу руку ей на живот, уже представляя, как там будет расти наше чудо. — Тебе нужно быть очень осторожной. Больше отдыхать и исключить стресс. Случая пятилетней давности у нас не будет.

Говорю и язык прикусываю. Мысленно бью себя по чугунной башке, которая совсем не соображает. Ну вот зачем, зачем я вновь толкнул Алису в пучину болезненных, страшных воспоминаний?

— Я… не…

— Тимур, — напрягается. Все веселье исчезает из глаз, — я никогда не забуду мою Любочку, — одинокая слеза скатывается по щеке. — Она свет во тьме, которая меня окутала столь внезапно. Это страшно, невыносимо больно. Жутко такое пережить. Увидеть, как смерть забирает малышку в момент рождения. Я… я…

— Алиса, — прижимаю ее к своей груди, даю возможность выплакаться, — ты больше не пройдешь этот ад. Никогда. Я не позволю этому случиться. Все будет хорошо, — глажу по волосам, спине. — Любочка всегда будет с нами. Наш маленький ангелок.

Сижу неподвижно, наслаждаясь нашей близостью. Ощущаю, как маленькая вещица в кармане уже дыру прожигает. Добирается до кожи. Оставляет метку. Внутренний голос советует немедленно достать предмет и вручить любимой девушке. Но мне почему-то страшно. Ощущаю себя как малолетний пацан, нашкодивший и теперь ждущий сурового наказания. Аж ладони потеют, а воротник вдруг душить начинает.

Вдруг она откажется? Скажет, что я ей на фиг не нужен? Просто даст возможность видеться с ребенком, но моей полноценно не станет.

— Воронцов, что за дрожь такая? — серьезным тоном, с некой хрипотцой.

Сейчас или никогда.

— Задорожная, — нервничаю, как на экзамене в школе, — мне нужно тебе кое-что сказать, — выпускаю из своих объятий, вздыхаю и опускаюсь на одно колено.

— Твою мать, — закрывает ладонью рот, неверующе качая головой.

— Алиса, — достаю из кармана бархатную коробочку, — между нами много чего произошло. И виной тому только я один. Мерзавец. Засранец. Урод. Называй, как хочешь. Столько горя и несчастий принес тебе, моя милая девочка. И за это прошу прощения. Всю нашу жизнь готов просить. Каждую минуту. Каждый час. День. Месяц. Год. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ты никогда не огорчалась, не лила понапрасну слезы. Ты мне очень и очень дорога. Любовь, — кладу руку на грудь, — поселилась в моей душе. Именно она толкает меня спросить у тебя. Ты станешь моей женой?

Раскрываю коробочку и протягиваю ей. Алиса молчит. Смотрит то на меня, то на кольцо. Не решается что-то сказать. Плохое предчувствие охватывает внутри. Холодок бежит по позвоночнику.