Укради меня у судьбы (СИ) - Ночь Ева

— Конечно, — кивает он, не отрываясь от вождения. Сосредоточен, внимателен, ведёт машину очень аккуратно. Мне это понравилось. — Вы вправе задавать любые вопросы, и если я смогу, отвечу на них. Вы что-то хотите знать о своём отце?

Я пытаюсь подавить смешок. Неожиданно. Почему он думает, что я только о том и мечтаю, чтобы познакомиться с неизвестным родителем поближе?

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Я как бы не представляю, чем бы он мог меня заинтересовать. Я отношусь к нему как к биоматериалу, вы уж простите, если задеваю какие-то ваши дружеские чувства. Я объясню в двух словах: за столько лет он мог бы прийти и познакомиться. Но нет. Он даже экспертизу, я так понимаю, делал втихаря, тайно. Уж не знаю, каким образом. Но, наверное, у тех, у кого есть деньги, это несложно. Подкупить, обмануть, обойти стороной. Он даже не спросил, хочу ли я, чтобы меня признали.

— Кажется, вы обижаетесь, — голос у Самохина звучит тихо, но успокаивающе.

— Вряд ли. Это всего лишь очевидные факты.

— Это всего лишь ваша версия. У второй стороны может быть совершенно другая история и взгляд на те же события и обстоятельства.

Я не хочу спорить и возражать. Я сказала, что думаю, а Самохин пусть думает, что хочет.

— Я хотела спросить о доме. Раз уж мне его сватают.

Я смотрю на профиль нотариуса. Сегодня он собран и сосредоточен. Не дрожит и не вздрагивает. Всё, как обычно. Может, вчера мне что-то почудилось. А у Самохина — болезнь, вызывающая тремор рук и прочие радости. Как всегда, я пыталась разложить события на полочки по версиям.

— Вы ведь не пошутили, когда сказали, что дом сгорит.

Это не вопрос, конечно. Констатация факта. Именно так прозвучало это из Самохинских уст. Он растирает шею одной рукой, словно та у него затекла. Уверенные движения ладони. Наверное, он делает так, когда устаёт.

— Нет. Не пошутил. Сергей… ему нравились подобные вещи. Сделать что-то неожиданное: резко изменить план, отказаться от выгодной сделки, разрушить нечто ценное, что было ему дороже всего.

— Как этот дом? — можно и не спрашивать. И так понятно.

— Да. Вы… не бойтесь. Там безопасно. Он не начинён взрывчаткой или чем-то подобным. Да и участок охраняется. Территория там спокойная, все соседи адекватные. Но я слишком хорошо его знал, чтобы сомневаться: если вы откажетесь, дома не станет. Короткое замыкание. Попадание молнии. Случайно оброненная спичка. За всем не уследишь, если вы понимаете, о чём я.

Я понимала. Может, даже слишком хорошо понимала.

— Именно поэтому на этот дом никто больше претендовать не будет и оспаривать завещание — тоже.

Голос мой звучал слишком спокойно. На самом деле внутри словно пустота образовалась. Некая пропасть, в которую я хотела посмотреть, но боялась упасть.

— Вы очень умная девушка, Ива, — не стал возражать Самохин.

Он помолчал. Я смотрела в окно, не понимая толком, что вижу. Кажется, ни о чём не думала. Пропасть рискнула поселиться и у меня в голове. Совсем немножко, неровным краешком, но этого было достаточно, чтобы растерять мысли и слова.

— Вы… совсем не похожи на Сергея, — Самохин словно сам с собой разговаривал: тихо, неразборчиво. Ему, наверное, нужно было сказать это — озвучить свои ощущения. — Внешне, я имею в виду. Как прихотлива природа. Вот же: ни единой черты, ни одной зацепки, но, мне кажется, в вас его дух и сила. Не знаю, почему я это чувствую.

— Вы меня совсем не знаете, — возразила, пытаясь подавить горечь. Никакой силы духа или большого ума я в себе не наблюдала. Думаю, Самохину просто хотелось хоть что-то во мне увидеть за внешностью, которая ничем не напоминала друга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Иногда достаточно чувствовать, — произнёс он чуть резче и твёрже, чем всё остальное. И я больше не спорила. Это его право — обманываться.

Больше мы не разговаривали. Самохин вёл машину, а я рассматривала окрестности. Мы уже выехали за черту города. Странное волнение охватило меня. Тревожно-сладкое, тянущее, будто кто-то положил ладонь на сердце и пропустил через пальцы слабый электрический ток.

За поворотом показались дома. Не знаю, почему я выхватила взглядом именно его. Может, потому что он был… не такой сусально-правильный, не такой прилизанный и новый, как другие. Но это был очень точный удар. В то самое сердце, что волновалось и ждало. Наверное, встречи с ним.

Мне резко стало не хватать воздуха. Душно в этой маленькой весёлой машинке. Коробочка давила, заставляла дышать чаще, и я никак не могла продышаться.

— Вы… можете остановить машину? — попросила между частыми вдохами Самохина.

— Вам плохо? — спросил он, впервые за всю поездку посмотрев на меня внимательно.

— Нет, — солгала, — просто хочу на воздух. Мы ведь почти приехали? — я кивнула на дом, до которого мы не доехали несколько десятков метров.

В его глазах промелькнуло удивление. Он переводил взгляд с меня на дом, с дома — на меня, но я больше терпеть не могла — открыла сама дверцу и выбралась на волю.

Пахло лугом. Травами, нагретыми на солнце. Я брела, не разбирая дороги. Почти сразу продышалась — в этом месте такой чистый воздух! Что-то такое пьянящее разлито, и в голове становится пусто и весело.

Хочется улыбаться беспричинно и ловить солнечные лучи лицом, но я решила: потом. Сейчас главное — дойти до этого дома за каменным забором. Посмотреть вблизи на балкончик, что прилепился по центру, почти под самой крышей.

— Осторожно! — ударил по мне низкий голос, но он опоздал: я врезалась в нечто тёмное и твёрдое. Из меня выбило дух, и я бы упала, если бы сильные руки не поддержали, не подхватили за талию.

Я оторвала взгляд от чёрной рубашки. Подняла лицо. Мужчина. Сердитый. Очень сердитый. Смоляные брови сведены на переносице. А ещё у него — чёрные глаза. Не карие, не тёмно-карие, а чёрные, как угли. Только где-то там, очень глубоко, тлеет обсидиановый блеск.

— Вы когда-нибудь смотрите, куда идёте? — произнесли эти, словно вырисованные кистью губы.

Он уже отпустил меня и сделал шаг назад, а я продолжала стоять, пытаясь привыкнуть к ноющей боли в груди.

— Простите, — всё, что смогла выдавить из себя. Хмурый, исподлобья взгляд. Ожог от злого взгляда. Он сердился так, словно я посягнула на что-то очень личное или святое. Губы сжаты. Подбородок вздёрнут. Мужчина проводит рукой по иссиня-чёрным волосам, словно досадуя, что встретился со мной. Я сделала несколько шагов в сторону, чтобы пропустить его. Ведь он куда-то шёл? А затем смотрела ему в спину.

Весь в чёрном, словно ворон. Походка лёгкая, будто у юноши. А я пялюсь, как деревенская девка, впервые узревшая красивого барина…

Андрей Любимов

Она налетела на меня как слепая. Словно под наркотиками шла. Блаженная, — подумалось вдруг, когда она замерла в моих руках. Стояла мраморной холодной статуей, не поднимая головы.

Я не люблю случайностей. Чужих прикосновений не терплю. Дурацких ситуаций избегаю. А тут — неумолимо, как рок. Талия у неё тонкая — в ладонях помещается. И вся она — хрупкая. Такую сломать легко, как фарфоровую куклу.

Светлые волосы растрепались на ветру. От неё пахнет ребёнком, как от Кати. А потом она подняла лицо. Растерянность. Немного испуг. И глаза доверчиво-настороженные — именно в таком сочетании. Её обидеть — раз плюнуть. Растоптать — ничего не стоит. И это почему-то бесит и тревожит, как внезапно занывший больной зуб.

Я перестал ценить женщин. В каждой из них чудится подвох и коварство, дурной характер и порок. А у незнакомки — хрустальная синь в глазах. Нерастревоженная чистота до пронзительной ноты.

Хочется ударить наотмашь по лицу, чтобы увидеть её настоящую суть. Там львица или гарпия? Кобра или гиена? Затравленный суслик или храбрая птичка тари, способная залезть в пасть крокодила?

Естественно, ничего этого я не делаю. Убираю руки прочь с её талии. Подальше от греха.